Защитник

Они давно покинули Лас Ночас, белый дворец мятежного короля - здесь можно сразиться, не боясь задеть… своих. Почти все атаки уходят в никуда, оставляя раны на здании, исполинских колоннах и теле пустыни. Удивительно встретить того, чья скорость равна божественной. Как жаль, как жаль, что он не мечник… но наконец, наконец, тот, чью смерть можно сделать достойной. Это - малость, которую может позволить себе хитокири, чьё мастерство не имеет равных. Всё равно арранкар умрёт. Так пусть умрёт достойно! Каждая капля крови заставляет радостно дрожать, как когда-то. Как когда-то, когда каждая капля крови была ступенью к новому миру. Хитокири дышит, живёт сражением, как в прошлом, при редких встречах с Сайто и Окитой[28]. Боли нет, хотя он точно знает, что Улькиорра уже попал ему в плечо. Сражение двух демонов опьяняет скоростью, свободой. Как и раньше, он несёт на острии слова: — Небесная кара! На косоде появляется очернённая дырка, остаться не открытым после атаки практически невозможно. Достойный, достойный противник. По лезвию сакабато стекает чёрная кровь, но Улькиорра всё ещё жив… Силён. Но. Ему. Пора. Умереть. Хитокири скалится, у него нет атак, подобных хадо, нет атак, подобных крику принцессы Бенихиме, ему всё это незачем. У него есть собственное мастерство… Кузу-рю-сен. И серо. Убить можно любого, этот мир прекрасно доказал это, главное - иметь желание. А хитокири это желание и не нужно. Убийца должен убивать. Но пока сакабато можно убрать в ножны. Небесная кара свершилась. Он медленно спускается вниз, к крыше дворца, к своим, к новой цели. Что бы ни говорил Айзен, ему не спастись от кары. Да, он запер его капитанов, что пришли как бы на помощь, своих солдат, которые негодны для битвы, но многие цели так же думали. Глупцы. И Айзен закончит также. — Ичиго?! Ты в порядочке? — бросается к нему Масаки. — Ичиго, сынок, что с тобой? « Мама… ты видишь, кто перед тобой, и всё равно идёшь ко мне», — что-то светлое вспыхивает в окунувшейся во мрак душе. — Нет, — Куросаки наконец видит маску на лице сына. — Пустой… всё как когда-то говорил Урахара. Всё же так удивительно, что ты не показался раньше, но ничего. Орихиме, приготовься! «Пустой. Ах, если бы, это даже смешно. Это всё ещё её сын и никто больше», — горькое осознание. — Нет, — звучит металлический голос, — я не пустой. А теперь, мама, прошу отойди. Я иду за жизнью Айзена и только за ним. — Я никуда не пущу тебя, пустой. Мой сын никогда не пошел бы за чужой жизнью. «Ложь. Твой сын пошел бы. Если не за Айзеном, то за тем, кто почти убил тебя Тогда», — мысль как чужая - оседает в голове осознание. — Верни моего сына, пустой! Масаки поднимает кисть. Реальность вокруг неё дрожит, искрится и, как верный пес, готова подчиняться командам. Взмах. Чёрная линия становится клеткой. Чёрно-белая клякса принимает очертания очень известного для них персонажа. Для Кеншина - человека. — Верни моего сына, пустой! — вновь повторяет Масаки, готовясь к худшему. Сражаться, пусть не лично, но сражаться с пустым в теле её любимого сына… что может быть хуже. Хико Сейджиро, так похожий на настоящего, ухмыляется, доставая катану из ножен. И одними губами молча произносит: и кем же ты стал, ученик. Это сковывает. По-настоящему сковывает, заставляя сделать шаг вперёд. Наставник… одна его тень[29] страшит, как никто иной. Он ведь тогда так и не вернулся, считая себя недостойным. Боялся, каким сломанным его увидит. А теперь наставник видит не его - хитокири. И мать… он же клялся, что она не увидит. Не увидит своего сына безжалостным убийцей! А наставник медлит, хотя должен был давно его атаковать… Почему?! Удар. Кулаком по маске. Ещё удар. Сильнее. Ещё один удар. Он же не убийца, так зачем, зачем убил того арранкара? Масаки сжимает зубы. От дребезжащего крика пустого стынут жилы и сжимается сердце, ведь в крике нет ничего, кроме безнадёжности и боли, и Масаки, чуя материнским сердцем, понимает: кричит больше её сын, а не монстр в его теле. Маска со шрамом раскалывается. — Прости, мама… я убил Улькиорру. Я не хотел… — тихо шепчет Кеншин, оседая на пол. И, смотря на исчезающую тень Хико, одними губами добавляет: "Простите, Наставник. Я не вернулся… Ваш глупый ученик - трус".