Защитник

Буря кончилась, ушла так же стремительно, как и пришла. Ушла, оставив после себя незатыкаемую пустоту. Ичиго прикусил палец - хотелось завернуться в одеяло и расплакаться, вымывая со слезами всё напряжение, всю вину, всё, что оседало на душе. Хотел, но не мог. Как тогда, не мог плакать. Ведь кто плачет по превосходно сделанной работе, когда-то убеждал себя Кеншин, убив в первый раз, и держался, не плакал. А потом он убил Томое, и слезы не шли. И теперь, теперь он вновь не мог оплакать умерших. Пускай на его руках кровь только двоих, но сколько умерло в битве над Каракурой, сколько в Лас Ночасе… А ведь ещё и Мацумото с Ичимару пропали, то ли сбежали, то ли Айзен их чем-то успел приложить… Куросаки передёрнул плечами - ночью было холодно, а он сидел на крыше дома в тонкой футболке и даже не думал спускаться в комнату. Он надеялся, что с очередным порывом ветра с души сорвёт груз нарушенной клятвы. Спать он просто не мог… — Ичиго, Ичиго! — Ороо?! — вздрагивает Ичиго, он совсем не ожидал, что его потревожат в такой поздний час. — Ичиго, — Ишшин хмуро поглядывает с лестницы, — слезай уже. Ты уже какую ночь так сидишь. И, знаешь, не очень, когда давят реацу у тебя над головой. — Я ещё посижу и спущусь… — Спускайся давай. — Пожалуйста, пап, — пытается скорчить умоляющую рожу Ичиго, подражая отцу, когда тот что-то выпрашивает у мамы, но, кажется, получается не очень. — Давай, давай, спускайся, — тяжело вздыхает Ишшин, он-то хотел отложить этот разговор… но пустые глаза сына он не может больше терпеть. — Пришли новости из Общества Душ. — Что? На кухне горит свет. Кипит вода в чайнике. И больше никого нет. — Из Сейрейтея пришли новости, как я и говорил, — начинает Ишшин, как только чай заваривается и они садятся за стол. — Айзен жив. Его осудили на двадцать тысяч лет на нижнем уровне Авиши. — Жив… — потрясённо раскрываются глаза. Ичиго резко вздыхает и заходится в кашле. Эта новость и радует, и нет одновременно… с одной стороны, он убил только одного, а вот с другой, они же не серьёзно?.. Вот кого нужно было казнить, а не Рукию. — Жив… правда? — в глазах читается дикая надежда. — Ты не врёшь?! — Как хотелось бы, чтоб я врал… — Ишшин почти не удивляется такой реакции от сына, Масаки ему рассказала, что было в Лас Ночасе. Но почти радоваться тому, что враг выжил…бывший капитан не мог понять. — Спасибо, что рассказал, папа, — Ичиго утыкается в кружку с чаем и пытается привести мысли в порядок - получается из рук вон плохо. — Не за что, — тяжело вздыхает Ишшин. — Ичиго… сынок, можешь теперь ответить на один важный вопрос?.. Я пойму если ты промолчишь. Ичиго вздрагивает. Кажется, время пришло. — Сын, почему у тебя, и когда ты отправлялся в Уэко Мундо, и когда шёл за Айзеном… откуда у тебя глаза человека, для которого убийство — работа? Ичиго опускает глаза в пол. Поднимает глаза на Ишшина Кеншин. Глаза, полные боли и надежды. — Отец, я не ожидаю, что ты поверишь всему, что я расскажу, но прошу тебя об одном - дослушай до конца. Ты первый, кто услышит эту историю. — Хорошо, — переварив фразу, кивает. — Я слушаю. — Ты же читал «Мастера без имени», конечно, читал, и сестренки читали… — начинает совсем с неожиданного Кеншин, а Ишшин задумчиво пытается найти связь. — Ты, когда читал, ведь задавался вопросом, какая судьба ждёт ученика мастера? А судьба у него непростая, он ссорится с учителем и покидает его, уходя, как он думал, помогать людям… а что в итоге?! В итоге лучший хитокири на службе у ишин шиши[37] — Баттосай. Куросаки-старший молчит, у него есть только одна, до одури безумная догадка, но почему-то не хочется верить в её правдивость. — Пятнадцатилетний хитокири, на чьей катане столько крови, что в ней утопало Киото. Меня задели лишь дважды. Первый шрам - на щеке - оставил телохранитель одного господина — он очень хотел жить, хотел вернуться домой, хотел вернуться к любимой. А второй, второй, перечеркнувший первый, оставила мне жена. Женщина, которую я любил и своими руками убил… А Ишшин вспоминает рассказ Масаки о пустом, вырвавшемся из его сына, пустом в маске с крестом на щеке. Таких совпадений попросту не бывает. Или-или. Или правда, или очень глупая ложь. — Тогда я дал клятву: когда настанет новая эпоха, я не буду убивать. Прошли три долгих и кровавых года, я оставил катану, уходя с последнего сражения, оставил катану и получил от мастера, что ковал мечи, сакобато — меч, который не убивает. Я ушёл из Киото, ушёл от славы и почестей, ушёл простым бродягой и больше шести лет скитался по всей Японии. — Химура Кеншин… — Да, отец. Это моё имя. И имя моего занпакто — хитокири Баттосай. — Один вопрос. Ты наш сын? — тяжёлый взгляд бывшего капитана, вдавливающий в стул, заставляющий содрогаться. Кеншин достойно выдержал этот взгляд. — Да. Я Куросаки Ичиго, — ни капли сомнения во взгляде. — Химура Кеншин - моя прошлая жизнь… или весьма реалистичный сон. Я точно знаю, что в этом мире не было такого человека, как Химура Кеншин, и многое из того, что я знал о прошлом Японии, здесь немного отличается. Но это подробности. Я Куросаки Ичиго, ты мой отец, Масаки - моя любимая мать. Здесь мне дали то, о чём я всегда мечтал, — семью, но и цена оказалась…тяжеловата. — Вот оно как… Для Ишшина история - откровение, тяжёлое и болезненное. Айзен… что же ты сотворил с нашим сыном? Он даже не знает, как реагировать иначе чем поражаться и тяжело вздыхать. — А ей ты расскажешь? — Не знаю. — Отчего же? — Наверное, я боюсь. А утром старшие Куросаки не находят сына в доме, более того, Ишшин не чувствует сына в городе. В комнате части его вещей нет, как нет и тех денег, которые он откладывал себе на всякий случай, нет ни записки, ни сообщения по телефону… Масаки только хмурится и неодобрительно косится на мужа. К вечеру Ичиго не возвращается. Как и на следующий день. Как и в конце следующей недели… Ишшин всё больше хмурится… он хорошо осознаёт свою вину. Чтоб так просто выложить такую тайну, которую хранил шестнадцать лет, нужен серьёзный повод или же нужно быть в очень херовом состоянии. И у его несмотря-ни-на-что-чёрт-побери-сына было именно такое состояние. Как поступить верно, он не знал. Но знал - завтра же всё расскажет жене. И будь что будет. Ичиго идёт по обочине дороги, он уже давно покинул Кусацу[38] и целеустремлённо приближался к Киото, до него было пешком каких-то четыре часа. Не ожидал, как он вновь зайдёт в этот город, думая, что ушёл из него навсегда вместе с уходом эпохи… Всё же вживую увидеть, как время преобразило бывшую столицу, пожалуй, было интересно. Да и не будут там его искать. Хотя он твердо знал: если родным нужно будет, они в два счета его найдут, ибо у него слишком много реацу, которую толком не скрыть… Дурак. Дурак, которому снятся кошмары. Ушедший из дому импульсивный дурак. Можно тысячи раз повторять, что есть причины, но правду не изменить. Он, как и тогда, сгоряча рванул в никуда. Ведь. Страшно. До дрожи в коленях страшно вернуться и услышать «ты не наш сын». — Какой же я дурак, — качает головой Ичиго. Наверное, ему и правда нужно было время подумать. Наверное. А он, не думая, сорвался с места, сорвался в знакомое бродяжничество, поступил как ребенок. А ему, если подумать, ему уже сорок… чуть младше наставника, а такой же подросток и разгильдяй. Хотя а взрослел ли он вообще после того, как попал в жернова бакумацу? Взрослел ли он, шесть лет странствуя по Японии? Взрослел ли, прожив эти шестнадцать лет? Кажется, нет. Он научился убивать, смотреть на вещи серьёзно и поступать как должно, но всё ещё остался мальчишкой, импульсивно сбежавшим от наставника… мальчишкой, в глупом страхе сбежавшим от своих родителей. «Ты не наш сын», — отдаётся голосом Ишшина в ушах. «Чудовище, занявшее тело сына», — всхлипывает голосом Масаки. «Уже реши, как тебя зовут, Ичиго ты или Кеншин, — наконец, своим голосом произносит Баттосай. — И есть ли разница». — Её нет, — признаётся Ичиго вслух. — Она только у меня в голове. «Именно, глупый ты мальчишка! — кивает каким-то своим мыслям Баттосай. — Уже поздно возвращаться назад, чтобы всё правильно начать, но ещё не поздно устремиться вперёд, чтобы всё правильно закончить[39]. Намёк ясен?» — Спросил бы что посложнее, — на лице впервые за эти два месяца появляется слабая улыбка. — Да. Всё правильно закончить вполне в моих силах. Спустя два с половиной месяца после ночного разговора Ичиго появляется в Каракуре. Вечером. На пороге своего дома. Всё такой же рыжий, растрепанный и с не в меру серьёзными опущенными в пол глазами. Масаки втаскивает сына за ухо и требует всё ей нормально объяснить про Кеншина и мангу, Ишшин отвешивает профилактический подзатыльник, Карин и Юдзу с разбегу виснут на брате. Куросаки Ичиго вернулся домой. Страхи были напрасными. — Зато я смог вновь прогуляться по Киото, — немного нервно смеётся Ичиго и получает от Ишшина очередной подзатыльник. — И заодно по половине Японии, кто тебя до Кюсю[40] пешком переться надоумил?! — эмоции у Ишшина льются через край. — Засранец. Хоть бы писал, что ты жив. — Так я пешком всё время ходил… кушать-то хочется. — Глупый… — всхлипывает Масаки. — Почему ты сразу мне не рассказал, родной? — Да, да, братец-второстепенный-герой-манги, — поддакивают сёстры, — чего не рассказал? — Простите. Простите. Простите. И спасибо, огромное спасибо за всё… Всё-таки чудо, что его так приняли… Папа принял его и сумел правильно расставить акценты. И ему дали право решить… и как только он уговорил маму дождаться?