***
Это было около десяти тысяч лет тому назад — большой срок, но такие вещи не забываются. Первым, что он увидел, была всё та же тьма. Постепенно она рассеивалась, представляя взору мужчины лунный свет, в котором стали виднеться очертания ночного леса. То, что он в лесу, и то, что сейчас ночь, он понимал, не знал только, откуда. Мужчина просто стоял и делал первые вдохи, осматривая и ощупывая себя, пытаясь понять, кто же он такой. Увы, безуспешно. Он прекрасно знал, как надо ходить, как управлять руками, пальцами, даже структурировать мысли у него получалось. Он понимал, что может думать, видеть, чувствовать; понимал даже, что он такой не один. Даже то, что на нём сейчас надета одежда, он понимал. Вопросов же от этого в его голове появлялось только больше и больше — и, закутавшись сильнее в льняной плащ, он пошёл искать ответы по освещённой луной и звёздами тропинке. Вскоре уже столь полюбившиеся ему щебетание ночных птиц и шум деревьев сменились совершенно новыми звуками — человеческой речью. Навстречу ему шли двое парней, явно ниже его ростом. Как впоследствии окажется, не только они — это сейчас рост Императора можно назвать средним, тогда же сравнительно с остальными он был довольно высок. Оба парня тут же заметили путника и начали что-то ему говорить, однако ни слова мужчина понять не мог. Он лишь удивлённо рассматривал их, задаваясь вопросом: выглядит ли его лицо так же, как и у них? В голосе ребят же уже слышались раздражение и злоба. На сердце у мужчины становилось тревожно, он не знал, чего от него хотят, и что ему делать. Тут он почувствовал странные ощущения в области живота, и тот издал странноватый звук, что даже несколько напугало мужчину. Тогда один из парней сказал что-то другому, и оба, ухватив путника за плечи, куда-то того повели. Вышли они к полю, где виднелось множество хижин, а рядом с ними горели костры. Вокруг самого большого собралось множество людей — увы, мужчина не мог их сосчитать. Когда троица приблизилась к кострищу, все взгляды уже были прикованы к ним, и из первых рядов подошла к явившимся самая старая на вид женщина. Дальше между ней и встретившими путника парнями пошёл разговор, суть которого мужчина никак не мог уловить. Вскоре к обсуждению присоединилось большинство собравшихся, многие начали повышать тон, и ему стало уж совсем не по себе; заметили это только стоявшие ближе всех к нему дети, всё это время с интересом наблюдавшие за пришельцем. Видимо, они и попросили взрослых побыстрее закончить обсуждение, что вскоре и произошло. Тогда та старушка ткнула пальцем мужчине в грудь и чётко и громко произнесла, глядя ему в глаза, одно-единственное слово: «Ландольф». На всякий случай он повторил; коряво, явно с ошибками в произношении, но как мог. Тут все стали говорить ему какие-то непонятные пришельцу фразы, начинавшиеся с этого самого слова. Мужчина предположил, что оно обозначает обращение именно к нему, а потому и в мыслях сам стал себя так называть. Теперь он знал, что он Ландольф. За первые дни своего пребывания в этом месте Ландольф понял, что попал в некоего рода поселение, где одна часть мужского населения, к которому он, несомненно, относился, занималась в полях земледелием, а другая охотой и охраной территории. Женщины управлялись по хозяйству, а дети помогали взрослым, как могли. Ландольфа, вопреки его ожиданиям, сперва потащили на охоту, всучив обычную дубинку. Вскоре стало совершенно понятно, что этому роду деятельности мужчина не обучен, а поскольку без владения речью научить подобному сложно, его отправили в поле, где особых разъяснений для работы не требовалось. Увы, и тут пользы от Ландольфа было едва больше, чем от ребёнка. То, что работать нужно, мужчина понял ещё в первый день, когда его новые соседи поделились с ним едой, утолив разыгравшийся впервые для него голод, а взамен отправили с ещё парой человек к реке отмывать глиняную посуду. Основные законы этого племени он понял чётко: кто не работает, тот не ест. Вот только всю свою энергию ему не удавалось растратить на труд, и по вечерам, когда весь народ собирался у костра, ему куда интереснее было проводить время со своими фактическими ровесниками — с детьми. Он так же, как и они, ещё плохо разбирался в этом мире, был полон мыслей, мечтаний и сил. Ландольф понимал их, а потому каждый раз старался успеть сыграть в догонялки или прятки, пока его маленькие товарищи не отошли ко сну. Однако каждый же раз его останавливала за этим делом старейшина — та пожилая женщина, давшая ему имя — и жестом указывала на рост мужчины. И тот понимал, что это означает: ему не место в этой компании. И Ландольф неизменно задавался вопросом: а где же тогда его место?***
Когда спустя много лет он станет основателем первой и единственной Империи, его уже никто не спросит о его имени. Кто-то боится, кому-то просто неинтересно, а кому-то и вовсе вполне хватает обычного «Ваше Величество». А потому впервые за много тысяч лет вновь представиться ему пришлось при не самых обыденных обстоятельствах и уж тем более особенному человеку. Семилетняя девочка радостно бежала по тропинке к реке под палящим летним солнцем. Сзади неторопливо шёл с удочками её отец, неимоверно довольный тем, что им всей семьёй удалось-таки отправиться с палатками в лес с ночёвкой. В последнее время с отдыхом было совсем туго: за невыполнение задач в срок его сестру уже отправили в места не столь отдалённые, а лучшего друга, состоящего в одном из орденов магов, обвинили в шпионаже, и тот вскоре пропал без вести; вероятно, уже распрощался с жизнью в подвалах одного из отделений Жандармерии. Чтобы не попасть в немилость к Императорской Инквизиции, самому ему пришлось играть примерного работника суда и работать не покладая рук уже несколько месяцев. Но долго так продолжаться не может, Юстас это прекрасно понимал. — Пап, а какая тут рыбка живёт? — добродушно спросила Ширэль, когда они с отцом уже сидели на берегу в ожидании клёва. — Разная, Шир. Караси, плотва, щука есть. Я же часто не рыбачу, ты знаешь, самому всё почти в новинку. Тут у девочки задёргался поплавок, и Ширэль что есть сил потянула удочку на себя — увы, крючок был пуст. — Эх, сорвалась! — расстроилась девчушка. Юстас насадил нового червяка на удочку дочери и закинул поплавок в воду. — Ничего, есть ещё время. Мама сказала раньше заката к ужину не возвращаться, тем более, без рыбы. Пока она ещё овощи приготовит… Ширэль скривила лицо от упоминания одного этого слова. — Бе-е, овощи… Они же такие невкусные! Зачем мама их готовит? — Чтобы ты, Шир, съев их, стала сильнее и смогла победить всех своих врагов, — улыбнулся Юстас. — И нет у меня никаких врагов! И не будет, — нахмурилась девочка, явно раздосадованная уже почти испорченным ужином. — Надеюсь, — отец потрепал пшеничные волосы Ширэль и принялся доставать удочку с попавшимся карасём. Маленькая рыбка дёргалась на крючке, то и дело безуспешно пытаясь высвободиться из крепкой хватки Юстаса. Тот всё же по неосторожности задел ведро с водой, и карасик выскользнул, упав на землю и забившись в попытках вернуться в воду. Тут его схватила девочка. — Пап, он такой маленький… — протянула Ширэль, разглядывая рыбку. — Давай его отпустим? Мужчина вздохнул. Действительно, такая рыбёшка на ужин не сойдёт, да и время ещё поймать кого покрупнее было. А в глазах дочки было столько сострадания! Юстас не мог не согласиться. Девочка радостно забросила карася обратно в реку и принялась ждать следующего клёва. Несколько часов они с отцом просто болтали о пустяках, то и дело ловя и возвращая обратно в воду маленьких рыбок, и вот уходящее солнце уже окрасило небо розово-алыми красками, как поплавок на удочке Ширэль резко и сильно потянуло вниз — девочка только и успела ухватить удочку. Юстасу пришлось помочь дочери вытаскивать улов, которым оказалась довольно крупная щука. — Вот это тебе повезло, Шир! Целую щуку поймала, умница, — мужчина, улыбаясь, схватил щуку и забросил в ведро. Пора возвращаться к Гвэн. — Бедная… Теперь мы её убьём? — грустно протянула девочка, глядя на бултыхающуюся в воде рыбу. — Ну… не расстраивайся так. Эта щука старая, живёт одна, к тому же других рыбок ела. Можно и съесть её. — потрепал Ширэль по голове Юстас. — Не всем в этом мире стоит сострадать, поверь. Девчушка в смятении спросила: — А зачем щука ела других рыбок? Почему не водоросли? — Потому что ей так хотелось, — слукавил мужчина, побоявшись расстроить дочь ещё больше. — Понятно… Пап, а мы ещё сходим на рыбалку? Юстас улыбнулся: — Конечно. Только с работой разберусь, сходим ещё раз. У Гвэн тем временем всё уже было готово к ужину — оставалось только дождаться незадачливых рыбаков. Пришли они в явно приподнятом настроении. — Мам, а мы злую щуку поймали! Во-от такую, — Ширэль развела руки, показывая крупные габариты пойманной рыбы. — Она других рыбок ела, но мы её поймали! Женщина улыбнулась, и на лице её расправились преждевременные морщинки. Малышка Ширэль была для них с Юстасом настоящим лучиком света: всегда весёлая, добрая, умная, слегка наивная. Они возлагали на дочь много надежд, искренне верили в её светлое будущее. И понимали, что одной только веры тут будет недостаточно. Гвэн обняла дочку и дала ей порцию картошки с овощным салатом. Ширэль нехотя, но справилась и с овощами; когда же Юстас дожарил щуку, девочка с удовольствием принялась пожинать плоды своей рыбалки. Пока не стемнело, они играли, болтали, просто сидели у костра. А когда стало совсем поздно, Гвэн прочитала Ширэль сказку про добрую принцессу, злого дракона и храброго рыцаря, и вместе с Юстасом они уснули в одной большой палатке.***
Спустя три луны с его попадания в поселение Ландольф смог освоить язык местный на том уровне, который позволял хотя бы с пониманием общаться с членами племени. Мужчине пришлось пробовать свои силы во многих видах деятельности, но вскоре его соседи поняли, что Ландольф не обучен совершенно никакому делу, а потому в конце концов его закрепили помощником старейшины. Тут хотя бы никаких особых умений не требовалось, а между поручениями мужчина мог чему-нибудь да научиться. Иногда Карра — так звали эту женщину — рассказывала Ландольфу, как живут люди из других поселений и даже некоторых городов, какие есть вещи в мире, какие умения, какие народы: даже истории об эльфах на далёком западе, гномах в высоких горах и орках на востоке старушка знала. Как-то раз разговор у них зашёл про магию. — А знаешь, Ландольф, — Карра подбрасывала в огонь толченые листья мелиссы, наблюдая, как мужчина выводит охрой неровные символы на камнях, складывая те, как велела старейшина, — бывает ещё, что человек не только с оружием управляться умеет или в поле работать, бывает, человек чудеса творить может. — Чудеса? Что это? — непонимающе спросил Ландольф. — Это то, что ни понять, ни объяснить не под силу. Как если бы сейчас эти камни взлетели или загорелись. Мужчина снова не совсем смог понять, что имеет в виду Карра. То, что загореться может всё к чему он прикоснётся, он всегда знал, и ничего особенного в этом не видел. — Это же довольно просто, разве нет? — Ландольф дотронулся до камня, и тот вспыхнул чёрным огнём. — Только заставить его летать я и правда не могу. Старушка поражённо глядела на мужчину и на камень. Когда лицо её уже стало явно выражать испуг, булыжник по воле её помощника погас. — Выходит, у меня тоже есть магия? — с надеждой спросил Ландольф. — Выходит, так, — и больше Карра о магии с ним не говорила. Помощник принялся дальше старательно выводить узоры, но из-за нахлынувших на него возбуждения и восторга рисунки стали получаться ещё более кривыми. Пользуясь этим, старушка решила перевести тему и в лёгком негодовании спросила: — Неужели тебя совсем ничему не учили? Ты, видно, давно уж не молод, чем же ты жил всё это время? Ландольф, действительно, выглядел много старше большинства мужчин племени. Сам он впервые увидел собственное лицо, когда с детьми отправился освежиться на реку. До этого мужчина представлял себя более похожим на ребят, разве что, выше. Однако с поверхности воды на него смотрел весьма немолодой мужчина с неухоженной щетиной, впалыми глазами, первыми морщинами на лице и с проседью на висках. Отражение было не очень чётким и удобным к рассмотрению, но его было достаточно, чтобы понять, что и красивым его назвать нельзя. От своих соседей же Ландольф слышал, что в его возрасте многие уже умирают от старости. — Так я ведь и появился в тот же день, как Ян и Ульт меня нашли. До этого меня вовсе не было, — объяснил мужчина. Карра вновь удивлённо посмотрела на своего помощника. — Так значит, ты ещё и не рождённый? И семьи у тебя нет? Ландольф кивнул. Как-то в один из первых дней, когда одна из женщин племени делила и раздавала на всех еду, мужчина заметил, что трое детей перед тем, как взять свою часть, назвали эту женщину мамой. Тогда Ландольф обратился к ней так же, на что женщина помотала головой, что, как он уже знал, означало отрицание. Долгое время он так и не мог понять, почему почти все жители поселения могли называть кого-то мамой и папой, а он не мог так обратиться ни к кому. Только позже, когда Ландольф смог понимать речь, ему объяснили. Однажды его взяли с собой в соседнее поселение ребята из племени, в том числе и Ян с Ультом. Там им нужно было выменять лён на шкуры, дело не самое сложное, и незадачливого пришельца можно было обучить хоть чему-то. Правда, с компанией отношения у Ландольфа были не самые удачные: из-за его физической слабости и отсутствия каких-либо полезных навыков — о его способности к магии никто, кроме Карры, не знал — мужчину то и дело пытались подразнить или посмеяться над ним. Ландольф, впрочем, особо не обращал внимания, и на провокации старался не отвечать, хотя и отсутствие соратников его в душе немало угнетало. Уже подходя к поселению, мужчины услышали доносившиеся оттуда крики и вопли; некоторые хижины были охвачены пламенем. На племя, по всей видимости, напали. Ян схватил Ландольфа за плечо, начал трясти и что-то орать тому в ухо, но мужчина не слушал: на его глазах один из захватчиков проткнул копьём пытавшегося сбежать поселенца, и тот вмиг рухнул на землю, соскальзывая по стволу окровавленного оружия и оставляя на нем часть внутренних органов. Ландольф заворожённо наблюдал за этой картиной — он и раньше видел, как его соседи разделывают туши животных для приготовления пищи, но это не шло ни в какое сравнение с убийством человека. Только когда мужчину уже прямо-таки дёрнули с места, он догадался догонять уже убегающих ребят. Вернулся к своим Ландольф уже никакой: столь долгий бег его совершенно вымотал, и он обессиленно сел на землю, высматривая, где он мог бы взять хотя бы глоток воды. И всё это время мужчина прокручивал в голове увиденную на месте побоища сцену. Тут к нему подошла его знакомая, Нисса, с кувшином воды, любезно предложив её Ландольфу, за что тот её поблагодарил и принял кувшин в свои руки. Пока он жадно глотал воду, женщина присела рядом. — Вы, что, бежали? Там что-то случилось? — ласково спросила она. Мужчина кивнул. — На них напали какие-то люди. Всех поубивали, дома подожгли, — Ландольф указал на поднимающиеся издалека клубья дыма. — Ты в порядке? — на лице Ниссы читалось неподдельное беспокойство. — Как видишь, — мужчина замолк, вспоминая искажённое страхом лицо покойника. — А ещё я видел, как убили человека. Женщина вздохнула. — Многим когда-то приходится это видеть. Привыкнешь, не переживай. — Мне понравилось. — беспечно ответил Ландольф. Мужчина улыбался, вспоминая ужас на лице убитого. Неподдельный, искренний, чистый животный страх — как бы Ландольфу хотелось, чтобы и на него кто-нибудь так посмотрел! Но на него смотрели либо с насмешкой, либо с жалостью, либо с безразличием. Даже в глазах Ниссы, относившейся к нему лучше остальных, он видел лишь сожаление о судьбе непутёвого рассеянного неумёхи. Или хотел видеть. Но сейчас она лишь скривила лицо в омерзении. — Что такое? — непонимающе спросил мужчина. — То, что ты говоришь, отвратительно! В тот момент от этого полного непонимания, от недостатка объяснений Ландольф устал. Из-за его взрослой внешности все решили нужным счесть, что ни о чём ему рассказывать и ничего объяснять не надо, сам всё знает. Упорно верили в это, как бы он ни твердил обратное. По таким правилам мужчина играть не желал. — Это твоя постоянная помощь отвратительна. Забота отвратительна, сочувствие, за которыми скрывается только жалость. Это всё только говорит о том, насколько слабым человеком ты меня видишь. Не даёшь мне и шанса доказать обратное, сколько я ни пытался! Вот что по-настоящему мерзко. Нисса ошарашенно смотрела на Ландольфа. — Может, и любовь для тебя отвратительна? Тоже только указывает на твою слабость? Мужчина холодно взглянул на неё и уверенно ответил: — Да. Женщина молча сидела и переваривала услышанное. Через какое-то время Ландольф всё же подал голос: — Прости. Наверное, я не должен был высказывать всё так… грубо. Нисса злобно посмотрела на него и встала, не желая больше терпеть общество совсем недавно казавшегося ей приятным человека. Больше они с Ниссой никогда не разговаривали. Через несколько лун из-за неплодородного сезона племя решило совершить жертвоприношение, и Нисса сама выступила с желанием принести себя в жертву богам. Ландольф же лишь с наслаждением наблюдал. Наблюдал за непобедимым, нескрываемым страхом в её глазах, сочащимися потоками крови из живота, за тем, с каким идеальным изяществом кинжал наносит свои удары. И он понял, что ещё испытывает в этот момент: зависть. Он завидовал тому, кого все боялись, кому подчинялись, на кого смотрели со страхом и неизбежным смирением. Тот, у кого есть власть, не может быть слабым. Тот, кто слаб, не достоин иметь власть.***
— Ваше Величество! — глава Жандармерии практически вбежал в кабинет Императора, что было совсем не свойственно этому педантичному человеку; лицо его выражало немалую обеспокоенность. — На улицах назревает шествие недовольных граждан. Люди толпами ходят с плакатами, лозунгами… за полчаса почти под тысячу собралось. Прикажете разогнать? Государь тут же встал с рабочего кресла и подошёл к большому окну, выходящему на главную площадь столицы. К югу города уже шли отряды жандармов и полицейских, простой народ тоже стекался туда же, кто-то посмотреть, а кто-то под шумиху и присоединиться. Вскоре взору Императора уже предстала толпа, вышедшая на ведущий к площади проспект. — Чего хотят-то? — не оборачиваясь, спросил у вошедшего мужчина. — Снижения объёмов задач для занятого населения с ненормированным рабочим днём, открытый суд над обвиненными в политических преступлениях, ослабление влияния государства на частную жизнь… запрет на пытки и смертную казнь. Император ухмыльнулся. — Всё то же, что и обычно. Эх, критикуя — предлагай, знаете ли! Когда они последний раз так выходили? Лет сто пятьдесят назад? Да, кажется, около того. Хотя, чтобы тысяча — давно такого не было… Распустил я их. — Государь резко развернулся к жандарму и сидевшему всё это время в кабинете канцлеру. — Хорошо! Переловите их всех, вызнайте, кто зачинщики, их четвертуйте, остальных повесить. Дам Вам на выполнение батальон Бессмертной Армии. — Так точно! — и глава Жандармерии ретировался. Император вернулся к работе, как ни в чём не бывало. Канцлер же был в лёгком замешательстве. — Ваше Величество, не кажется ли Вам, что столь массовая казнь вызовет ещё большее недовольство? Государь помотал головой. — О, нет, господин канцлер. Когда люди увидят, что государству есть дело до каждого, что нам не лень наказать всех, кто посягнёт устроить мятеж, тогда ни у кого не возникнет желания и дальше быть недовольным. Жаль, раньше мне этого в голову не приходило… Увы, даже теперь народу только силой можно объяснить, какие труды мы должны прикладывать, чтобы построить мир, который понравится каждому. В котором каждому будет место. Сейчас же место есть, кхм… Не для всех. Пухлый глава министерства внешних дел Империи хотел уже было вернуться к обсуждению затянувшейся войны с королевством эльфов, но интерес всё же переборол. — Тысяча извинений, Ваше Величество, но позвольте полюбопытствовать: только ли это является причиной? — Боюсь, Вы чрезмерно любопытны, господин канцлер, — улыбнулся Император. И не было в этой улыбке ничего доброго. На глазах девочки проступили слёзы. Нет, она не могла поверить в это. Просто не могла. Ещё сегодня утром Ширэль возвращалась с мамой и папой из похода. Ещё несколько часов назад они ушли, пообещав вернуться до темноты. И теперь ей говорят, что они мертвы. Кто в такое поверит? — И поскольку Ваша тётя, единственная родственница, отбывает заключение и не может за Вами присматривать, Вы переходите в статус самостоятельного проживания и будете получать ежемесячное пособие в размере четырёхсот империонов вплоть до окончания Вашего обучения в университете, — закончил жандарм и, вручив девочке конверт с деньгами, покинул дом. Ширэль осталась наедине со своими мыслями и доктором Лианн, в обязанности которой входило поддерживать девочку первое время после потери родителей. На бедняжку медленно, как снежный ком, накатывало осознание того, что произошло. Она больше не услышит их голоса. Не увидит улыбок на их лицах. Не почувствует теплоты их объятий. Их любовь. И о своей любви им больше не расскажет. Они не вернутся, хоть и обещали. Пожилая женщина пыталась успокоить забившуюся в рыданиях девочку, но чужие объятия не могли заменить Ширэль то, что у неё забрали навсегда. Её семью, её родных, любимых ей людей. Не будет рыбалки, которую обещал папа. Мама больше не прочитает дочке её любимую сказку. Никто не назовёт её «Шир» или «солнышко». Не будет больше ничего. И мир вокруг не содрогнулся, земля не разверзлась под ногами. Жизнь идёт дальше, будто и не было никогда ни Юстаса, ни Гвэн. И Ширэль было страшно оставаться одной в этом потоке жизни. — Но они же вернутся? — даже не с отчаянием, а с надеждой спросила девочка, пытаясь справиться с истерикой. Лианн вздохнула. — У тебя ещё будут дорогие тебе люди, Ширэль. Возможно даже, ещё дороже. У тебя будут друзья, будет любовь… Живи дальше, твои родители хотели бы этого. Да. Родители не хотели бы видеть, как она всю жизнь убивается по ним: она должна жить, радоваться жизни и бороться за то, во что они верили. Но пока Ширэль только предстояло смириться с их потерей. — За что… за что они умерли? — всхлипнула девочка. — За заблуждения, Ширэль. Заблуждения — опасная вещь. И Император старается с ними бороться. — и Лианн вкрадчиво спросила: — Ты его ненавидишь? Но бедняжке хватило благоразумия ответить: «Нет». А душа её вся кричала от ненависти к этому монстру. Выживает сильнейший, твердит идеология Империи. Что ж, для Ширэль истинная сила — любовь, а раз в Императоре её нет, то он заслуживает смерти. Первые месяцы после смерти родителей были для Ширэль неимоверно тяжелыми, но и с ними девочка смогла справиться. Она погрузилась в свои увлечения, в учёбу, общение с друзьями, и вот уже сложнейший период её жизни оказался за плечами, и доктор Лианн попрощалась с девочкой. Та же только этого и дожидалась: Ширэль достала из семейного тайника последнее не изъятое жандармами оружие — рапиру, некогда подаренную её дедушке — и разузнала о нелегальных библиотеках, чтобы брать оттуда книги по политологии; девочка была уверена, что даже такой огромной Империей есть способы управлять куда человечнее. Этот шаг был весьма осторожен: хоть Император и был категорически против запретов на какие бы то ни было книги, и все они были в открытом доступе и в обычных школьных библиотеках, интересующиеся подобной литературой граждане всё же брались на учёт у жандармерии, это уже давно не было секретом ни для кого. С рапирой Ширэль тренировалась сама на чердаке уже только своего дома, где её никто бы не увидел. Так прошли годы. Ширэль оттачивала навык фехтования, как могла, проштудировала массу литературы по политологии и социологии. Теперь ей становилось более-менее понятно, что между железной рукой, в которой действительно нуждалась огромная и сильная страна, и той жестокостью, с которой угнетался и репрессировался народ, есть вполне определённая граница, которую Император явно перешёл. И Ширэль знала, кто помешает ему делать это дальше. Однажды, возвращая в подпольную библиотеку очередную книгу про принципы социал-демократии, тринадцатилетняя девочка увидела выходящего оттуда Стефана, учившегося в выпускном, четырнадцатом классе её школы. Парень прославился своими успехами в учёбе и в общении со сверстниками: вокруг него быстро собирались компании, единомышленники; лидерские задатки Стефана заметили даже учителя, из-за чего он стал неизменным ведущим всех школьных мероприятий. На столе библиотекаря парень оставил — шутка ли — ту же самую книгу. Быстро вернув свой экземпляр, Ширэль прошмыгнула на улицу, высматривая, куда направился Стефан. Если уж он заинтересовался той же литературой, что и она, то с его качествами без проблем можно было бы организовать уже настоящее сопротивленческое движение! Стефан шёл задворками и закоулками, будто опасаясь преследования. Но Ширэль ловко следовала за парнем, с каждой минуты всё больше убеждаясь в том, что юноше так же, как и ей, есть что скрывать от правительства. Наконец, Стефан шмыгнул через дыру в заброшенное полуподвальное помещение, и Ширэль последовала за ним. Щепки и мусор под её ногами затрещали, и парень испуганно обернулся. — А, это всего лишь ты… — полушёпотом произнёс Стефан. — Я уж думал, жандармы. Ты Ширэль, верно? Из десятого класса. — девочка кивнула. Парень протянул руку для рукопожатия. Ответив на него, Ширэль тут же задала столь интересовавший её в тот момент вопрос: — Ты… ты тоже против режима? Я видела ту книгу, которую ты брал, и… В общем, ты и без меня прекрасно знаешь, что это не идеологическая литература. Стефан кивнул и позвал Ширэль проследовать за ним. Они дошли до комнаты, где уже находились несколько людей примерно возраста юноши и старше. Их было человек десять: парни, девушки, даже взрослые тут присутствовали. — Ты наверняка прекрасно знаешь о том, как наше государство любит насаждать своим гражданам то, как должно жить, о чём должно думать. Малейшее неповиновение — ты либо в петле, либо на дыбе. Мы же не согласны так жить! Поэтому я организовал это Социал-Демократическое Объединение, которое будет бороться с диктатурой Императора. Пока мы набираем людей, составляем программу, разрабатываем план свержения этого садюги. Судя по моим наблюдениям, ты уже несколько лет регулярно посещаешь нашу любимую библиотеку, так что, надо полагать, будешь не против присоединиться? Ширэль находилась на седьмом небе от счастья. Подумать только — сколько лет она ждала, чтобы вступить в сопротивление, и тут выпадает такой шанс! Ни секунды не раздумывая, девочка согласилась. Все участники движения в свою очередь представились Ширэль, радушно приняв её в свой круг. Из всех особенно выделялся черноволосый мальчик, выглядевший несколько забито и истощённо и постоянно державшийся рядом с седовласым мужчиной. — Это Герберт, наш самый младший собрат, — представил мальчика Стефан, — его отец печатал и издавал противоидеологическую прессу… Обоих родителей забрали жандармы. Десятилетний мальчик тут же принял серьёзный вид и почти сурово заговорил: — И я хотел пойти за ними, но меня не пустили! Я их долго искал, ходил по всему городу… Так и не нашёл. Домой возвращаться не хотелось, сама понимаешь. А Питер, — Герберт указал на своего великовозрастного друга, — меня приютил. — тут мальчик пожал руку Ширэль. — Ты же с нами и Стефом в одну школу ходишь? Будем дружить. Девочка была очень рада такому знакомству. Герберт, видимо, по себе знал, каково было и ей. А уж тот факт, что они учатся в одной школе, и тем более облегчал ей коммуникацию с партией. — Мы бы хотели поскорее набрать ещё людей, и было бы неплохо, если бы кто-нибудь в свободное время искал ещё подполки. Вы с Гербом отлично подошли бы для такого задания, — предложил Стефан. Ширэль и Герберт тут же согласились — наконец-то они могли быть чем-то полезны сопротивлению, наконец они делали первые шаги на пути к свержению Императора. Как-то, гуляя по городу, Ширэль наткнулась на паренька из СДО, занимавшегося распространением листовок с призывами к сопротивлению. Юноша был явно перепуган, но встрече с однопартийцем обрадовался. — Ширэль, как хорошо, что я тебя встретил! Передай Стефану… Инквизиция вышла на меня, так что нашу семью, скорее всего, сегодня арестуют. Пусть не ищет меня. — Почему вы не попробуете сбежать? Парень печально вздохнул. — Это невозможно. У жандармов глаза повсюду, ты же знаешь. Ширэль на миг задумалась, и тут же выдала: — Не повсюду. Под землёй у них глаз нет! Если вы спуститесь в канализационные шахты, сможете выйти из города незамеченными. — Я думал об этом, — торопливо и встревоженно произнёс парень, — но они уже пасут мой дом, прошмыгнуть мимо не выйдет. Девочка улыбнулась. — Я их отвлеку! На счастье, как раз неподалёку от дома парня находилась площадь с одним из многочисленных памятников Императору. Пока юноша зашёл в дом, недалеко от которого уже стояли якобы стоящие на посту жандармы, Ширэль нашла валяющийся на земле булыжник и начала чеканить его, как мяч. Благо, сейчас была мода на обувь с металлическим покрытием на носках. Годы уличной игры в мяч с отцом и друзьями не прошли даром — девочка аккурат отбила нос Императору, точнее, его каменной копии. — Эй, девочка! Ты чего делаешь?! — жандармы тут же уже чисто инстинктивно переключили внимание на наделавшего шума ребёнка. — Ой, я случайно, уважаемые господа! Честное слово, случайно! — притворно извинялась Ширэль. Один из жандармов подошёл и осмотрел масштаб разрушений: неподалёку от памятника лежали булыжник и уже раскрошившийся нос Государя. Но дети — что с них взять? Школьников за неумышленный вандализм уже две тысячи лет как не наказывают. — Чёрт, а в доме-то никого нет! — крикнул один офицер. Самый старший жандарм, видимо, командир, еле слышно выругался сквозь зубы и злобно глянул на девочку. — А ну-ка проходи с нами в отделение! Составим на тебя отчёт, Его Величеству покажем. Можешь не сомневаться, для тебя он сделает исключение в законе. Мы из-за тебя таких людей упустили! За окнами замка уже стемнело, зажигались один за другим огни ночной столицы. Изнемождённый Император положил голову на чертежи и расчёты: несколько часов свободного времени он решил потратить на столь излюбленную им науку, а точнее, на проектирование нового вооружения с использованием электричества. В этот самый момент к нему в кабинет постучались. — Войдите. — мужчина вновь принял бодрый вид, хоть до конца скрыть усталость у него и не получилось. Вошедшим оказался главный жандарм. Вытянувшись по струнке посреди кабинета, он отчитался о неудачном задержании членов нового подпольного сопротивления и протянул Императору отчёт по Ширэль. Государь устало взглянул на бумаги и откинулся на спинку кресла. Поймав взгляд жандарма на чертежах, Император протянул: — Знаете, господин главный жандарм… я ведь и сам своего рода электрический ток. Мужчина ответил лишь непонимающим взглядом, и Государь пояснил: — Иду по пути наименьшего сопротивления. Жандарм натянуто засмеялся, после чего спросил: — Так что с девчонкой-то делать? — А? С девочкой? Да ничего… — тут Император нахмурился. — Сами виноваты, что по всякой ерунде отвлекаются. Штраф им пусть выпишут, и дело с концом. На самом деле, Государь был даже несколько ей благодарен за то, что хоть один его памятник закроют на реставрацию. Всюду лицезреть собственную персону его не прельщало, а отказывать почитавшим Императора скульпторам он не любил, поскольку в глубине души боялся обижать не державших зла за душой людей, тем более, деятелей искусства. Когда же посетитель покинул кабинет, мужчина решил взглянуть на принесённую характеристику. Успехи в учёбе. Любовь к чтению. Дружелюбие. Туда же были занесены разговоры девочки с доктором в первые дни после казни родителей. Удивительное дело: на вопрос о том, ненавидит ли сирота Императора, она ответила отрицательно. «Ложь, конечно, — думал мужчина. — Но какая красивая…» И в голове его родилась безумная и невероятно притягательная идея.***
Работа помощником старейшины начала давать свои плоды: Ландольф научился считать. Правда, только в виде образов, ведь названий у чисел ещё не было. Сначала мужчина соотносил количество пальцев на своих руках и количество камней которые надо было разложить вокруг очередного ритуального костра. Потом дошло до того, что Ландольф смог без труда поровну разделить добычу между всеми членами племени, а это был весьма полезный навык, которым никто помимо него не обладал. Ещё мужчине стали интересны разные природные явления: от того, как появляются молнии, до того, почему небо голубое, а трава зелёная. Но ни на один из этих вопросов он не получал каких-либо ответов кроме «потому что так распорядились боги». В богов Ландольфу не верилось, хоть он об этом и не говорил. Однажды в их поселение забрёл странник. Племя предоставило ему ночлег в обмен на истории о далёких краях, и странник этот, прознав про умение мужчины, спросил как-то у Ландольфа: — Ты слышал когда-нибудь о Великограде? Тот кивнул. — Карра рассказывала, что это самый большой город на свете, и там живёт много человек. — Верно. Ещё там есть философы — люди, которым интересно, как устроен наш мир, такие, как ты. Они изучают разные явления, а также изучают магию. Думаю, там ты мог бы научиться чему-нибудь. Ландольф весь загорелся от мысли о том, что где-то там есть его единомышленники, вместе с которыми он мог бы открывать бесконечные тайны мироздания. — А где находится Великоград? — На юге отсюда. Если ты пойдёшь прямиком в том направлении, — странник указал на ведущий через поля путь, — за пару лун дойдёшь. Если не боишься, конечно. Но Ландольф точно не боялся. Он давно уже хотел покинуть это место, так и не сумевшее стать ему родным, и в тот же день мужчина покинул поселение, впервые отправляясь в большую жизнь. В первый же день своего путешествия Ландольф понял, что идти пешком — затея довольно долгая для постоянно устающего мужчины, а потому он решил прибегнуть к помощи магии. Так же, как и об остальных своих способностях, новоиспечённый путешественник знал, что может призывать из-под земли мёртвых воинов, подчиняющихся только его воле и исполняющих простейшие приказы. И вот, вызвав пару таких, этот некромант дал вполне чёткие указания: — Несите, ребята! Так его последующее путешествие до города приобрело определенный комфорт. И кролика такие воины могли убить, и от дождя закрыть, создавая собой не совсем живой навес — в общем, удобно. И как раз за месяц Ландольф добрался до места своей мечты, хоть и совсем обессиленный от потраченной магии. Ученик из мужчины вышел таки путёвый. К наукам у него был неподдельный интерес, и Ландольф решил, что будет изучать их тут до самой смерти, которая по его расчётам должна была произойти довольно скоро. Но прошло пять лет, десять, двадцать — а мужчина не то, что не умирал, даже не старел. Он уже успел овладеть не только письмом и чтением, но и приличным багажом знаний по физике, математике; прочитал море литературы, даже получилось выучить один из эльфийских языков. Даже рисованием увлёкся, только учителя по магии Ландольф не мог себе найти: оказалось, практически все маги живут странствиями, найти себе подходящего мастера — дело немалой удачи. Но в запасе у мужчины оказалось достаточно времени. Однажды город посетил старый волшебник Дарий, как раз искавший себе ученика. Ландольф тут же воспользовался выпавшим шансом и подался в воспитанники к старому Дарию. Тот вопросов не задавал, только предупредил, что большую часть времени они проведут в пути. Мужчина, не раздумывая, согласился. Дарий рассказал своему ученику, что никаким конкретным заклинаниям маги друг друга не учат, разве что, самым общим, потому как магия у всех абсолютно разная, своя. Любой маг может наколдовать себе одежду, но не сможет продать; может заставить воспарить не очень тяжелый предмет, но только на сутки; общих заклинаний много, не все они полезны, но им можно научиться после недолгих тренировок. В остальном же обучение магии состояло из воспитания духа. — Магия — она душу отражает. — говорил Дарий, сидя под дубом, пока его ученик читал очередную книгу. — Что на сердце, то и в заклинании. По руке волшебника пробежались ростки и тут же исчезли. Увидев это, Ландольф зажёг в руке свой чёрный огонь и вскоре погасил. Пригладив бороду, Дарий сощурился и, кажется, глубоко задумался. — Тьма — тоже помощник. У всех она есть, и никуда от этого не деться. Главное — быть сильнее неё, — заключил старец. — А если она всё заполняет? — окончательно оторвался от чтения мужчина. — Надо свет искать. Он всегда где-то прячется, — ответил Дарий и склонился в сон. Ландольф часто вёл с учителем подобные разговоры. С Дарием можно было поговорить обо всём — только о своей неумолимой и вечно сжирающей мужчину изнутри тяге к власти Ландольф не решался заговорить. Только как-то раз спросил его волшебник о главной мечте в жизни. Мужчина отвечал честно: — Я верю, что однажды человек сможет построить для себя такую жизнь, в которой ему больше не придётся ни за что бороться и ничего никому доказывать. Человечество развивается, становится лучше: слабые умирают, не оставляя потомства, сильные выживают и живут лучше слабых. И вот когда останутся только сильные, человечество своим умом построит себе рай на земле. И я хочу подталкивать людей к этому; хочу объяснить им, что, если каждый будет думать только о себе, это развитие займёт тысячи, а то и миллионы лет. Но если люди научатся мыслить коллективно, если сильные объединятся вокруг идеи, будут работать на неё, не покладая рук, этот мир будет построен куда быстрее. Дарий задумчиво посмотрел на ученика. — Не торопишься ли ты построить эту мечту потому, что именно ты-то из всех ныне живущих сможешь дожить до её осуществления? Ландольф мотнул головой. — Я готов был бы умереть спокойно, если бы знал, что у меня будут достойные последователи. — А не решаешь ли ты тем самым за людей, чего они хотят? — Все люди этого хотят! Просто многие хотят ничего при этом не делать. С такими надо бороться. Старец вздохнул. — Это не твоя мечта, это мечта человека в целом. Если задуматься, у каждого из нас есть истинная мечта, которая сходится не на всём человечестве, а на нас самих. Что-то, что мы именно для себя желаем. Я об этой мечте спрашивал. — Такой мечты у меня нет. Волшебник окинул взглядом вечернее небо. Тихо журчала речка, тянули свою песнь птицы, вдалеке ветер колыхал лесные деревья. И за Ландольфом он наблюдал это любование природой, потому что Ландольф был обычный человек. И обычная мечта у него была. — Есть. Знаю, что есть. Просто я, видать, человек не тот. Не мне ты это расскажешь. В ту ночь Дарий умер. Тело его тут же превратилось в множество ростков, из которых выросли прекрасные полевые цветы. Ландольф не испытывал грусти или скорби, но какое-то спокойствие. Учителя он всегда искренне уважал и в конце концов был невыразимо благодарен ему. Впрочем, теперь ничего не удерживало мужчину от достижения его целей. Ещё некоторое время постранствовав по городам, узнав, как живут там люди, как ими управляют, чернокнижник начал действовать. Подняв на службу тысячу бессмертных воинов, он взял Великоград с окрестностями, народу которого уже ничего не оставалось, кроме как подчиниться новому правителю. Своему Императору.***
— Ширэль, мне кажется, мы в ловушке, — обеспокоенно произнёс Герберт, когда жандармы в очередной раз пошли по следу разместителей агитационных плакатов, на этот раз — более успешно. — Согласна, — ответила девочка, заходя всё дальше в тупик. Перед ними в виде буквы «П» располагались высокие каменные стены домов, перебраться через которые не было ни единого шанса. За поворотом же уже нагоняли жандармы, и у детей оставались считаные минуты до того, как оказаться арестованными. Ширэль в панике оглядывала стены на наличие хоть какой-нибудь дверцы, за которой можно было спрятаться, но оных совершенно не было. Но не успело отчаяние окончательно охватить повстанцев, как сзади них раздался мягкий баритон: — Если вы убегаете от этих псов, то у меня есть для вас одно подходящее решение. Ширэль и Герберт испуганно обернулись на мужчину, которому принадлежала эта фраза. Он явно не был одет как жандарм, да и вообще выглядел вполне дружелюбно. Пройдя к угловому стыку стен двух домов, он отодвинул стоящую там доску, и за ней открылась дыра, даже, можно сказать, выемка, поскольку стены, видимо, специально были отстроены так, чтобы здесь оставался этот проход. Дети тут же пролезли в соседний двор; за ними последовал и незнакомец, задвинув доску за собой. — Спасибо! — просияла девочка. — Но… почему Вы нам помогаете? Мужчина улыбнулся. — Всё потом. Думаю, сейчас следует убраться отсюда как можно подальше. Они же не видели ваших лиц? Дети помотали головами, и незнакомец повёл их за собой. Они долго шли закоулками, лазами, тайными проходами, о которых Ширэль и Герберт раньше даже не догадывались. Наконец, они и вовсе вышли из столицы в лес, и уже спокойно пошли дальше. — Как Вас зовут? — с нескрываемым любопытством спросила девочка. — Ландольф. А вас? — Я Герберт, — бодро ответил мальчик, затем указав на подругу, — а это Ширэль. Мужчина улыбнулся. Конечно, он знал, как её зовут. Эти повстанцы производили на него приятное впечатление: не было в них той обиды или злобы на весь мир и на правительство, которые были у прошлых мятежников, напротив, Ширэль и Герберт были полны оптимизма. Глядя на этих постоянно весёлых и улыбающихся друзей, Ландольфу тоже захотелось улыбаться. — Так почему Вы спасли нас? — спросил мальчик. Мужчина замялся. — Ну… Вас бы казнили, если б поймали, или вроде того, верно? А это как-то, ну… неправильно. Глаза детей тут же загорелись боевым огоньком. — Значит, Вы тоже в сопротивлении? — с надеждой поинтересовалась Ширэль. — Я так не говорил! — поспешил поправиться Ландольф. — Просто не очень солидарен с властью. Так что я никогда не против помочь тем, кто за правое дело борется, так-то! Но всякие организации — это не для меня, от меня там толку мало. Я постоянно где-нибудь пропадаю. Друзья переглянулись и принялись шептаться друг с другом. Мужчина настороженно смотрел на них, пытаясь краем уха уловить суть разговора — увы, неудачно. — Эй-эй, вы чего? Больше двух говорят вслух! Дети рассмеялись, и Ширэль решила объясниться: — Мы подумали, что, раз Вы нам так помогли, стоит рассказать Вам о нашем движении. Только это секрет! Вы же никому не скажете? У Ландольфа перехватило дыхание — он всего лишь один раз спас их, а его уже посвящают в такие тайны! Хоть он и догадывался, о каком таком движении идёт речь. — Никому, обещаю. — Наша организация называется «Социал-Демократическое Объединение», СДО, если короче. Вы знаете, за что выступает социал-демократия? Мужчина про себя ухмыльнулся. Ещё бы он не знал! Только Ландольф кивнул, как Герберт тут же радостно произнёс: — Значит, теперь Вы за нас! Будете нам помогать! — Герберт! — возмутилась девочка. — Это было не очень-то вежливо. — Ничего, — улыбнулся Ландольф, — я правда буду. Ширэль и Герберт рассказали новому знакомому, какая программа уже есть у партии. Мужчина в свою очередь пообещал ребятам показать известные ему тайные ходы столицы, рассказал, какие лазейки можно использовать, чтобы не попасться жандармам, и в каких местах города они ведут слежку больше, а в каких меньше — в общем, всё, что могло бы пригодиться повстанцам. Его как-то необъяснимо тянуло к ним — и вовсе не из-за адекватной и жизнеспособной программы. Будто бы сейчас, рядом с ними, он мог избавиться от какого-то ужасного чувства, терзавшего его долгие тысячелетия. Ширэль и Герберт разговаривали с ним спокойно и легко, с пониманием. И на душе у него становилось необычайно тепло. Через какое-то время Ландольф, видя, что его знакомые лишены таких радостей детства, как парки развлечений, театры и просто побольше мороженого в жаркий день, он решил помогать им финансово, давая по сотне империонов каждый месяц сверх их пособий. Правда, ему еле удалось убедить их принять показавшиеся столь щедрыми для них подарки. Ребята познакомили мужчину и со Стефаном, и с Питером; рассказали побольше о жизни в СДО. Он же рассказывал им о тех далёких странах, в которых ему удалось побывать за свою долгую жизнь: им, правда, пришлось указать другой возраст. Конечно, бывать с новыми знакомыми так часто, как хотелось бы, Ландольф не мог; всё-таки, государство надолго бросать тоже нельзя было, как бы хорошо ни был отточен аппарат управления. Как-то под конец рабочего дня Императору радостно доложил глава Жандармерии, что им удалось обнаружить штаб СДО, в эту же ночь будет проведена облава прямо во время собрания повстанцев. Государь довольно выслушал жандарма и, только тот вышел из кабинета, тайными путями покинул замок. Еле успев добраться до штаба сопротивления, Ландольф оповестил повстанцев о готовящемся задержании, и те спешно разбрелись по домам: только Стефан, Ширэль, Герберт и Питер с их другом спрятались неподалёку, дабы понаблюдать за бессильной злобой жандармов. — Да уж, не преувеличивая, ты спас всем нам жизни, — благодарил Ландольфа глава СДО, когда ребята решили прогуляться по лесу. — Да пустяки, — отмахнулся мужчина, — этим товарищам стоило бы поменьше и потише болтать. Глядишь, и дела бы у них в гору пошли. Стефан задумался. — А ведь неплохо было бы одного из них завербовать, — протянул юноша. — Не думаю. — отозвался Питер. — Их главный скорее подсунет нам двойного агента. Эй, куда вы трое смотрите? Ширэль, Герберт и Ландольф и впрямь уставились куда-то вглубь леса, будто высматривая там что-то очень интересное. — Ого, какая грива красивая! — протянул мужчина. — Давно таких не встречал. — Ещё и рог будто золотой! — в восхищении произнесла девушка. — Я вот единорогов раньше не видела. — А вы чего, не видите ничего, что ли? — удивлённо спросил мальчик Стефана и Питера. — Герб, ты, что, сказки не читал? — с ноткой раздражения отвечал парень. — Единорогов видят только девственники. — А-а, — протянул Герберт. — То-очно, — протянул Ландольф. Пожалуй, самым радостным днём за всю предыдущую жизнь для Императора стал День рождения Ширэль. Это был вообще первый день рождения на который его пригласили не потому, что он государственный деятель, а потому что его просто рады там видеть. Ландольф очень заблаговременно выбирал подарок: в конце концов, для него ресурсы были практически не ограничены, а потому мужчина хотел бы подарить что-то особенное, что-то, что точно понравится девушке. И ему удалось найти подходящую вещь. Ширэль пригласила к себе помимо Ландольфа Герберта и Стефана. Девушка сама откладывала деньги на то, чтобы подготовить праздничный стол для гостей; этот день рождения был особенно долгожданным для неё, поскольку в Империи граждане с четырнадцати лет считались совершеннолетними. За плечами было уже десять классов школы, и приходила пора брать на себя ответственность за все совершаемые поступки. Гости один за другим вручали Ширэль подарки, и вот очередь дошла до Ландольфа: он протянул имениннице чёрный футляр, совсем как те, которые девушка видела у учащихся музыкальных школ. — Это… скрипка? — в изумлении спросила Ширэль. — Да. — Улыбнулся мужчина. — кажется, ты как-то обмолвилась, что хотела бы научиться играть. Девушка действительно давно хотела овладеть этим изящным по своим звучанию и красоте инструментом. Обучение в музыкальных школах Империи было бесплатным, надо было только купить сам инструмент, что для сироты было непосильно дорого. Ширэль, отложив футляр, крепко обняла Ландольфа. Обняв девушку в ответ, мужчина невольно подумал, что сейчас, когда он впервые обнимается, ему ни капли не хочется, чтобы кто-то боялся его, чтобы кто-то ему подчинялся. Никакой жажды убийств, никакой жестокости. Ничего из того, что он чувствовал долгие годы, не было. Только какая-то непонятная ему нежность. Ширэль с Гербертом даже впервые назвали его другом в тот день. Как-то Ландольф с друзьями решили отправиться на пикник на излюбленное ими поле между лесом и речкой. Целый день они сначала гуляли по лесу, потом играли в настольные игры, ели бутерброды, да и просто говорили обо всем и ни о чём. Но вот, уже стало вечереть, и Герберт заявил, что пора бы ему домой — Питеру он обещал вернуться до десяти. Друзья проводили мальчика до города, после чего пошли обратно к месту пикника: Ширэль намеревалась заночевать под открытым небом, а Ландольфу просто хотелось посидеть подольше. — Я у тебя дома видел рапиру, — протянул мужчина, когда они уже вернулись на настил — ты фехтуешь? Голубые глаза девушки будто бы засияли. — Да. Хочу сама убить Императора. Ландольф сдержал печальный вздох. Он всегда забывал, что пройдёт год-другой, и его друзья придут по его душу. И поделом. — Я… мог бы учить тебя. Я долгое время тренировался фехтовать на шпаге, — целых две тысячи лет. Фехтование действительно было единственным видом физической деятельности, в котором мужчина был хорош. Ловкость и природная жестокость стали неплохим подспорьем к освоению этого навыка. Ширэль согласилась брать уроки у друга; всё-таки, самостоятельные тренировки не могли дать и половины того результата, что ей хотелось бы. — Уверен, ты будешь способной ученицей, Шир, — искренне заверил Ландольф. Но девушка так поражённо взглянула на него, будто тот случайно принял свой истинный облик — мужчина даже ощупал себя на всякий случай. — Как ты меня назвал?.. — с затаенным дыханием спросила Ширэль. — Шир… — непонимающе ответил Ландольф. — Что-то не так? — Нет, просто… Раньше меня так только родители называли, — улыбнулась девушка. — Оу… Я не задел за больное? — голос мужчины, к собственному его удивлению, звучал слегка напуганно. — Нет. Это счастливые воспоминания. Родители были очень хорошими людьми… Мы с ними даже успели в поход сходить. И тут на Ширэль будто что-то нашло. Она вся просияла от воспоминаний о семье и, сама того не заметив, уже рассказывала другу и о рыбалке с отцом, и о лучшем её вечере с родителями, проведённом у костра. Но тут рассказ перешёл в воспоминания о следующем дне, когда её мама с папой ушли на ту злополучную забастовку. И не вернулись. На глаза девушки одна за другой наворачивались слёзы: она скучала по родителям, по тёте, которая умерла в заключении ещё несколько лет назад. Ландольф обнял подругу. — Поплачешь, и будет легче, вот увидишь, — как можно более ласково произнёс мужчина. Немного промолчав, Ширэль произнесла: — И знаешь… В какой-то момент я поняла, что уже не могу ненавидеть Императора. Сердце мужчины пропустило удар. — П-почему? — Я не понимаю его. Хочу понять, но вот так, со стороны, не получается. Может, он тоже чувствует боль? Не знаю. Но за ту боль, которую он причинил мне и миллионам других людей, я убью его. — А если бы ты знала, что он чувствует? Жалела бы его? — Зачем? Пожалеть себя каждый может сам. А вот понять… Он вздохнул. — Нет, думаю, боли он не чувствует. Весь вечер Ландольф старался подбадривать Ширэль, шутить, и вскоре та окончательно вернулась в норму. Когда же уже начало темнеть, девушка даже взялась рассказать другу сказку: про то, как храбрый рыцарь спас добрую принцессу, убив злого дракона. Ту самую, которую когда-то рассказывала ей Гвэн. Мужчине никто раньше сказок на ночь не рассказывал, и этим поступком подруги он был тронут до глубины души. Вскоре усталость окончательно накатила на Ширэль, и она заснула, укрывшись тёплым пледом. Заметив это, Ландольф наколдовал навес на случай дождя так, чтобы тот исчез, как только девушка проснётся. Мужчина и рад был бы остаться, но на завтра уже было запланировано очередное совещание по поводу СДО, на котором ему снова надо было стараться оставить их расследование на мёртвой точке. — Спокойной ночи, солнышко, — он невесомо поцеловал подругу в лоб и ушёл. Император вернулся в свои покои уже за полночь. Взглянув в зеркало, он понял, что совсем забыл снять с головы венок из одуванчиков, который научили делать его друзья — благо, обитатели замка знали, что некоторые вопросы лучше не задавать. Хотя мужчина всё равно почувствовал себя неловко и положил венок на стол. В отражении он видел всё то же немолодое, некрасивое лицо, что и тысячи лет назад. Нет. Перед собой он видел отвратительного, уродливого монстра. Император в бессилии отошёл от зеркала, прокручивая в голове события последних нескольких часов. Её рассказ о родителях. О нём. Тут всё внутри него сжалось, а сердце пронзила острейшая боль. Мужчина упал на колени. «Двуличная, лживая тварь! — думал он, вновь глядя на зеркало. — Лишил её всех, кем она дорожила. Всех. И теперь пытаешься строить из себя её друга, которым быть не заслуживаешь! В чем они с Гербертом виноваты? В том, что тебе власти хочется? Страха? Да ты противен, ты отвратителен! Она убьёт тебя. И будет права.» Император уже проиграл. Был порабощён этой добротой. По руке пробежался обжигающий чёрный огонь. Погас. Он достал листок из ящика стола. В очередной раз прочитал. «Ты его ненавидишь?» «Нет.»***
И она снова обнимала его. Его, настоящего его. Неподалёку воткнута в землю шпага, рядом лежит одуванчик. — Даже теперь?.. — изумлённо спросил Ландольф. — Особенно теперь. — голос Ширэль звучал необычайно счастливо. — Теперь я знаю, что ты всё это время мог чувствовать, что ты такой же человек, а никакой не монстр. — Прости. За всё. Ты знаешь… Я ведь не собирался возвращаться. Не знал, что так выйдет. Думал, что отдал тебе свою жизнь. Ширэль улыбнулась. — Видимо, у тебя, как обычно, ещё и на себя осталось. Император посмотрел в лицо девушки и улыбнулся. Искренне. По-доброму. — Ты мог бы вернуться, — произнесла она, — быть лучшим правителем для своего народа. Без жестокости и решения за других, чего они хотят. Может, люди согласятся. Ландольф уже и не мог иначе. В нём больше не было той злобы. Видимо, старый Дарий был всё-таки прав. И, заглянув ей в глаза, он ответил: — Только если вместе с Вами, Ваше Высочество.