Chocolate Crumb

Сколько себя помню, мы с Гарри всегда были «друзьями». Так уж вышло, что родились мы с разницей всего в один день: сначала появился он, а затем и я. Не было ничего такого, как в сказках и разнообразных историях, мы с мистером Крикуном подружились не сразу. Мама рассказывала, что когда я лежала рядышком с Гарри, он постоянно устраивал дифирамбы и успокаивался только тогда, когда Энн брала его на руки, в то время как меня не заботило ничего кроме как засунуть палец в рот и смотреть абсолютно глупым взглядом в большущие карие глаза матери. Гарри не был в восторге от меня, когда нас впервые посадили вместе в песочницу. Он набрал в свою маленькую ладошку песок и кинул прямо мне в лицо, а я от неожиданности ударила его своей любимой погремушкой с божьей коровкой посередине крупного кольца в виде семицветика. Я разревелась первой, потому что песок щипал глаза, а ему хоть бы хны, сидел и улыбался, а на щечках уже блистали пока еще несформировавшиеся ямочки. Я не была в восторге от Гарри, когда он играл с моими игрушками. Этот наглый карапуз отбирал у меня плюшевых зайчиков и мишек, иногда даже не возвращал, запихивая их себе под одежду, а я в отместку ломала рули на его коллекционных машинках. Мы хоть и были маленькими, но я никогда не смогу забыть эти искрящиеся молнии в глазах обоих. По-моему, нам нравилось издеваться друг над другом в каком-то смысле, потому что дальше ситуация не становилась лучше. Гарри не был в восторге, когда в первом классе его посадили со мной, а не со Сьюзен — светловолосой и голубоглазой красавицей. Он говорил, мои глаза похожи на огромные бездны, в которых ничего не видно, а вот у Сью в глазах плескался целый океан, а иногда он превращался в чистое небо — все зависело от освещения. Он говорил, мои волосы такие же темные, как и глаза, а вот у Сью волосы светлые-светлые, прямо как колоски молодой пшеницы и в придачу обвязаны голубой ленточкой поверх резинки на хвостике. Сказать, что меня это задевало — ничего не сказать, но почему-то я никогда не говорила маме, что ходила расстроенной из-за слов кудрявого сорвиголовы. Я не была в восторге от Гарри, когда в младшей школе он совсем по-детски и по-дурацки дразнил меня из-за пухлых розовых щечек. От досады я топала ногой в черной лакированной туфельке по земле и говорила, что вот вырасту — стану красавицей, а он останется таким же дураком (услышала где-то на улице это «дурак» и повторяла потом как назойливый попугайчик везде). Гарри действительно был дураком, он не понимал, что совершенно «безобидные» по его мнению дразнилки отразятся на юной девочке в будущем — в период старшей школы. Гарри не был в восторге, когда во время проектов нас ставили в пару. Его друзья хихикали и называли нас «голубками» (ненавижу это прозвище), а он закатывал глаза, складывал руки на груди и бормотал «отвалите, лузеры». По большей части нашими проектами занималась только я. У Гарри была тысяча и одна отмазка на все случаи жизни. Он приходил ко мне домой, включал свой шарм, мило улыбался, вежливо разговаривал с моей мамой, а когда дело доходило до работы и мы оставались наедине в «блевать хочется от изобилия розового» комнате, он смывался через окно гулять со своими дружками. Я не была в восторге от Гарри, когда в старшей школе он вел себя как чертов засранец. Звездочку поймал, отпускать не хотел, да и не собирался. Челка набекрень, как у Джастина Бибера, резинка боксеров на улице, джинсы опущены по самое не хочу, первая татуировка и смазливое личико — то, от чего сходили с ума девчонки, и то, что уважали парни. Я не видела в нем идеала, тем более идола. Каждый раз напоминала себе, что когда-то стукнула его Величество погремушкой по лбу, сразу становилось смешно. Гарри, похоже, это жутко раздражало. Видите ли, какая-то пигалица не пищит и не писается диетической колой, когда он проходит мимо и сверкает своей красивой улыбкой, а хохочет при виде превышенной самовлюбленности на лице. Гарри не был в восторге, когда нам обоим приходилось сидеть на совместных семейных вечерах. Энн расспрашивала меня о кавалерах, на что он закатывал глаза и усмехался; моя мама расспрашивала Гарри о девушках, он скромно отмалчивался… видела бы она чем он «страдал и увлекался» в школьных коридорах. Светловолосая и голубоглазая Сьюзен стала настоящей оторвой, а у этого идиота прямо крышу сносило. Из-за них потом вечно шкафчики мятые были — жутко раздражало. Я не была в восторге, когда Гарри в наш последний год учебы — самый серьезный год — заявился в мой дом пьянющий в стельку и кинулся рыдать у меня на плече, приговаривая «я правда так ужасен?». Мне пришлось два часа доказывать, что он должен радоваться тому, что жвачка на джинсах по имени Сьюзен больше не будет капать ему на мозги и давить каблуком на горло. Юношеская любовь быстро проходит. Да и не любовь это была, а обыкновенная симпатия. Гарри привязывался к людям, а потом жалел. Он не замечал этого, а я по-прежнему оставалась глазастой девочкой. Гарри не был в восторге от меня, я не была в восторге от Гарри, но из друзей в кавычках мы превратились в действительно друзей. Несмотря на то, что мы поздновато поняли, что стали действительно друзьями, последние несколько месяцев перед окончанием школы чаще всего проводили в компании друг друга, за обе щеки уплетали абрикосовый пирог Энн и сидели в его комнате, слушая Битлз. На выпускном балу заносчивый кудрявый черт превратился в галантного молодого человека, настоящего джентльмена, а девочка с розовыми щечками и глазами-безднами в, цитирую, красивую девушку с предвкушающим блеском в шоколадных радужках (все же потом Гарри взял свои детские необдуманные слова по поводу моих глаз обратно). Еще до окончания школы, мы, качаясь в беседке на заднем дворике моего дома, обсуждали, чем хотим заниматься после выпуска. Гарри всегда отмалчивался и говорил, что, наверное, пойдет на адвокатуру, а я по глазам видела — не хочет. Он что-то тщательно пытался утаить от меня, а я особо и не расспрашивала, следуя маленькому совету от мамы: «захочет — сам расскажет, не выбивать же тебе из него правду». Я заранее определилась с будущей профессией. Моя семья была творческой: мама художница, отец архитектор, и я ушла недалеко от них, твердо решив, что хочу быть фотографом. Моя первая фотокамера, купленная специально для учебы, была просто забита видами Холмс-Чапела, семейными моментами, выпускными снимками и, конечно, не обошлось без Гарри, чья кудрявая голова желала влезть во все мои кадры как намеренно, так и нет. Я практиковала на нем свои умения, а для него не составляло труда просто постоять рядом с красивым местом и изобразить из себя диву, чтобы в итоге на маленьком экранчике отобразилось нечто прекрасное (и это я не о мистере Крикуне, хотя он тоже был неплох). В сентябре, когда я уже уехала на учебу в Лондон, от мамы узнала то, о чем так долго молчал Гарри. Он прошел кастинг британского Х-Фактора и утвердился как участник в сформировавшейся на шоу группе, название которой я благополучно пропустила мимо ушей, потому что никак не могла понять, почему он сам не рассказал мне об этом. Чего он боялся? Двадцатого числа на моем мобильнике высветился уже знакомый глазу номер с подписью Харри Бо (он любил немецких желейных мишек). — Какого черта, Стайлс? — возмутилась я, выпорхнув из аудитории. — И тебе привет, Эйми, — клянусь, я услышала, как он усмехнулся. На заднем фоне шумели люди, они радовались и хохотали почти что в трубку. — И когда ты собирался мне сказать? — я запрыгнула на широкий подоконник. — Вероятно, сейчас, но, я так понимаю, миссис Холт отзвонилась еще вчера? — поинтересовался Гарри. Что-то хлопнуло. Он вышел из шумного помещения, стало намного тише. — Правильно понимаешь, — ответила я. — Почему ты не сказал мне об этом еще когда мы были в Чешире? — Я не был уверен, что пройду кастинг, поэтому и молчал до последнего, — проговорил он. — Но ты прошел, — улыбнулась я. — Я слышу, как ты улыбаешься, — сказал он. На том конце снова стало шумно. — Какой ушастый, специально волосы отращиваешь, чтобы никто не видел? — пошутила я. — Ага, потом носки можно знаешь какие классные связать? — Как был дураком, так им и остался, — мы рассмеялись. Гарри порой говорил полнейшие глупости, но я всегда смеялась. — Я так понимаю, домой вернешься не скоро? — спросила я. — К сожалению, — выдохнул он. — Только после окончания проекта, если проиграем… — Что значит «если проиграем»? С ума сошел? – покачала головой я. — Все получится, ладно? — Спасибо, — мне не требовалось видеть его лицо, но я знала, как он улыбнулся. Опустил голову и спрятал смущение. — Но мы могли бы увидеться здесь, — Гарри прочистил горло. — Мой номер всегда доступен для тебя, но сейчас я вынуждена вернуться в аудиторию. Нам читают лекцию про линзы, а это важно, — сумничала я. Он прыснул. — Заучка. — Молчал бы, будущая музыкальная легенда. — Я позвоню, как смогу, — он заторопился, шум в трубке усилился. — До встречи, — я отключилась. Встретились мы только через три месяца — в начале декабря. One Direction потихоньку становились фаворитами британской (и не только) публики, Гарри уже узнавали на улицах, поэтому пройтись по Лондону, поболтать и в очередной раз вспомнить, как я огрела его погремушкой в глубоком детстве, не удалось. Девчонки младше меня на несколько лет и девушки старше на год-два вились за нами хвостиком и старались перетянуть «одеяло» на себя. Я все прекрасно понимала, поэтому не возникала и мягко кивала под полный извинений взгляд Стайлса, пока он общался с поклонницами и пытался вежливо объяснить, что слегка занят. Вместе нам удалось провести всего час. Выпили горячего чаю в уютной кофеенке, поговорили, Гарри провел меня к нашему кампусу, попрощались крепкими объятиями, а потом он укатил на такси в свой «звездный дом». Укатил, и пропал почти что на год из-за вдруг взорвавшейся популярности. На праздники в Холмс-Чапел не явился, но прислал подарки. Его с днем рождения мне поздравить не удалось, как оказалось, к начинающему селебрити дозвонится — сплошная проблема. Не смотря на проигрыш на проекте, группа без внимания не осталась. Поклонники вывели One Direction на новый уровень и жизни всех участников кардинально изменились. Да так, что я чаще видела Гарри на экранах мобильных телефонов однокурсниц, нежели живого и стоящего совсем рядом, с задумчивым видом выбирающего нам булочки с корицей к кофе (в нем жил великий пекарь). Я оканчивала второй курс, когда One Direction выпустили дебютный альбом и объявили о турне. Мир буквально взорвался, и теперь у каждого второго можно было услышать в наушниках их сингл «What Makes You Beautiful». Гарри прислал пригласительные на первый концерт домой. Пошли все кроме меня. Неудача, экзамен выпал именно в тот день, когда и концерт, поэтому той ночью мне так и не удалось увидеться со Стайлсом, зато я провела ее в обнимку с кучей конспектов вместе со своей соседкой по комнате — Хелен. Мама с Джеммой отправили мне несколько видео с концерта и одно личное для меня, в котором сияющий после выступления Гарри желал мне удачи на экзаменах. И я сдала. На отлично. На следующие зимние праздники Гарри завалился на порог прямо за минуту до того Нового года, увешанный чемоданами и сумками. Первое, что он сделал — запульнул в меня снежок, потому что узнал, что я собиралась праздновать не в Чешире с семьей, а с друзьями в Лондоне. Наши дни рождения в этот раз мы праздновали вместе, в сотый раз пересматривая всевозможные рождественские фильмы и объедаясь любимыми конфетами. Если бы я только знала, что своим двухмесячным присутствием дома Гарри просил прощение за то, что следующие два года пройдут в бешеном темпе, в котором у него не будет времени для того, чтобы вот так просто приехать в Холмс-Чапел и провести выходные в кругу семьи. Гарри пропал на долгое время лично для меня. Его и мои родители прилетали на концерты в другие страны, а я… просто устала от постоянного ожидания какого-нибудь чуда, как в тот Новый год. Я решила, что спокойней будет без него, постоянных новостей о новых достижениях группы (как бы по-свински это с моей стороны не звучало), без песен и без его партий в них. Моим спасением стала учеба, в которую я окунулась с головой и не выныривала достаточно, чтобы вдруг однажды, когда я заканчивала уже четвертый курс, не встретить уставшего, совершенно другого Гарри Стайлса на пороге своей квартиры. — Откуда ты узнал, где я живу? — я быстро оглянулась и прикрыла за собой дверь, прислонившись к ней спиной. — Ты не одна? — серьезно? — Откуда ты узнал, где я живу? — повторила я. — Я был дома и решил поинтересоваться у миссис Холт, какого черта ты сменила номер и всячески избегаешь меня, — процедил он, едва не клацнув зубами. — И трех лет не прошло, — усмехнулась я, сложив руки на груди. Гарри заметил. Я закрылась от него. — Мог бы и не приезжать. — У меня самолет через два часа на другой конец планеты и ты говоришь мне, что я мог бы и не приезжать? Серьезно, Эйми? — раскинул руками Стайлс. — Более чем, — кивнула я. — Это все? — Послушай, я понимаю, ты злишься на меня, — ты даже не представляешь как. — Но это моя работа. Я не король на шахматной доске, а обычная пешка, что сказали то и делаю. Сказали, что я не могу лететь домой, я не лечу домой, хотя ты прекрасно знаешь, как сильно я хочу хотя бы на денек оказаться в своей комнате, как сильно я хочу повидаться с семьей без преследований папсов и как сильно я хочу, черт возьми, загладить свою вину перед тобой за все те разы, когда нам не удавалось встретиться. Гарри сдавленно выдохнул и закашлялся после произнесенной «речи». Он говорил так искреннее и открыто, что вся моя злость разом куда-то испарилась. Противоречить самой себе — в этой области я специалист. Стайлс выглядел так же виновато, как и в первую нашу встречу после того, как он попал на Х-Фактор, когда за нами увязались поклонницы. Я не видела его слишком давно, и каждое изменение в его уже давно не мальчишеском лице заставляло сердце болезненно сжиматься — это время упущено. Я не была свидетелем появления маленькой складочки между бровей. Я не была свидетелем появления его новых татуировок. Я не была свидетелем появления его новых колец. Я не была свидетелем перемен в его стиле. Я не была свидетелем решения отрастить кудри. Он одновременно казался таким чужим и таким родным, заставляя меня растерянно жаться к двери спиной и отчаянно искать в тусклых глазах подсказки. Я даже не была свидетелем того, как его глаза перестали сиять, словно яркие малахитовые камушки на палящем солнце. Я все пропустила. Все. — Дурак, — прошептала я. Скинув с плеча Гарри дорожную сумку, я крепко обняла его за плечи, всем телом прижавшись к окрепшей груди. И когда он только успел превратиться из маленького птенца в могучего орла? Стайлс обвил руками мою спину, легонько сжал, спрятал лицо в изгибе шеи и замер. Время вокруг остановилось, существовали только мы, грохот наших сошедших с ума в этот момент сердец и… — Слушай, Эйми, мне тут Патрик на… — дверь приоткрылась и в щели показалась голова Хелен. Она удивленно уставилась на нас с Гарри. — Скажи мне, что я сплю, пожалуйста. — Дай мне пять минут, — попросила я, ладошкой протолкнув голову девушки обратно в квартиру, и захлопнула дверь. — Прости, Гарри… я так виновата перед тобой за эти дурацкие выходки. Просто… — Ты устала ждать чуда, верно? — повторил мои слова он. Я выдохнула и кивнула. — Так было намного проще, хоть от вашей группы и не скрыться, она буквально везде, даже на одной из стен этой квартиры в виде плаката Хелен, но все же. — Я понимаю, — он мягко улыбнулся. — Дай мне свой телефон, пожалуйста, — попросила я. Гарри послушно передал мне его. Я удалила в его контактах свой старый номер, записала новый и отдала телефон обратно. — Сколько в этот раз тебя не будет? — Больше полугода, но я обещаю, после турне сразу же вылечу домой, ты бы знала, как я устал. Сцена, безусловно, мое место и я рад, что мне выпал шанс создавать музыку и делиться ею с людьми, но это действительно утомительный процесс. Я немного износился, — хохотнул Стайлс. Я покачала головой, но в ответ-таки улыбнулась. — Уж поверь, я прослежу за тем, чтобы ты восстановился, Харри Бо. — Все еще помнишь, — теперь он улыбался совсем грустно. Воспоминания не всегда веселы. — Все еще помню. — Мне пора, — шепнул Гарри, но сумку поднимать не спешил. Ждал. Как и я. — Прощальные объятия? — я раскинула руки в стороны. Стайлс проигнорировал этот жест. Теплые большие ладони обняли мое лицо, а его губы прижались к моим маленьким поцелуем. Гарри улетел через два часа, как и говорил (новости трубили об этом целый вечер), а я всю ночь касалась кончиками пальцев губ и не могла уснуть все думая о том, зачем он это сделал. Я не надеялась, но Гарри все же сдержал свое обещание и приехал на два месяца домой в Чешир. Мы, не сговариваясь, проспали в его комнате (как зашли, упали, так и не вышли) несколько дней подряд после Рождества, он измотанный после турне, я — после первого семестра магистратуры. Джемма потом дразнила нас снимками, сделанными на Полароид, и нам вдруг вспомнилась младшая школа и приевшееся детское «голубки», когда мы сидели со Стайлсом в моей беседке и наблюдали за летающими хлопьями снега. Рядом дымились большие красные чашки с какао, я, забравшись с ногами, теснилась под его крылом, а он, раскачивая нас, обнимал меня за плечи, придерживая пальцами концы зеленого клетчатого пледа. Мы слишком быстро выросли из маленьких карапузов, возненавидевших друг друга с пеленок. — Почему ты тогда кинул в меня песком? — поинтересовалась я, приподняв голову. — Эйми, — он улыбнулся и посмотрел на меня. — Нет, мне правда интересно, почему? — не унималась я. — Спроси у своей маленькой кузины об этом, — ответил Гарри. Я надулась, как маленькая рыбка. — Я удивлен, что ты вообще помнишь. — Мама рассказывала давно, вот я и запомнила, — пожала плечами я. — В любом случае это что-то да значило. — Это значило, что в далеком будущем эти малыши превратились в нас, сидящих в твоей беседке и говорящих о том, что когда-то давно они куличик в песочнице не поделили, — хохотнул Стайлс. — Кстати, о куличиках. Ты уничтожил мой песочный замок в шесть лет, — припомнила я. — Я помню, мама дала мне тогда подзатыльник и сказала извиниться перед тобой. — И где мои извинения, мистер Крикун? — я приподняла левую бровь. — Это так ужасно звучит, — Гарри скривился. — Ты ничего не понимаешь. Еще с момента твоего рождения мы должны были понять, почему ты так плакал, потому что готовился стать суперзвездой! Мы рассмеялись. — Прости меня за замок. — Гарри, я пошутила. — Верь вам женщинам потом после такого, — он закатил глаза. Мы пили какао из одной кружки, не смотря на то, что их было две. Взрослые люди, но в душе те же дети, ткнувшие друг друга носами в шоколадное мороженное в семь лет. — Почему ты поцеловал меня тогда? — наконец-то спросила я. Гарри отпил еще немного какао и поставил чашку на подставку. Его пальцы пробежались по моему плечу. — Захотелось, — уголки губ приподнялись. — Просто так? — Знаешь, обычно у друзей это происходит в период, когда они хотят научиться целоваться, а мы как-то мимо прошли, вот я и решил наверстать упущенное, — все тот же шутник, отходящий от темы. — А если серьезно? — А если серьезно, только спустя время и расстояние в полмира понимаешь, что то, чего желает твое сердце, всегда находиться совсем рядышком, — детская улыбка осела на его губах. — В твоих объятиях, смотрящее на тебя глубоко и проницательно и с остатками какао вот здесь, — Стайлс провел большим пальцем по моей нижней губе. Я смущенно опустила голову и прижалась виском к его плечу. Больше мы об этом не говорили. Так и сидели молча, наслаждались тишиной, пока совсем не замерзли и не сбежали греться у камина, напрочь забыв о чашках с какао на улице. Весной я защитила диплом, а в первом месяце лета выпустилась из университета. Я больше не злилась на Гарри за его долгое отсутствие, потому что свыклась с мыслью, что так будет всегда. Времена, когда кудрявого засранца можно было словить дома за видеоиграми — закончились, теперь его даже на другом континенте не всегда получалось вызвонить. Стайлс написал мне E-mail во втором месяце лета со своего основно аккаунта и поздравил с окончанием пятилетней «каторги». Письмо он завершил странной фразой «Приеду домой и просплю в постели год», о которой я думала последующие два месяца. Казалось бы, обычная шутка в стиле Гарри, но меня что-то тревожило. И оказалось не зря. В начале осени, когда я впервые не проснулась рано утром, чтобы ехать в университет, Хелен толкнула меня в плечо и передала свой телефон. «One Direction отыграли последнее шоу. Ранее группа заявила о временном перерыве, но так ли это на самом деле? Возможно ли, что легендарный бойз-бэнд нашего времени больше никогда не вернется на сцену в полном составе?», — кричал пестрый заголовок, а моя соседка выглядела самым грустным человеком в мире — совсем как Пьеро из сказки. «Приеду домой и просплю в постели год» было сказано буквально. После часа нервных хождений по кухоньке я все же дозвонилась до заблудшей души и сразу налетела с вопросами, прежде чем он скажет, что занят и не может говорить. — Что это значит? — И тебе привет, Эйми, — где-то я уже это слышала. — Что произошло? Хелен дала почитать статью, там… — Я знаю, что там написано. — Это правда? — послышался уставший выдох. — Это было совместное решение, — кратко ответил Гарри. — Ты говорила, что я бываю дома раз в два года, так вот теперь я там буду постоянно. Мечты сбываются, не так ли? — не самое лучшее время для юмора. — Не смешно, ни капельки, — проговорила я, уставившись в окно. Он промолчал. — Все в порядке? — Я не знаю, — ответил Стайлс. — А у тебя? — Мы сейчас говорим о тебе, Гарри. — Мы всегда говорим обо мне, Эйми. — Я… — Не нужно меня жалеть, ладно? — вдруг сказал он. — Прости, не лучшее время для разговоров, — и, словно прочитав мои мысли, добавил: — Я приезжаю в Холмс-Чапел на выходных. — Хорошо, — кивнула сама себе я. — Хорошо, — луной повторил он. — Не злись на меня. — Я не злюсь, давно перестала. Я все понимаю, Гарри, отдыхай, — и отключилась. Ехала я в Чешир не в лучшем настроении. Хелен была так впечатлена новостью о возможном распаде группы, что просто закрылась в своей комнате и беспрерывно клацала по клавишам ноутбука, выкладывая посты в своем микро-блоге со словами поддержки в сторону One Direction. Социальные сети разрывались от новостей, в Твиттере активно выводили тэги, в Фейсбуке распространяли информацию из Инстаграма, где находились километровые посты о том, что все, о чем говорят по телевидению и в прессе — ложь с большой буквы. Сами ребята молчали, ожидая, пока информативное цунами затихнет, а из моей головы не выходили слова Гарри: «Это было совместное решение». Он устал, я знала. Они все устали от работы белок на кофеине в одном тесном колесе. Они дали людям все, что могли, и заслужили право на отдых. На такой отдых, чтобы хватило времени восстановиться, привести измученные тела и разумы в порядок. Чтобы потом, в будущем, была возможность снова стать на ноги, не важно, с коллективом или по-отдельности. Осень в Англии была по-особенному холодной. Только сентябрь, а мою шею уже грел теплый шарф, подаренный Энн на мой прошлый день рождения. Он согревал не только теплой мягкой тканью, а и теплыми, греющими само сердце воспоминаниями о том лениво-праздничном дне, когда я надулась только потому, что не смогла задуть все свечи разом и последняя погасла от дуновения губ Гарри. Забавно, ведь на своем торте он задул тоже не все свечи. Осталась одна, потушенная мною. Какой-то необъяснимый Вселенский сговор. О моем приезде знала лишь мама. Она встретила меня крепкими объятиями и помятым видом. Снова работала всю ночь, совсем себя не жалеет. Такое же качество от моей замечательной женщины унаследовала и я — не жалеть себя и идти до последнего, пока есть силы двигаться дальше. Это было мое жизненное кредо, которое помогало в самые тяжелые моменты, когда хотелось опустить руки и перестать бороться. Ты не задохнешься, если будешь грести руками что есть силы, чтобы доплыть до берега живым. — Хочешь его увидеть? — спросила меня мама, после тихого ужина в сопровождении оркестра из вилок, ложек, тарелок и бокалов. Я задумчиво взглянула на нее. — Как он? — поинтересовалась, перекатывая ножку бокала между большим и указательным пальцами. — Никак, — честно ответила мама. Она выдохнула и отпила вино из своего бокала. — Я заходила к Энн вчера, он никого к себе не пускает, закрылся в комнате, выходит только по личным нуждам, — так похоже на старого доброго Гарри, расстроенного после разрыва со Сьюзен. — Я приготовила пирог с шоколадной крошкой, так что возьми с собой, чтобы не идти с пустыми руками, — добродушно улыбнулась мама, указав на еще теплое угощение, укутанное в цветастое кухонное полотенце. — Думаешь, он пустит меня к себе? — я поставила бокал на стол. — Вы же друзья, — кивнула мама. — У вас особая связь еще с детства. — С момента, как я огрела его погремушкой, помню-помню. Мы рассмеялись, а потом мама принялась убирать посуду, но я попросила ее не мыть, сказав, что займусь этим сама, как вернусь от миссис Твист. Энн выглядела грустной, встречая меня на пороге с гостинцем. Она, как никто другой, чувствовала настроение сына, но не знала, как ему помочь, потому что в такие моменты Гарри отталкивал от себя близких, желая разобраться во всем самостоятельно. Не всегда получалось, если честно. — Я надеюсь, твой приезд повлияет на него, — ласково улыбнулась женщина, погладив меня по плечу. — Я принесла его любимый пирог, пусть только попробует не повеселеть! — отозвалась я, хотя и сама была не уверена в том, что сказала секундой ранее. Гарри было шестнадцать, когда я в последний раз приносила ему «Шоколадную крошку», чтобы поднять настроение, и единственной его проблемой была (пора бы уже забыть об этом) голубоглазая и светловолосая Сьюзен, о которой мы не слышали со времен школы. Кажется, она укатила покорять Чикаго. Сейчас все изменилось. Он повзрослел, его проблемы тоже. Но надежда умирает последней, верно? Поднявшись на второй этаж, я стала у двери, ведущей в комнату Стайлса. Помявшись на месте, я занесла руку и постучала костяшками пальцев по гладкой поверхности. Что же, я была уверена в том, что ничего кроме тишины не услышу. — Гарри, я знаю, что ты меня слышишь. Тишина. — Вот и отлично, молчание — знак согласия. Тишина. — Знаешь, я приехала из Лондона не для того, чтобы говорить с дверью, я могла сделать это и дома. Тишина. — Мама приготовила «Шоколадную крошку». Тишина. — Харри Бо! Тишина. — Гарри Эдвард Стайлс! Угрозы явно не мой профиль. По-моему, стало еще тише, чем было до этого. — Ладно, тогда я оставляю пирог здесь и ухожу, — проговорила я и опустила «Шоколадную крошку» на пол. — Дурак, — прошептала напоследок так, чтобы он точно услышал, и отошла от двери на несколько шагов. Послышался приглушенный звук скрипа. Поднялся. Слабый стук. Прислонился к двери. Клацанье. Пальцы опустились на ручку. Щелчок. Дверь открылась. Гарри был окутан мраком своей комнаты с плотно запахнутыми тяжелыми шторами. Он взглянул на пирог, затем на меня. Я ждала маленькой тени улыбки на его губах, но они оставались сомкнутыми, он был серьезен и совершенно не настроен на общение. Безразлично опустился, подобрал «Шоколадную крошку» одним движением и... молча захлопнул дверь. — Серьезно, Стайлс? — я подошла и подергала ручку. Заперся. Скрип кровати. — Гарри! Тишина. — Я приехала сюда ради тебя, черт возьми! — вспыхнула я. — Могла бы и не приезжать, — глухо отозвался он. Против меня идет моими же словами, а говорил, память плохая. Лжец. Я выдохнула. Опустилась у двери, вытянула ноги и прислонилась к ней затылком. — А ты не хотел, чтобы я приезжала? — спросила я. — Тогда бы не сказал, когда сам приезжаешь. Тишина. — Не думай, что я уйду, буду ночевать у тебя под дверью. Все равно когда-нибудь выйдешь. Тишина. — На то и нужны друзья, да, Харри Бо? Несколько минут тишины. Протяжный скрип. Мягкие шаги. Клацанье. Щелчок. Дверь снова открылась, а я, потеряв опору, упала на спину, уставившись большими глазами, не привыкшими к темноте, на слабые очертания уставшего мужского лица. — Привет, — неуклюже улыбнулась я. Гарри выдохнул и, подав мне ладонь, помог подняться. Руки совсем ледяные. Я нащупала пальцами выключатель, и комната мгновенно озарилась светом. Стайлс сощурился, что-то невнятно пробормотав. Ногой я толкнула дверь и та закрылась. Проморгавшись, он сфокусировал взгляд на мне. Зрачки медленно стали увеличиваться в размерах, но за «буйки» не спешили заплывать. Гарри выглядел по-домашнему растрепано. Темные шоколадные прядки торчали во все стороны, словно сбрызнутые лаком. Глаза сонные, на щеке красный след от подушки, искусанные губы со свежими ранками на нижней и небольшая щетина. Широкие плечи обтянуты любимой серой футболкой, с которой он не расстается дома. На бедрах болтаются спортивные штаны, на ногах такие же серые носки. Вот он — мягкий, уютный и до жути уставший Гарри Стайлс. — Ты когда последний раз брал расческу в руки? — поинтересовалась я, запутавшись взглядом в безобразии на его голове. — Два, возможно три дня назад, — ответил Гарри. — Ты же знаешь, как тяжело распутывать твои кудри после сна? — приподняла левую бровь я. — Я нет, ты и стилисты — да. — Вы только взгляните на него, — закатила глаза я. — Совсем зазвездился, даже расчесываться сам не хочет, ужас, — Стайлс держался, но уголки губ и покусывание внутренней стороны щеки выдавали его. Хочет улыбнуться, да гордый до чертиков. — А банки твои где? — я шутливо пощупала его бицепсы. — Теряешь форму, Харри Бо, — покачала головой. — А твои пухлые щечки куда затерялись? — Гарри нравилось играть в такие игры. Я не была в восторге от Гарри, когда в младшей школе он совсем по-детски и по-дурацки дразнил меня из-за пухлых розовых щечек. Стайлс приподнял ладони и провел большими пальцами вдоль моих скул. — Туда, откуда они больше не вернутся. От досады я топала ногой в черной лакированной туфельке по земле и говорила, что вот вырасту — стану красавицей, а он останется таким же дураком. — Ты сдержала обещание, — на правой щеке вдруг показалась ямочка, а следом за ней и вторая — на левой. Такие глубокие и такие красивые. — Как и ты. Гарри действительно был дураком. Дураком, которого я любила. Стайлс наклонился ниже, заправляя передние (самые непослушные) прядки волос мне за уши указательными пальцами. В такие моменты я не контролировала свое тело, оно поддавалось умелым манипуляциям, становясь зависимым от его прикосновений. Я не знала, куда деть трясущиеся ладошки, я не видела ничего, кроме зелени в стоящих напротив глазах. Гарри не умел читать мысли, но он чувствовал меня, поэтому, на мгновение длинные пальцы спустились к плечам, щекоча кожу, достигли локтей, затем запястий, мягко закинули мои руки к себе за плечи и снова вернулись к моему лицу. Большой и указательный задели подбородок, подняв голову выше. — Сейчас тебе тоже просто хочется меня поцеловать или мы продолжаем наверстывать упущенное? — прошептала я, не отрывая взгляда от его глаз. — Я хочу поцеловать тебя намеренно, Эйми, — ответил он. Расстояние между нами было таким жалким и таким пытливым. — Ты же умеешь целоваться, верно? — все такой же любитель дразниться. — Много лишних слов, Стайлс, — улыбнулась я, закатив глаза. — Разрешаешь? — Ты у всех девушек об этом спрашиваешь? — Только у тебя. — А в прошлый раз… Он рывком поддался вперед, заглушая поцелуем мое «… не спрашивал». Так жадно, словно ждал этого вечность. Гарри был эмоционален не только во время исполнения песен, он был эмоционален даже в поцелуях. Его губы были текстом, который идеально ложился поверх листа каждой буковкой, словом, репликой. Его губы были всем в этот момент для меня. Он был всем. … только спустя время и расстояние в полмира понимаешь, что то, чего желает твое сердце, всегда находиться совсем рядышком. — Дети, я тут… — послышался голос Энн. Дверь неожиданно открылась, а мы отпрянули друг от друга раскрасневшись по самые кончики ушей. Миссис Твист вдруг широко улыбнулась. — Я вам не помешала? — Нет, мам, — пробормотал Гарри. — Мы тут… — … про пирог говорили, да, — закончила за него я, прочистив горло. Преступники из нас явно никудышные. — Я чай приготовила, — Энн все улыбалась. Она видела нас насквозь. И не первый год. — Хорошо, мы сейчас спустимся, только «Шоколадную крошку» захватим. Миссис Твист по-девичьи хихикнула и прикрыла за собой дверь, оставив маленькую щель. Мы переглянулись, а потом ни с того ни с сего расхохотались до слез. Тем вечером мы съели пирог, Гарри проводил меня до дома и поцеловал прямо на крыльце. Так, как умеет только он — словно ты маленький хрупкий мир в его ладонях. — Спасибо тебе, Эйми Холт, — сказал он тогда. — За что? — удивилась я. — За то, что ты существуешь. С этого момента изменилось все. В этот раз я была свидетелем всего, через что проходил Гарри, а он был свидетелем всего, через что проходила я. Я была свидетелем того, как Гарри поднимался на ноги. Гарри был свидетелем того, как я совершала первые шаги на пути к своей заветной мечте. Я была свидетелем того, как Гарри усердно работал над своей музыкой. Гарри был свидетелем того, как я усердно работала над своими фотографиями. Я была свидетелем того, как Гарри представлял свой первый сольный альбом. Гарри был свидетелем того, как я получила работу в фотостудии моей заветной мечты. Я была свидетелем того, как Гарри организовывал свое первое сольное турне. Гарри был свидетелем того, как я организовывала свой первый фотопроект. Я была свидетелем того, как Гарри, держа мои ладони в своих, обещал, что вернется ко мне перед Новым годом. Гарри был свидетелем того, как я крепко целовала его напоследок, желая удачи. Последний раз я видела Гарри в сентябре и надеялась, что он сдержит свое обещание. В конце декабря, закончив с работой, я приехала в Чешир рано утром в день празднования Нового года, чтобы помочь родным с уборкой и готовкой. Сколько себя помню, еще с детства крупные праздники мы справляли семьями. В наше седьмое с Гарри Рождество, этот мелкий засранец стащил все мои леденцы. В наш восьмой Новый год я подменила подарки, и вместо ожидаемого конструктора Стайлс получил обвязанную розовым бантиком обыкновенную палку, которую я нашла на участке. Самая забавная ситуация была в десять лет. Мы, не сговариваясь, ткнули друг друга лицами в два праздничных торта. Смеху-то было! Мы хоть и были маленькими, но я никогда не смогу забыть эти искрящиеся молнии в глазах обоих. Пока мы с Джеммой и Элли порхали вокруг елки, завершая процесс украшения зеленой лесной красавицы, я не сводила глаз со своего телефона. Мне писали и звонили все, но не Гарри. В этот день его номер был недоступен, а вместо родного голоса, когда я пыталась дозвониться до него, отвечал диспетчер, оповещая, что абонент находится вне зоны сотового покрытия. Я старалась не паниковать и держать себя в руках. Ничего не произошло. Гарри летит домой. Его телефон естественно находится вне связи. С ним все хорошо. До Нового года еще пять часов. Маленькая тревога зародилась, когда до Нового года оставалось всего два часа. Я залпом осушила свой бокал с шампанским и снова набрала номер Стайлса. Ничего не изменилось. Все еще вне зоны сотового покрытия. Нужно держать себя в руках. Возможно, он просто решил не включать телефон, пока не доберется до Холмс-Чапела. Ничего не произошло. Гарри скоро будет дома. С ним все хорошо. До Нового года час и пятьдесят девять минут. По-настоящему переживать я стала за полчаса до Нового года. Гарри все еще не было. Его телефон по-прежнему был отключен. Джемма успокаивала меня, пока я безостановочно продолжала набирать «Харри Бо». Он уже рядом, я уверена. Ничего не произошло. Гарри почти дома. С ним все хорошо. До Нового года двадцать восемь минут. Мое сердце едва не взорвалось с первым салютом. Часы пробили двенадцать, бокалы с шипучкой взлетели над столом, проливаясь на белоснежную скатерть. Новый год наступил, а Гарри так и не приехал. Я вышла из-за стола под предлогом отлучиться в уборную, а сама села на лестнице, ведущей на второй этаж, прижалась виском к прохладной стене и прикрыла глаза, глубоко вдыхая и выдыхая. Неужели все снова повторяется? Он обещает, я верю, а потом захлебываюсь обидой, потому что он не приезжает вовремя и свечи на двух праздничных тортах тушу одна я. Гарри смотрел мне в глаза. Гарри держал мои руки. Гарри обещал, что вернется… что не опоздает. Лжец. Чертов лжец. Я не должна была открывать ему дверь тогда, не должна была позволять извиняться, не должна была позволять жалеть, не должна была позволить поцеловать. Не должна была влюбиться. В дверь трижды позвонили. Я вытерла со щек мокрые разводы и поднялась со ступенек, спустившись вниз. Видимо, запоздалые гости. Если я не ошибаюсь, Маркус и Лора должны были приехать. Они отзвонились и сказали, что опоздают и доберутся в уже новом году. Забавно. Уехали в старом году, а приехали в новом. Взглянув на себя в зеркало в прихожей, я убрала пальцами остатки туши со щек, заправила волосы за уши и, потянув на себя ручку, открыла дверь. На пороге не оказалось никого. Пусто. Словно кто-то решил по-детски пошутить. Я вышла на улицу, прижав ладони к плечам, и выглянула за пределы крыльца, оглянувшись по сторонам. Как только я повернула голову вправо, мне прямо в лицо прилетел снежок, а затем еще один пролетел мимо. Раздался громкий хохот. — С Новым годом, Эйми! — прокричал знакомый задорный голос. — Гарри? — воскликнула я, отряхнувшись от снега. Смахнув остатки капель с ресниц, я едва успела увернуться от еще одного снежка. Он шлепнулся о соседнее дерево. Из-за своего укрытия показался виновник моего раскрасневшегося лица и замерзших ладоней. В своей любимой дубленке нараспашку, из-под которой выглядывал капюшон толстовки. Без шапки, с розовым румянцем на щеках и с двумя крупными сумками в руках. У въезда я заметила притаившийся Ровер. И как я его только раньше не увидела? — Ты чертов придурок, Стайлс! — как только он взбежал на крыльцо и бросил сумки у порога, я ударила почти заледеневшими ладошками по теплой груди. — Я думала… думала… — так разнервничалась, что толком и фразы сказать не могла. Гарри снял со своих плеч дубленку и накинул поверх моих. — Ты думала, что я не приеду? — он помог мне завершить мысль. — Да, — выпалила я, спрятав руки в крупных рукавах. — Спасибо, — прошептала. Ну и как на него вообще злиться можно? Еще секунду назад я была готова отправить его обратно, откуда приехал, а сейчас… — Я ведь обещал, — Стайлс улыбнулся, находя мои ладошки в рукавах. Он тут же принялся растирать замерзшую кожу. — Правда немного не в срок, моя вина, дороги сейчас очень проблемные из-за снега. Надеюсь, «Шоколадную крошку» без меня не съели? — Дурак, — хохотнула я, чувствуя, как согреваюсь. — Самый бесстрашный дурак в мире. — Я скучал, Эйми, — он аккуратно отпустил мои руки и обнял лицо теплыми ладонями. — Я так скучал по тебе. — А я по тебе, Харри Бо, — прошептала я. — Я так и не поцеловал тебя на двенадцатом ударе, — Гарри виновато покачал головой. — Тебе ничего не мешает сделать это сейчас, — улыбнулась я. — Не будешь толкать меня в грудь своими маленькими ладошками? — повеселел он. — Если только ты не будешь больше кидаться в меня снежками. Тебе почти двадцать четыре, Гарри, — Стайлс закатил глаза на мои слова. — Я все еще тот крутой парень из песочницы! — заявил он. — Жаль, погремушку с собой не взяла, а то так хочется заехать тебе по лбу. Гарри улыбнулся, прикусив нижнюю губу. Такой розовощекий и живой, до невозможного привлекательный. — С Новым годом, Эйми. Он поддался вперед, крепко целуя меня. Вдали снова запустили салюты. В доме послышались радостные крики и звоны бокалов. С Новым годом, Гарри. В этот раз, когда дверь позади нас распахнулась, мы не отпрянули друг от друга. Сколько себя помню, мы с Гарри всегда были «друзьями»... ... а потом что-то изменилось.