Соцветие Лилии

а я люблю тебя настолько сильно, что до боли.

Долгожданное лето наступило, и над Поттер-хаусом нависла такая знакомая, уже привычная атмосфера некой лености. Раскалённое солнцем небо было настолько голубым, настолько чистым и настолько жарким, что порой думалось: вот прислушаешься в полной тишине и уловишь скворчание, с которым лучи жарят небеса. Дом нагревался не особо сильно, всё-таки чары, да и тень деревьев давала о себе знать. По утрам здесь пели птицы, ветерок путался в причудливых переплетениях ветвей, порой всё же добираясь до распахнутых окон и принося в дом запах цветов, высаженных в небольшом садике Дореей. А ещё в полной, кристальной свежести и тишине до чуткого слуха доносилось журчание протекающей неподалёку реки. Хорошо. Джеймс любил эти места. Любил смотреть на то, как его мать возится в саду, любил помогать ей в этом, и пусть друзья считали это чем-то девчачьим и глупым, пусть… зато ему нравилось. Да и Френк Лонгботтом, их сосед, который частенько заходил в гости вместе со своей строгой и чопорной матерью, тоже кой-чего во всех этих травках понимал, да и возиться с ними никогда не отказывался. А ещё любил сидеть в мастерской отца, смотря, как тот что-то мастерит, объясняет ему строение какого-нибудь артефакта, а иногда даёт и самому над чем-нибудь поработать. Совсем несложным, нет, и уж тем более неопасным, но зато какая значимость его — Джеймса — переполняла в те моменты! А ещё ему нравилось убегать ни свет, ни заря из дома и встречать рассвет где-нибудь подальше, в полях, ну или у речки, которая потом уходила куда-то далеко, за горизонт, неслась бурным потоком, вливаясь в озеро, что было в паре миль от Поттер-хауса. Чистый воздух был словно прозрачным, наполненным какими-то особенными запахами и звуками, и даже вроде как вкусным. Вообще, местность была живописной. Недалеко от их дома было и местное кладбище, совсем старое — настолько, что там уже никого и не хоронили — но зато какие красивые там попадались надгробия. Джеймс любил ходить меж них, рассматривая надписи на могильных плитах и гадая, как выглядели давно почившие люди при жизни. Были там и его родственники, как со стороны отца, так и со стороны матери — около могил Блэков он задерживался особенно долго, словно какая-то сила удерживала его рядом с ними. Именно здесь он ощущал родство с этой семьёй так остро, как никогда. Блэков он любил, причём какой-то странной, до боли родственной любовью, понимая все их причуды и закосы, зная каждого по имени и называя сурового Поллукса «дедушкой». Почему-то такое позволялось только ему, а заметил он это лишь спустя несколько лет, когда уже поступил в Хогвартс и начал теснее общаться с тем же Сириусом. Несмотря на то некоторое пренебрежение, которое эта семья оказывала ещё лет десять назад его отцу, Поттеров всегда привечали и в доме на площади Гриммо, и в усадьбе, где хозяйничала боковая ветвь Блэков — тётя Друэлла и дядя Сигнус всегда были ему рады, ведь жили они достаточно уединённо, а девочкам было скучно. Белла Блэк его даже немного пугала, впрочем, когда он стал постарше, девочка с удовольствием читала ему вслух и рассказывала уморительные семейные истории. Именно тогда он понял, что привлекало его в Блэках. За свою семью они готовы были умирать, и умирали уже не раз. И что-то глубоко внутри него откликалось на подобное, ему хотелось принадлежать к такой же семье, хотелось внести свой вклад в собственный Род. Когда ему исполнилось пять, он уже твёрдо знал, что станет самым молодым Мастером за последние сто лет, а когда ему исполнилось десять, уже понимал, что хочет связать свою жизнь с Артефакторикой. Артефакты, их магические плетения, процесс их создания привлекал его безбожно. Он хотел создавать уникальные работы, выпуская их под гербом Поттеров, хотелось, чтобы они были известны не только в его стране, но и во всём мире. Хотелось признания, а не просто занятия любимым делом. Отец на это лишь улыбался, обещая взять его в мастерство как только он увидит достаточный уровень знаний. И Джеймс старался, старался, старался, чёрт возьми, чтобы этот момент наступил как можно раньше. Гениальным он себя не считал. Упорным, старательным, а может даже и умным — да, но никак не гениальным. Да и таких людей он вообще ещё не встречал. Разве что… На воспоминаниях о действительно дорогом ему человеке сердце сделало бешенный кульбит, после чего забилось раз в пять быстрее. Лилия Каркарова завораживала. Он не знал, когда началась эта его тяга к собственной однокурснице и по совместительству лучшей подруге, он даже не смог ответить себе на чётко поставленный вопрос «как давно я её люблю?». То, что это любовь, четырнадцатилетний мальчишка был уверен целиком и полностью. Казалось, он может умереть ради неё, подставив и себя, и свою семью, и даже весь Род. Самым пугающим было то, что Джеймс понимал: ему ничего, абсолютно ничего не светит. Каркаровы — действительно тёмный, действительно старый и действительно могущественный Род, у которого полно своих тайн и загадок. А ещё она была наследницей собственного Дома, о чём с горечью сказала как-то раз в гостиной, когда кто-то, шутя, назвал её «миссис Поттер». На этом моменте сердце сделало кульбит, чтобы после упасть куда-то в пятки и заставить его сдерживать слёзы досады. Наследница. Целиком и полностью обвязанная обетами и клятвами, но такая же жаждущая свободы и мятежная. Алиса по секрету шепнула ему, что Лили хочет учиться и путешествовать, не собираясь выходить замуж ни сразу после школы, ни через пять-шесть лет после её окончания. — Говорит, что всё ещё надеется сбросить дела Рода на младших братьев и сестёр, но такое вряд ли станет возможным, — со вздохом сказала его кузина и пожала плечами. — Не думаю, что что-то из этого выйдет, Джеймс… обрати лучше внимание на кого-нибудь другого. Такая взрослая, такая рассудительная кузина, даже она казалась ребёнком перед его принцессой. Однажды, после торжества в Блэк-кастле по случаю свадьбы Беллы, он услышал слова своего отца, которые ещё долго прокручивал в своей голове раз за разом. — Она похожа на Сикстинскую Мадонну, — задумчиво протянул тем вечером Карлус, сидя с бокалом вина перед камином. — Такой же взрослый взгляд на детском лице. — Ты тоже заметил? — с удивлением поинтересовалась Дорея и, кажется, даже усмехнулась. — Интересно было бы узнать, в чём дело. Думаю, девочка рано приняла какой-то Родовой дар, возможно даже открылась память прошлой жизни. — С Джеймсом их поженить не удастся, — вздохнул мужчина и покачал головой. — Наследница. — Посмотрим, — только качнула головой его мать. — Всякое случается… После оставаться недалеко от двери в гостиную было чревато, так что мальчик выждал тогда несколько секунд и достаточно громко постучал в дверь. Карлус среагировал мгновенно, оборачиваясь на звук и улыбаясь своей доброй, по-отечески тёплой улыбкой. — Не спишь, сынок? — Заходи скорее, — засуетилась Дорея, тоже оборачиваясь и чуть хмурясь. — По коридорам всё-таки гуляют сквозняки… Разговоров о предмете своей симпатии в доме он больше не слышал, но почему-то был уверен: родители его выбор даже одобрили и теперь наблюдают за его действиями. Действий, впрочем, никаких особенно и не было. Он так же гулял с Лили после уроков, так же сидел с ней в библиотеке, писал сочинения, изредка болтал на какие-то отвлечённые темы, порой буквально поражаясь глубине её знаний в той же маггловской литературе. Именно это сподвигло его написать родителям с просьбой выслать ему книг для «общего развития», которые он читал вечерами даже с каким-то удовольствием только для того, чтобы увидеть удивлённую и определённо одобрительную улыбку и слегка раскрасневшиеся от удовольствия щёки. В последнее время она начала его беспокоить. И не тем, что вовсе не смотрела на него как на кого-то большего, чем друга, нет. Просто она как-то словно потухла изнутри, закрылась ото всех, улыбаясь только своим мыслям и какой-то чёрной книжке-блокноту, в котором неизменно строчила что-то на уроках Истории Магии. Он не был глупым, нет. И понимал, что такая, как она, не увлечётся такой посредственностью, как он. Но Джеймс делал всё, чтобы этой посредственностью перестать быть. И, будем уж честными, достигал в этом определённых успехов. А этим летом всё изменилось. Мечта об Артефакторике под гербом Поттеров накрылась медным тазом. Карлус вызвал его в кабинет, поговорить. Именно там, отводя глаза и стараясь сгладить все острые углы, он поведал о неком пророчестве, произнесённом за год до его — Джеймса — рождения. — Именно из-за этого пророчества когда-то Блэки согласились на нашу с твоей мамой свадьбу, — добавил почему-то Поттер-старший и отвёл глаза. Суть его была в том, что в роду Поттер, в этом столетии, в браке светлого мага и тёмной ведьмы должен родиться тот, кто восстановит род Певереллов. Но условий была масса: и проживание мага на территории магической Британии, и отсутствие на нём помолвок и семейных проклятий, и определённый месяц рождения, а так же отсутствие в этот момент боковой ветви рода Поттер, но присутствие в семье трёх детей. — Нас ждёт скорое пополнение в семействе, Джейми, — потрепал его по волосам Карлус. — Близнецы, оба мальчика. Подобное положение дел открывало перед ним огромные перспективы. Те же Каркаровы вполне могли согласиться на их с Лили брак — если она, конечно, когда-нибудь этого вообще захочет — да и ученичество будет получить намного легче. Этим же объяснялась и его тяга к кладбищам, точнее к самой некроэнергии. — Как только побываем в банке и подтвердим твои права на этот Род, я начну прощупывать почву насчёт твоего ученичества где-нибудь на континенте, — добавил его отец и улыбнулся. — Всё-таки некромантия — семейный дар Певереллов, не думаю, что таким стоит разбрасываться. Он был согласен. Чёрт, это было действительно интересно, пугающе, волнующе… Певереллы. Конечно, он знал, что состоит с мифическим семейством в родстве, но никогда не думал, что сможет приобщиться к этой семье так близко. Гоблины в банке если и были удивлены, то этого никак не показали. Пригласили Джеймса для инициализации его, как наследника, всё-таки семейство было старым и притязательств на него было много. Убедились, что все условия соблюдены, пожали плечами и даже согласились дать клятву о неразглашении. Самого ритуала Джеймс отчётливо не запомнил: в памяти отложилось только ощущение всё нарастающей боли, которая словно ломала его кости изнутри. А потом всё прекратилось слишком уж резко, и довольный голос гоблина врезался в сознание: — Испытание Магии пройдено, наследник Певерелл. Теперь осталось только принять семейный герб и разобраться с текущими делами Рода. Сил не оставалось. В голове промелькнула мысль, что ему всего четырнадцать, а на его плечи взвалили почти что непосильную ношу. Но тряхнув головой, парень упрямо кивнул и, слегка пошатываясь, прошёл в следующий на очереди, уже малый, ритуальный зал, где ему предстояло надеть комплект наследника и завершить несколько несложных ритуалов. Герб его удивил. Действительно удивил. Это был большой геральдический щит, на котором, словно из чёрного дыма — который почему-то, чёрт возьми, ассоциировался с дементорами — был соткан силуэт дракона. Казалось, здесь не было ничего лишнего. Никаких цветов или животных, только дракон и девиз. — Помни о смерти, — прошептал он, улыбаясь и вспоминая строчку из давно уже выученной наизусть сказки Барда Бидля. Считалось, что младший брат — прародитель рода Поттеров — не погиб, как старший и средний, а ушёл за грань вместе со смертью, как равный ей. Почему-то подумалось, что именно отсюда растут ноги и у некромантии, и у какой-то склонности к тёмным направленностям магии. — Вы должны понимать, что детство закончилось, — ворчливо отозвался гоблин-поверенный его нового Рода. — Сейчас лорд Поттер — ваш биологический отец и протектор, но все решения относительно собственного Рода вы уже принимаете сами. И ответственность за его благополучие и процветание теперь полностью на вас. Джеймс только отрывисто кивнул, принимая в руки Кодекс в старой, слегка потрёпанной обложке. Он обязательно всё изучит в ближайшие пару дней, а потом уже можно начинать разбираться с текущими делами. Идея посоветоваться с Лили пришла спонтанно, но почему-то показалась ему действительно хорошей. Подумалось, что она заинтересуется и уж точно не откажется. Дома на его новый статус отреагировали спокойно. Дорея только качала головой, сетуя, как быстро её мальчик вырос, но в глазах её он отчётливо видел гордость. Карлус реагировал спокойно и как-то даже устало, попросил лишь не говорить об этом пока никому, чтобы вокруг его фигуры не поднялось такого ненужного сейчас ажиотажа. И молодой Певерелл был с этим полностью согласен. — Можешь рассказать обо всём своей подруге, но не в письме, а лично, — немного подумав, разрешил Карлус Поттер, а Дорея лишь легко кивнула. — Всё-таки она выглядит достаточно разумной девушкой. Горло сжалось от радости. Это уже было не эфемерное, а действительно материальное, выраженное вслух родительское одобрение. И оно дорогого стоило. В этот вечер он уселся в своей комнате, на заправленной цветастым покрывалом постели, скрестив ноги и положив перед собой кодекс теперь уже почти что собственного Рода. Происходящее казалось ему невозможным и даже несколько сюрреалистичным. Это была огромная ответственность и честь, и Джеймс сомневался, что теперь всё будет так, как раньше. Это не игрушки: ему придётся соответствовать своей новой фамилии, ему придётся изворачиваться, придётся скрывать ото всех — ну, почти ото всех, не без удовольствия думал Певерелл — своё происхождение, свои планы и даже собственные мысли. Всё же Род считался действительно тёмным, а истерия вокруг подобного только нарастала. Каким бы беспечным он ни был, подобного парень не заметить просто не мог. И в то же время, несмотря на такой ощутимый, давящий груз, в душе поселилось безграничное тепло. Всё у него получится. Всё будет в порядке. Почему-то появилось ощущение, что именно этого он и ждал всю жизнь. Шанса показать себя, проявить, как-то выделиться. Не из бахвальства, нет, а исключительно из желания самореализации. Джеймс с горечью думал о том, что рассчитывать теперь придётся только на себя — родители, конечно, помогут, если он попросит, но просить не хотелось — ведь ближайшего окружения или наставника у него не было. Да, были друзья, но в голову почему-то закрадывалась мысль о том, что только одна из них и поймёт всю тяжесть, всю важность произошедшего. Джеймс с горечью думал, что всё ещё остаётся ребёнком. Порой слишком эмоциональным, порой неопытным, порой даже слишком резким как в своих суждениях, так и в высказываниях. И что не об одни грабли, на которые придётся наступить, он расшибёт лоб. Ведь учиться нужно, а учиться получится только на своих ошибках. Ибо больше не на чьих. Джеймс с горечью думал, что теперь он привязан на многие годы к этой земле, ведь многие вопросы ещё только предстояло решить. И ещё непонятно, какой объём работы его ждёт. Джеймс с потаённой радостью понимал, что теперь у него появился этот самый шанс. И дело было даже не столько в возможности получить знания, так его влекущие, не в осознании себя тем самым Певереллом из пророчества, да даже не в том, что теперь у него, скорее всего, прав всё-таки больше, чем обязанностей, и что всеми этими правами ещё предстоит научиться пользоваться. Нет, мысли занимало абсолютно другое. Теперь у него есть основания хотя бы попытаться добиться расположения одной небезызвестной леди с зелёными колдовскими глазами, порой отдающими каким-то инфернальным блеском. И он, чёрт возьми, попытается. Он попытается.