Госпожа Болейн

       Громкое ржание лошадей разбудило Томаса Кромвеля ночью. На секунду ему почудилось, словно он проспал весь турнир. Но свет не лился в окна, по звукам барабанил дождь, а кони все ржали и ржали.       Советник подошел к окну своих покоев, растирая заспавшиеся глаза и взглянул вниз. Карета с запряженными в нее лошадьми приехала к дворцу. Слуги начали медленно разгружать вещи, а из ворот выскочила некая женщина.       Все это выглядело чересчур подозрительно, поэтому Кромвель решил спуститься прямо так, в своей рубахе и штанах.       Ливень был косой и заставлял секретаря вздрагивать от холода. Но интерес заставил его выйти на улицу и понять причину приезда так хорошо оборудованной кареты.       Около нее стояла та самая женщина, резво выскочившая из уютных стен теплого дворца, куда Кромвель с радостью возвратился бы. Незнакомка стояла к нему спиной, но по дорогому кружеву, обвивающего тело женщины и картавому французскому акценту он узнал её.       — Благодарю вас. За службу королеве вы будете щедро вознаграждены.       Томас Кромвель едва слышно шаркнул босой ногой, осторожно, чтобы не поранить её, но острый слух Анны Болейн, закаленный переживаниями прошлых лет, позволил ей услышать и развернуться.       — Мэтр Крэмьюэль, — казалось, Анна была совершенно спокойна. Словно она ждала его здесь. — Вам тоже тревожно перед сегодняшним турниром?       — Как вижу и вам, Ваше Величество, — склонил голову в уважении он. — Вы выглядели очень подозрительно сейчас, миледи. Что привело вас сюда?        Вместо слов королева распахнула двери кареты и достала оттуда маленького ребенка. Когда на него посветила луна, Кромвель узнал рыжеволосые завитки у лба принцессы Элизабет.       — Разве она не чудо? — весело рассмеялась Анна, покачивая свою дочь.        Несмотря на свой возраст, Елизавета росла крохотной, поэтому королева с легкостью держала её. Секретарь вздрогнул от ледяных капель, попавших ему за шиворот, встал за её спиной и смотрел на спящую девочку. Его замерзшие руки осторожно приобнимали Анну за плечи. Тепло обволакивало министра, и он отчаянно пытался не заснуть.       — Она прелестна, Ваше Величество, — тихо ответил Кромвель, вне себя от изумления, что все-таки посмел себе это. Страх перед королем больше не тревожил его. Ему нечего терять. Если Генриху захочется казнить его- пускай, смерти Кромвель никогда не страшился. Но рука его не будет приложена к обвинениям против невиновной.       Со стороны, верно, так и выглядела счастливая семья. Родители, безумно любящие дочь настолько, что в одних рубашках выбежали встречать её карету, несмотря на ливень.       Жаль, что Элизабет никогда не станет его дочерью. Этот милый ребенок невольно стал одной из причин ненависти её отца к её матери, и секретарь испытывал жалость к ней.       Возможно и к лучшему, что дитя не станет его. Если бы она ею являлась, то черные, как смоль волосы моментально выдали её «бастардское» происхождение и Генрих казнил и Кромвеля, и жену, благополучно умолчав, что у Анны волосы тоже черные.       До чего же она прелестная! Тонкие губки, крохотные закрытые глазки, подрагивающие реснички и кудряшки, наступающие на лоб. Томас Кромвель невольно вспомнил своих детей в этом же возрасте. Нет, ни Грегори, ни несчастные малышки Анна и Грейс, сохрани Бог их детские души, не были настолько очаровательными. Возможно, ему так показалось из-за того, что Елизавета никогда не будет его. Ни она, ни её мать.       Но это не помешает ему защищать их и дальше, покуда хватит его сил.       Анна перестала смеяться и лишь робко покачивала девочку. Почувствовав себя лишним, Кромвель убрал руки и неловко поклонился. Как он мог вновь уступить, поддаться глупому, безумному желанию? Вчера королева ясно дала ему понять, что могут стоить их невинные объятия.       — Не уходите, милорд секретарь, — одними губами прошептала она.       — Мне пора, Ваше Величество, — ответил он. — Храни же Бог вас. И вас, принцесса.       В последний раз Кромвель взглянул на спокойное лицо малышки. Бледная кожа, рыжие завитки и тонкие губы. Никто никогда не посмеет обвинить будущую королеву в схожести с матерью, если не взглянет в её бездонные черные глаза.

***

      Под громогласные звуки труб начинался турнир. Знатные люди, включая даже фаворита и друга короля герцога Саффолка, в свое время седлали коней и сражались особой тупой пикой. Шатры стояли повсюду, увешанные золотом, флагами Англии и геральдическими изображениями розой Тюдоров. Кровавой розой, если быть честным.       Томас Кромвель встал напротив двух богатых лож. В одной сидела королева Анна, ее дочь, принцесса Елизавета и их фрейлины. В другой же хохотали король Генрих и ранее скромная фрейлина королевы Джейн Сеймур, закрывая лицо ладошкой. Лицо Анны выражало стойкую неприязнь к происходящему и желанием закончить все это. Она то и дело поправляла свой слишком высокий воротник и держала за руку ерзавшую принцессу. Представив, как невинное дитя вопрошает у матери причину их отдаленного нахождения, министру стало дурно.       Кромвель низко поклонился обеим ложам и поспешил к своему месту в толпе приближенных короля, как вдруг слуга окликнул его.       — Милорд секретарь, — тонким голосом заговорил он. — его величество ждет вас в своей ложе.       Развернувшись, Кромвель все же пошел к королю, не ослушавшись приказа, перед этим посмотрев на Анну. Та молча кивнула головой, и секретарь поспешил по витиеватой лестнице наверх.       — Ваше величество, — чувствуя себя предателем, вновь развел руки в поклоне он.       Король Генрих жестом показал ему место позади себя, и секретарь покорно опустился, не сумев отогнать от себя видение оскорбленных черных глаз.       — Вы уже закончили с обвинением Анны Болейн? — с обаятельной улыбкой обернулся и прошептал король, словно ведя светскую беседу.       — Осталось совсем немного, ваша милость, — солгал он, не задумываясь. — К концу мая все будет готово.       Довольный Генрих одобрительно кивнул головой и поднялся, немного кряхтя. Томас Кромвель изумился, как же король с больной ногой будет участвовать в турнире, ведь рана еще не совсем затянулась с января, но тут же переключил свое внимание на тихую Джейн, сидящую рядом. Вероятно, её безмолвное уважение придавало ему сил, и секретарь почувствовал ядовитый укол ревности и сострадания к Анне в своей груди.        — Два очка мистеру Генри Норрису!        Кромвель никогда не любил турниры и не следил за их ходом из-за того, что считал их пустой тратой средств, но услышав имя джентельмена, проводившего время у королевы, взглянул в его сторону. Лишь улыбающиеся глаза были видны из-за забрала, и в опаске министр посмотрел на Анну. Та и не глядела на своего почитателя на коне, а смотрела на пространство выше голов.       — Я буду выступать следующим в паре с дражайшим Чарльзом, — имя фаворита Генрих произнес с задумчивостью, но переменил свой взор. — Джейн, смею ли я повесить на свое копье твою прекрасную голубую ленту? — он достал её из кармана и с любовью погладил.       Фрейлина смущенно потупилась, но Кромвель заметил, как зарделись её щеки, и из-за этого царапины сильнее выделились.       — Если вам так угодно, Ваше Величество, — склонила она голову, скрытую под гейблом и плотной шнуровкой.       Король радостно расцеловал её в обе щеки и отправился вниз, прихрамывая. Томас Кромвель же заметил, как румянец Джейн проходит, а сама она гордо расправляет плечи.       — Вы хорошая актриса, — язвительно заметил секретарь и посмотрел на поле, не дожидаясь ответа.       Вскоре два всадника вышли на поле. Их доспехи сияли на полуденном солнце, отполированные до зеркального блеска. На копье короля Генриха была привязана голубая лента, а Чарльз Брэндон был без каких-либо украшений на своем, хотя он лишь три года назад женился вновь на четырнадцатилетней Кэтрин Уиллоуби, невесте своего сына. Этот факт всегда пробирал до дрожи Кромвеля и делал фаворита Генриха в его глазах уж очень неприглядным.       Первый удар был нанесен королем, но герцог Саффолк устоял. Некоторые дамы с облегчением вздохнули и осыпали рыцаря аплодисментами. Его Величество проехался перед трибунами и перед своей ложей. Джейн вытянулась вперед, как гусыня в ожидании.       Второй удар нанес Чарльз Брэндон, но он слишком сильно направил копье. Король свалился с лошади под крики ужаса толпы. Пара дам в разноцветных платьях свалились в обморок, но никому до этого не было дела. Как оглушенный, Кромвель в ужасе побежал к своему господину, стараясь забыть ужасную картину падения крупного тела ничком дважды за год. Кричала и Анна, сжимая руку дочери. Джейн же стояла, как статуя и прижимала к губам руку.       — Позовите врача! — закричал секретарь. — Отнесите короля в безопасное место!       Мысли развивались с ужасающей быстротой. Надо применить все возможные меры. Как можно скорее. Король может и не пережить это. Прошлое падение стоило ему жизни нерожденного сына Анны. Теперь шансы таяли, как весенний снег.       — Приставьте удвоенную охрану к леди Марии, — обратился к стражникам он, пока толпа шумела. — к королеве и к принцессе. Подготовьте все для их коронации на случай гибели Его Величества, помилуй его Бог…

***

      Анна Болейн молилась одна на коленях, совершенно не заботясь о своем голубом платье, украшенном бриллиантами. Неизвестно, знала ли она, что король еще не приходил в сознание с дня своего падения, но никто, даже бессердечный Норфолк не спешил «радовать» племянницу.        Томас Кромвель зашел в часовню и увидел королеву. Она выглядела такой разбитой и опустошенной. На ее нарядное платье была накинута полупрозрачная шаль, а вместо короны на голове была вуаль.       Министр подошел, опустился рядом с ней и зашептал молитву, сам не зная, о чем просит Бога.       — Мы познакомились на маскараде, — прошептала королева, и на её лице Кромвель различил слезы. — Он сказал:» Упорство, теперь ты моя пленница». И я полюбила его. Я не хотела быть его королевой. Просто леди Анной. Но семья…семья приказала мне беречь себя. " Ты создана для большего, моя крошка», — говорил отец. И я стала ждать, искушать зверя Генриха. И когда я стала королевой, он вырвался наружу. Но я люблю его, — слезы текли ручьем. — Крэмьюэль, что мне теперь делать? Если Генрих умрет, что станет со мной? С моей дочерью?       — Вы умеете ждать, миледи, — коротко ответил Кромвель. — Так ждите. Наденьте маску, как на маскараде. Лишь Бог знает, что станет с нашим владыкой.       Анна покорно склонила голову и вновь зашептала молитвы вместе со своим добрым другом.        В любви Генриха и Анны министр сомневался. Король лишь испытывал страсть к любовнице, а затем и супруге. Потом же, когда она улетучилась, он возжелал уничтожить её.        Может ли это быть карой? Карой за все, что Генрих сделал женщинам и королевству?