Защитник

Куросаки Ичиго, на первый взгляд, был самым обычным ребенком, да и на второй взгляд тоже… Он любил родителей, в двух младших сёстрах души не чаял, порой видел мертвых и ёкаев и очень сильно интересовался историей. После пятого дня рождения, когда его мама подарила ему книгу про эпоху Кинсей[3], ребёнка было невозможно разлучить с ней и присоединившимися к ней позже книгами. Только Ичиго в отличие от своих сверстников интересовался похождениями Оды Набунаги куда меньше, чем всем, что касалось начала эпохи Киндай[3]. Маленький Ичиго отличался очень буйной фантазией и часто взахлеб рассказывал истории из жизни простых людей в самом начале периода Мейдзи[3]. И порой он делал это в таких подробностях, что списывать всё на прочитанные им книги было весьма сложно… Но Масаки только радовалась за своего сына и черпала из его рассказов вдохновение. Маленький Ичи быстро заразил её интересом к этому периоду, и она была только рада видеть, как сверкают его глаза от счастья, когда она показывает ему свои рисунки[4] в стиле гравюр укиё-э. Как у всех детей, у Ичиго был большой-большой Секрет от взрослых — сколько он себя помнил, ему снились необычные сны. Именно во сне он видел жизнь Японии в ужасно далёкие годы. Во сне он бродил по стране, помогал простым людям, читал книги на каком-то языке, который, проснувшись и найдя, не смог понять. А ещё порой перед его глазами во сне вставали страшные воспоминания: в них было очень много крови. Это было даже страшней того фильма, который он случайно посмотрел по телевизору, где бандиты убивали бандитов… Фильм был очень далек от сна, очень похожего на явь. — Интересно, — сосредоточено бормочет себе под нос ребёнок, уткнувшись взглядом в белый лист. — Когда мы придём к наставнику? Ты же так часто его вспоминаешь… Куросаки-младший был весьма умным для своих лет ребенком и понимал, что он не может считать себя-из-сна собой, может, только когда повзрослеет. И то, он бы сразу же вернулся к учителю, а не пошел бы странствовать! Кто-то в глубине головы смеётся, Ичиго привычно не обращает внимания. Этот кто-то часто смеётся, когда он вспоминает свои сны. Ещё не ровные линии появляются на чистом листке, он только учится рисовать, но ему уже очень нравится тушь. Ичиго, как может, рисует себя с синаем — давно он уговорил отвести родителей его на кендо, ему очень нравилось, как он-из-сна ловко управляется со странной катаной. — Интересно, — повторяется Ичиго и лохматит начинающие отрастать сзади волосы, — куда же ты держишь путь? — Ичиго, малыш… — в комнату заглядывает мама. — Я не малыш! — Хорошо, хорошо, — тепло улыбается Масаки, и Ичиго становится дико стыдно. — Уже поздно, ложись спать. — Ну мам… — Ичиго умоляюще смотрит на неё. — Я рисую… А ты, я от папы слышал, когда рисуешь, тоже ночами не спишь! — Родной, — помогает закрыть баночку мама, — я уже взрослая и могу иногда не спать. А тебе нужно спать, ты же так устал. Ичиго зевает. Краснеет и отворачивается. — Не устал! — Устал, устал, — лохматит волосы Масаки, — ложись спать, и тебе приснятся интересные сны. Ичиго ворочается в кровати. Он долго не может заснуть, и ему это совсем не нравится - ещё вчера стоило закрыть глаза, как он засыпал и оказывался в пути. Наконец он засыпает. И ему вновь снится дорога и свои-но-чужие воспоминания. Кеншин проснулся внезапно. Проснулся на кровати, под теплым одеялом и… с тяжелым ощущением, будто он всплыл со дна глубокого озера. Он не спешил оглядываться, только будто бы заново учился дышать. Медленно приходило осознание — он у себя в комнате. У себя дома. Только он Куросаки Ичиго, а не Химура Кеншин. Или же он всё же Кеншин? — Ичиго, вставай, — ласковый голос… мамы… раздался за дверью. Всё же Кеншин, пришло какое-то страшное осознание. И Кеншин, и Ичиго почувствовали, как дрожит губа и наворачиваются на глаза слезы. Мама… слишком много было в этом слове. — В-встаю! А потом всё затопила незамутненная радость - он может не быть Химурой, ни тем, кто, пытаясь найти себя, брёл в никуда, ни тем, кто гордо носил имя Баттосай. Смотря на свои детские ручки, он улыбался. За дверью послышались удаляющиеся шаги, он встал и медленно, прислушиваясь к звукам в коридоре, подошёл. — Мама… — одними губами шептал Ичиго, стоя у двери. Он никак не мог решиться открыть дверь - то, что было в нём Кеншином, никак не хотело верить, что происходящее здесь-и-сейчас и уже-шесть-лет не долгий и слишком чудесный сон бывшего хитокири. — Мама, здесь ты не умрёшь… Я сделаю всё. Смогу. Я не хочу тебя терять. Ещё раз. Куросаки Ичиго улыбался грустной и доброй улыбкой, рассматривая себя в зеркале. Он был похож и одновременно не похож на себя-Кеншина, даже волосы были куда светлее. «Ещё не заляпаны кровью, — мысленно усмехнулся. -И не будут заляпаны. Хватит с меня смертей, не нужно приносить в настоящее прошлое. Пора уснуть Химуре Кеншину, его путь закончен. А я постараюсь не совершить своих ошибок снова…» А если это сон, то пусть, пусть он длится как можно дольше.