Защитник

Осматривая быстрым взглядом место сражения, Кеншин приходит к неутешительному выводу: шинигами проигрывают и проигрываю одному-единственному противнику. Айзен либо слишком силён и искусен, либо у шинигами какой-то план, где решили с помощью предателя избавиться от беженцев и других живых экспериментов… И это пугает. Пугает осознанием того, что оба варианта не предусматривают выживания его семьи. Пугает простой истиной — Айзен Соуске должен быть убит, пленить такого означает собственноручно подложить бомбу в подпол своего же дома. Пугает холодком немеркнущей картины смерти. Он уже убил. Убил, вновь став хитокири, пускай ради свободы мамы, но убил. Нарушил своё слово. Дважды. И его вновь придётся нарушить. Был бы здесь Кацура-сан, он бы наверняка посмеялся и над безумным миром, где есть души и их магия, и над судьбой Кеншина, который попал в безумную историю, и над тем, ради чего Баттосай вновь обнажает катану. Хотя нет, не посмеётся, Кацура был слишком воспитанным и потому лишь бы грустно улыбнулся и покачал головой. Чёрт, вот как так можно, он вновь вспоминает людей, к которым вернуться невозможно… как же глупо. И всё же интересно: это будущее его мира или всё же совсем другой? Кеншин отвешивает себе мысленную пощёчину. Не время отвлекаться. Нельзя, как дурак, думать о постороннем во время сражения. И пускай Ичимару играется с ним, это всё ещё сражение. Пускай играется, пока он может попытаться остановить его, не убивая. Ему хватит на сегодня смертей. Хватит… Этот мир искусно издевается над любым, кто попался, и Баттосай, чертов занпакто, издевался вместе с ним. Айзен, уходящий сквозь границу миров, был похож… на себя, вот только Кеншина смущало одно — он впервые видел его лицо, внешность, а не только улыбку, вызывающую дикое раздражение. Он наконец-то понял, отчего не видел Айзена — привычка смотреть именно на меч; сила самого шинигами, то ли не действующая, то ли действующая на него, но не так; и как же без Баттосая, как-то душевно пообщавшегося с Кьёкой, вызнавшего суть и обезопасившего себя в первую очередь. Тц. Как всё сложно. Все эти сверхсилы всё только усложняют. Всего можно было бы и без них добиться. Одна польза занпакто — очищать пустых. Остальное зачем?! — Ичиго. Ичиго, — кладет руку на плечо застывшему сыну Ишшин - тот всё продолжает смотреть в точку, где только что закрылся сейкаймон. — Ичиго! Ау! — Оро… — немного удивлённо хлопает глазами Кеншин. — Пап, настоящая Каракура же там, в Обществе Душ, я прав? — Да, — морщится Куросаки-старший. — Плохо. Ишшин молчит, да и что он может сказать? Он подвёл жену, сына, друзей и соратников — не спас город, как обещал. Да, враг неслыханно силён, но он же был не так прост, а всё же проиграл, и теперь именно на плечи сына ложится тяжелая ноша. И в этом виноват только он. Ну и Урахара в некоторой степени… — Ичиго, в клане Шиба, есть одна техника, которая может остановить Айзена, — слова даются Ишшину тяжело, но он не видит иного выхода. — Точнее, не совсем техника, ибо у каждого занпакто она своя, - знание. Финальная. Такая техника есть у любого занпакто. Вот только цена - все силы шинигами… — Отец, –спустя долгие секунды отвечает Кеншин. — Нет. Это излишнее. — Что?! Возмущённый возглас прерывает тяжёлый, но искренний смех. — А твой сын остался таким же упрямцем, каким был, когда шёл спасть малышку Рукию, — Йоруичи, вся в ранах, еле живая, подходит к ним. — Он тогда хорошо осознавал свои шансы, но всё равно не стал получать банкай. Ха! Твой сын самый бесшабашный шинигами, с одним шикаем силового занпакто - и против Айзена! Хах… — Вообще-то у меня есть банкай, — тихо и как бы в сторону произносит Кеншин. — Может быть, остановить Айзена им не получится, а вот убить… — Убить?! — вскрикивает Йоруичи. — Бессмертного Айзена! Одним банкаем… — Ишшин вскидывает брови. — Сын… я тебя заставлю выучить Финальную технику! — Убить можно и бессмертного, — грустно говорит Кеншин, кладя руку на цуку сакабато. — Банкай, — холодный, всё ещё мальчишеский голос звенит в окружении чёрно-золотого шторма реацу. — Хитокири, Химура Баттосай. Шихоин и Куросаки замирают, неверяще глядя на Ичиго. Название банкая говорило о многом, хотя он был прост на вид. Наученные столетиями опыта, шинигами высматривали что-то, что даст их сыну победить. Темно-синие хакама, такое же косоде, катана и вакидзаси за поясом… Катана. Вакидзаси. И золотые глаза убийцы. Уж в этом Йоруичи не может ошибаться, у неё были такими офицеры отряда и каждый второй из оммцукидо. А Ичиго спокойно, сняв ленту с привычного для всех низкого хвоста, перевязал волосы в непривычный — высокий. Достал катану и воткнул её в пространство — открылся сейкаймон. И когда только научился? Грустно глянул на отца, глянул вдаль, где помогала раненным его мать, и шагнул. Шагнул за грань. — Подумав — решайся, решившись — не думай[30]. Что же ты решил, мальчишка? — тихо говорит Йоруичи. — Когда Ичиго вернётся, поговори с ним, Ишшин. Вдох-выдох. За шагом шаг. Выйти из сейкаймона. Спина прямая. Плечи расслаблены. Каракура как никогда кажется маленькой - три шага и всё. Айзен и Ичимару на втором. Ну что ж, хитокири, покажи самоназванному богу его смерть. — Небесная кара, — звучит над головами. И переулок взрывается земляной волной, откидывая Айзена от Ичимару. Гин удивлённо приоткрывает глаза. Он ожидал всего, но не того, что мальчишка спасёт его. Не того, что у мальчишки будет взгляд, похожий на его собственный. — Здесь умрет только Айзен, — срываясь в шюмпо, произносит мальчишка. От его слов пахнет кровью. — Хитокири… — выдыхает Гин, оседая на землю. — А это даже забавно. Только вот как?.. А Айзен говорит. Говорит о своей силе и эволюции. И говорит много и бессмысленно. А Кеншин слушает. Слушает, и из его глаз смотрит убийца. Они покинули Каракуру. Здесь можно начинать. Наконец-то. — Огонь горит ярче перед тем, как потухнуть, — замечает Кеншин, уходя от очередного удара, крошащего камни. — Какие умные слова, Куросаки Ичиго. Только с чего ты взял, что это агония? — раздражённо спрашивает Айзен. Мальчишка его бесит, он ведь уворачивается от его ударов, но сам не атакует. Даже не вынимает катаны, разве что на секунду, блокируя удары. Его скорость… выше, чем у банкая Ичимару, выше хакуды Богини скорости. Такая же, как у него, у Бога. Что ж, эксперимент удачен, весьма удачен, естественный гибрид оказался куда более проблемным образцом, чем мог бы. — Потому что ты умрёшь… — Глупец! Я бессмертен! Чёрный гроб, любимое и опаснейшее заклинание Айзена, даёт секунды решиться ещё раз. Решиться. Это не противостояние с Бьякуей, когда нужно было тянуть время и показать ошибочность суждений. Это не сражение с Улькиоррой, где Баттосай, нашедший себе достойного противника, честно победил его. Это… работа. Такая же, как та, которую давал Кацура-сан. Просто нужно оборвать жизнь. Ради своей семьи. Ради жизни города. Ради лучшего мира. Потому что так решили небеса. — Рю-мей-сен[31], — оглушительно сталкиваются цуба и коигути[32]. Звяк. Сильнейшее заклинание разлетается на куски. Что-то страшное видит Айзен в обманчиво расслабленом мальчишке. Убийца поднимает глаза. Медлить нельзя! Расправив свои белые крылья, Айзен летит вперёд. Удар будет слева. И сразу же серия по трём точкам. Значит, как Теннен. — Кузу-рю-сен, — тихо, для себя и только для себя говорит хитокири. Этот. Удар. Убьёт. Любого. А он убийца. Лучший. Айзен удивлённо смотрит. Он не смог отразить один… девять ударов. Его творение победило. Победило и теперь смотрит пустыми глазами. Белые крылья осыпались, когда у Соуске вместо слов изо рта полилась кровь. Красные штыри взвились в небо. Хитокири покачнулся и упал. — И бессмертного можно убить, — горькая правда. Айзен лежит совсем рядом, с пустым взглядом. Его тело оплетает какое-то кидо. «Значит, это Урахара… И правильно, — крутится мысль. — Нельзя даже тело оставлять. Лучше бы сжечь…» Кеншин теряет сознание…