***
Тринадцатилетний мальчишка семенил через хвойный лесок прямиком к речке, попутно любуясь красотами природы. На его маленькие плечи уже взвалилась громоздкая ноша — свергнуть больного на голову Императора-чернокнижника, терроризировавшего свой народ уже черт пойми сколько лет. Разумеется, Герберт это все не один собирался, но все-таки революция — это уж вовсе не для детей, а значит, он уже совсем взрослый. Нет, за столь долгое время Император, конечно же, мог бы завоевать симпатии подданных, создать справедливую систему и приблизить условия жизни своего народа к идеальным, если бы только он того захотел. Но нет, вовсе не о том мечтал Император: держать людей в страхе, угнетать, завоевывать, и снова угнетать — вот что ему по душе. Всё, всё, что ни делал Император, делалось ради одной только его Канцелярии. Итак, Императора Личная Канцелярия Тайных дел подчинялась не какому-нибудь министру, а исключительно самому Императору, а посредническим звеном становился главный жандарм. Занималась Канцелярия репрессиями, слежкой за народными массами, поимкой политических преступников и самым прекрасным во всем этом, тем, на чем и держалась вся Империя — Императорской Инквизицией. Если освещенные большие залы замка были заняты кабинетами, приемными, тронным и совещательным залами, комнатами прислуги и служащих, то подвалы его — не что иное, как пыточные. Пытки, публичные казни — та самая маковка, которой и наслаждался Император на своей должности побольше, чем властью над миллионами душ — и те боялись и боготворили его. И уж тут ему было без разницы, сколь повинного человека надо лишить жизни, лишь бы еще разок увидеть этот всеобщий трепет, ужас в глазах подданных. А потому вовсе не императора хотел свергнуть Герберт, а палача, который по какой-то нелепой ошибке им стал. Разумеется, на протяжении всей истории Империи таких Гербертов было пруд пруди, да только у Императора была его Бессмертная армия — войско каких-то странных существ, похожих на людей, да только с примесью мертвечины, и нельзя было такого воина убить — может, оттого, что мертвым смерть уже и не страшна. Точно неизвестно, как много таких воинов было в подчинении Императора, но в самом многочисленном составе своем они собирались три тысячи лет тому назад, в Остальдском сражении: сто тысяч мечей. Таким образом, несложно себе вообразить, как трудна была жизнь простого революционера — единственным шансом избавиться от Его Величества было дать бой ему лично, а для того немало сил требовалось приложить. Но Герберт сложностей вовсе не страшился, тем паче, что в социал-демократическом объединении состоял не он один — вот, например, нагоняет его девчонка, постарше года на три, и треплет по черноволосой голове. Герберт чуть вздрогнул от такой неожиданности, но тут же развернулся к девчонке и обиженным тоном произнес: — Эй, нельзя же так людей пугать! Вот возьму и помру с испугу — что ты Питеру скажешь? Питер — самый старший из СДО — был всей молодежной части объединения как отец родной, и о Герберте, как о самом младшем, особо пекся и ужасно волновался, если с ним что случалось. А случалось с ним немало: они с Ширэль то и дело влезали в неприятности, что обеспечивалось еще и тем, что они ходили в одну школу — причем, посещали ее из всего СДО только эти двое ввиду своего возраста — а потому неизбежно проводили друг с другом времени больше, чем с другими сверстниками из партии. — Скажу, что ты трусишка, — Ширэль легонько стукнула Герберта по макушке и побежала дальше по тропинке. Мальчишка тут же ускорился — не хватало еще, чтобы девчонка его обогнала! Но вот, он разогнался на полную и промчался мимо Ширэль, торжествуя и летя прямо в реку. На скорости он уже не успевал затормозить, и, когда всего мгновение отделяло его от встречи с прохладной водой, девушка ухватила его за шкирку и оттащила к себе. — Ух, вот это спасибо! — переводил дыхание Герберт. — Вот это я бы сейчас… у-ух! Ребята улеглись на траве и, перекусив бутербродом, расслабленно прикрыли глаза. Солнце как раз было в своем зените и обдавало теплыми лучами отдыхающих. Нет, все-таки славно, когда есть свободное от учебы и парт-заданий время! Но только накатила дрема, как со стороны леса послышался треск: будто кто-то подошел к самому выходу из рощи и остановился. Ширэль и Герберт приподнялись, обернувшись к чаще — действительно, среди деревьев стоял и смотрел на них темноволосый мужчина лет сорока без малого. — Ландольф! — Ширэль подбежала к мужчине и обняла в приветствии. — Тебя давно не было. — Ты же знаешь, я на одном месте надолго не задерживаюсь, — мужчина улыбнулся и провел рукой по светлым волосам девушки. Ландольф был близким другом Ширэль и Герберта, знал обо всех их выходках и неприятностях, а порой и был их участником. В партии он не состоял, но, тем не менее, не раз спасал от жандармов — возможно, без Ландольфа СДО уже давно бы не было. Виделся с друзьями он не так часто, но зато всегда делился новыми историями из своих нескончаемых путешествий. Ребятам он нравился своим непосредственным и даже детским характером, а также своеобразной заботой о них, давно лишенных родителей благодаря Императору. Ландольф и Ширэль спустились ближе к речке, навстречу им бросился Герберт, тоже успевший соскучиться по другу. Мужчина сжал ребят в объятиях: он терпеть не мог разлуки с ними, но и всегда быть рядом никак нельзя было. — Ширэль, ты без меня занятия не бросила? — Нет, конечно! Вот увидишь, еще немного — и я не хуже тебя буду! Ландольф учил Ширэль фехтованию на рапире. У него самого была только шпага, но и рапиру он в теории знал. Навык весьма полезный для борца с режимом — Император славился еще и своим недурственным умением фехтовать, а девушка хотела бы лично пронзить его лезвием в самое сердце. Увы, пока что ей не удавалось одолеть в поединке и Ландольфа. — Вы, мадам, не на меня равняться должны, а на Императора, — мужчина нажал на кончик ее носа, и девочка тут же возмущенно отпрянула, — а вот станешь принцессой — а ты ею обязательно станешь — тогда можешь и до простых смертных снизойти. — Если я стану принцессой, то кем же тогда станет Стефан? — А он станет твоим принцем. — пожал плечами Ландольф и посмотрел на Герберта: — А вы, бравый рыцарь, защищайте барышню.***
Его Величество расхаживал по замку уже битый час — вот и солнце садится, и прислуга снует по залам, зажигая канделябры и подсвечники, как к Императору подбегает запыхавшийся паж. — Поймали! Поймали, Ваше Величество! Император ринулся на первый этаж, в фойе замка. Действительно, кучка жандармов держала повязанного по рукам мужичка с мешком на голове. — В подвалы его, — внушительным баритоном скомандовал Государь. Когда заключенный, прикованный к какой-то жёсткой деревянной доске, заметил приближающуюся сутулую фигуру Императора, его тут же охватил ужас — едва ли кто во всей Империи не знал, с какой охотою Его Величество пробовал самые изысканные, жестокие и мучительные методы пыток. Когда Император встал в упор перед узником, скудные полоски света от горящего чуть поодаль факела обрамили лицо правителя. Его изображение можно было увидеть где угодно: на монетах, в учебниках истории, в книгах, в виде памятников, да даже на картинах — но здесь, в пыточной, он выглядел так зловеще, как нельзя было даже вообразить его: большие, впалые темные-темные глаза в самой глубине своей горели безумным огнем, и все человеческое в этой полутьме стиралось с его лица, оставляя лишь зверя, движимого одной только жаждой крови. Император достал ножик и хищно улыбнулся. — Итак, ты хочешь сыграть? Я очень люблю игры. Не бойся, эта игра очень простая, правило только одно: чем больше полезной и правдивой информации ты рассказываешь, тем менее мучительной будет твоя смерть. Всё понятно? Пленник судорожно кивнул — перед глазами его поплыло. Он умрет, неизбежно умрет — и дай бог ему умереть сегодня, не растягивая свою кончину на целые дни. — Ну-с, начнем. — Император поднес ножик к запястью узника. — Ты состоишь в СДО? — Д-да, Ваше Величество… — Как давно? — С-совсем недавно, где-то полгода, меньше… Император надавил лезвием и провел короткую полоску. — Два года! Два! — запаниковал заключенный. — Ты знаешь главного, м? — Д-да, зовут Стефан… не знаю фамилии, на вид мальчишка, лет двадцать… больше о нем ничего не знаю, клянусь! — М-м, хорошо… сколько вас всего человек, какие планы? Что ты вообще знаешь о СДО, м? Рассказывай, подчистую. И пленник рассказал: их около ста человек в одной только столице, оружие берут у проверенных оружейников — больше он толком и не знал ничего, рассказал еще только, как этих оружейников найти, потому что сам к ним за заказами бегал. Глаза узника источали животный страх, он весь судорожно задрожал, а тело покрылось холодным потом — вот он и рассказал все, что мог, и сейчас его убьют. А Император совсем не успел разгуляться как следует: пленник был слишком напуган, чтобы привирать и утаивать, а потому боль ему причинять практически не пришлось. А страх в глазах узника, такой же, каким смотрят на него во время казни, так пьянил Императора, что он уже хотел было нарушить свое обещание и помучить изменника. Но Император знал, как совладать с собой: вспоминал другие глаза, и тогда уже просто без сожалений вонзал нож в тело пленника. По руке Его Величества прошелся черный огонек, и тут же погас — славно, он еще не потерял самообладание. Сгореть бы ему сейчас в этом огоньке.***
Питер сидел на низеньком диванчике вместе с Гербертом. Поглаживая свои седоватые волосы, он слушал рассказ мальчишки о том, как прошел его день. Когда они впервые встретились три года назад, Стефан только набирал людей. Питер, один из первых присоединившийся к партии, вскоре заприметил беспризорного мальчонку: худощавый, с запачканным в грязи и пыли лицом, Герберт часто плакал и пытался найти родителей, которых в один день жандармы забрали прямо из дома. Питер быстро привязался к мальчику: поселил его у себя, привел в порядок, поддерживал, пока Герберт не смирился с тем, что семью больше не увидит. Но теперь его семьей стало СДО, а в первую очередь — Питер. — Все собрались? Надеюсь, что все, потому как нам уже всего ничего осталось. — Стефан, белокурый красивый юноша, оглядел присутствующих и, задержав взгляд на Ширэль, удовлетворенно начал свою речь: — Итак, мы целых три года собирались с силами, чтобы ударить по короне — и одному только богу известно, сколько еще продлится этот ад, если у нас ничего не получится. А потому я всех вас сердечно прошу — отнеситесь к этому как к самой важной и ответственной миссии в вашей жизни, потому что так оно и есть. Мы с вами долго готовились к этому, и каждый из вас лично, по кирпичику строил этот мост к свободе и справедливости. И неделя, последняя неделя до того, как все решится, после нее — либо новый мир, либо смерть. И, черт возьми, третьего нам не дано! Все собравшиеся зааплодировали, поддерживая своего лидера одобрительными возгласами. Теперь они ответственны за судьбу народа Империи — свобода и справедливость, либо вновь на долгие годы тирания сумасшедшего садиста. Но Питер, к некоторому своему стыду, куда больше беспокоился о Герберте, чем о судьбах миллионов. Любить одного человека легче, чем несчетное количество людей: так быть может, он просто слабый человек? Но так или иначе, он для себя уже как-то заранее решил: плевать, плевать на народ, и к черту пусть летят эти свобода и справедливость, но паренёк должен жить и радоваться жизни. А Герберт был полон решимости — как свойственно пылкому мальчишке, он воображал себя бессмертным и мог представить себе только победу, ведь не иначе как добро всегда побеждает зло. Питер потрепал мальчишку по волосам: — Твои родители гордились бы тобой, Герб.***
Стефан прогулочным шагом шел вдоль лесной тропинки за руку с Ширэль. Прекрасная Ширэль: он слышал, что ее семья, как и у Герберта, погибла от рук жандармов. И вот он, Стефан, её герой, теперь отомстит за неё и таких же, как она — убьет Императора. Но таких как она, конечно, больше нет — Ширэль уникальная, уникальная своей красотой и живостью характера. Он убьет Императора — и она, конечно, будет обожать Стефана. Но она и так обожала Стефана — храброго, сильного красавца Стефана, который поведет за собой немногочисленное, но бесстрашное войско на освобождение целой страны от деспота. Она восхищалась Стефаном, ей нравился Стефан, но она ему не принадлежала — а он, пожалуй, именно этого и хотел: чтобы прекрасная Ширэль принадлежала лишь ему. Но едва ли она хотела кому-то принадлежать, даже если этот кто-то — Стефан. А юноша вдруг резко остановился, повернулся к девушке и наклонился к ее лицу. — Стефан! — она отпрянула от парня, оглянувшись на тропинку. — Стефан, мне сейчас надо уйти, я… у меня сейчас занятие по фехтованию, Ландольф уходит сегодня — оно будет последним, сейчас это очень важно! Юноша скривился. — Ландольф… ты только и делаешь, что фехтуешь, с тех пор, как он вернулся, ты фехтуешь каждый божий день! — Ты знаешь, для чего я это делаю, я убью Императора, и тебе об этом прекрасно известно! — и Ширэль ушла. Стефан не ревновал, но Ландольф — он хочет забрать у него эту возможность лично прикончить Императора, забрать славу победителя и отдать Ширэль? Ширэль, девушке, которая должна быть рядом со Стефаном, помогать Стефану, но не делать его работу.***
— Куда ты отправляешься на этот раз? — устало спросила Ширэль, переводя дух после тренировочного поединка. — Секрет, — Ландольф улыбнулся и нажал на кончик носа девушки. Ширэль обессиленно села на траву, и мужчина примостился рядом. Секрет. Конечно, секрет: за все те два с половиной года, что они знакомы, он ни разу ей не говорил, где был и для чего — разве что презабавные истории рассказывал, да и только. Но Ландольф никогда не показывал, будто бы относится к ней или к Герберту как к малым дитям: напротив, он считал их взрослыми не по годам и в шутку говорил, что они на самом деле куда старше него. Нет, если он о чем-то не говорит, значит, на то есть причины. — Значит, пять дней осталось? — несколько опечаленно спросил Ландольф. — Да, уже всего пять. Подумать только, сколько готовились, а нервы всё равно на пределе… — Неудивительно, когда доходит до такого серьезного дела… пообещай, что с тобой все будет в порядке. — Мое обещание будет настолько прочным, насколько хорошо ты меня обучил, — улыбнулась девушка. Мужчина грустно усмехнулся. Он взглянул на небо — солнце уже садится, а значит, ему пора идти. Он сорвал цветок, видимо, одуванчик, и протянул его Ширэль. — Держи. Это, может, смешно прозвучит — но вот таким меня и запомни. И не скучай до следующей встречи. Девушка взяла цветок и вложила в свою сумку. Когда Ландольф уходил, они с Гербертом всегда грустили, ведь неизвестно, вернется их друг через несколько дней или через месяц. Но он всегда неизбежно уходил — ушел и сейчас.***
Герберт шел через многолюдную улицу, таща за собой Питера: мужчина шел не спеша и слегка тормозил энергичного мальчишку. Малой, уплетая булочку, купленную в кондитерской, разглядывал витрины только открывающихся магазинов: ещё утро, и горожане копошатся в своих лавках, либо снуют по улочкам по пути на работу. Но вот они наткнулись на жандармов, и Питер притянул к себе Герберта — оба настороженно смотрели на происходящее, равно как и пол-улицы. — Он был пьян, клянусь вам, пьян! — истошно кричала пожилая женщина, глядя, как ее мужа принимают полицейские. — Он и в мыслях вовсе ничего такого не держит — всего лишь набрался! — Знаете, дамочка, молвят, правду всегда говорят только дети и пьяницы. Так что, стало быть, если он на пьяную голову власть кроет на чем свет стоит, то в трезвой голове и вовсе бог знает что творится, — усмехнулся жандарм. Беднягу увели и, видимо, домой он больше не вернется — а жена его, без малого, считай, вдова, бросилась в рыданья. — Ужасно, — произнес тихо Герберт. — Ужасно, конечно, ужасно. — отвечал Питер. — А знаешь, что еще хуже? Кто-то ведь на него донес. Они простояли там еще минуты две и ушли, когда уже вся толпа зевак стала расходиться. Вот так, подумал Питер, когда-то увели и родителей Герберта. Спустя полчаса они случайно вышли на главную площадь столицы — и там творилось неописуемое: целые полки Бессмертной армии выстроились на площади. Мимо них на вороном коне проезжал собственной персоной Его Величество. У Герберта перехватило дыхание: он впервые увидел Императора не на страницах учебника, а вживую, — и мальчишка с новой силой возненавидел его. Буквально только что он лишил старушку мужа, возможно, и сам о том не удосужившись узнать, а сейчас с безразличным видом выстраивает своих воинов и отправляется уносить еще, видимо, сотни тысяч жизней. Питер нахмурился: если б он только мог прикончить его прямо сейчас! Возможно, через несколько дней этот человек (если его еще только можно так назвать) лишит жизни и дорогого ему Герберта. Но, черт возьми, как велика эта возможность!***
Но Императору не было дела до толпы, собравшейся поглазеть на верхушку правительства и на ту силу, которая дает ему власть вершить судьбы — Бессмертную армию. Он отправлялся на войну. Жаль, он не мог избавиться от всей этой кучки министров: министра военных дел и канцлера пришлось-таки взять с собой, оставив дела Империи на главного жандарма. Небольшое княжество, отделившееся от пограничного Империи государства, стало легкой мишенью для Его Величества. Княжество — это так, на зубок. Он захватывал новые территории за неприлично короткие сроки — неудивительно с его армией. За те тысячелетия, за которые просуществовала Империя, она успела расшириться до колоссальных размеров: ей был подвластен целый материк и часть еще одного. Войны — неплохое напоминание народу о том, почему они должны подчиняться своему Императору. Министр военных дел Бессмертной армией Императора дал первый бой княжеству; первый и, разумеется, успешный. Но Его Величество не был удовлетворён даже столь скоротечной победой. — К черту сражения, к черту армию, к черту все, министр. Едем в столицу — спалю ее к чертям. И они подъехали к самым воротам столицы маленького княжества. Город сдаваться не собирался, и демонстративно ворота были закрыты. Но плевать Император хотел на ворота: он спешился и, подойдя к ним в упор, зажег в руке черный, все время обжигающий его огонь. Он прислонил руку к воротам, и те вмиг вспыхнули. Нет, напрасно горожане прикатывают бочки с тоннами воды в попытках потушить пожар — теперь пламя спалит город дотла и не погаснет, пока того не пожелает Император.***
Стефан напрасно переживал из-за внезапного отбытия Его Величества на войну: Император успел вернуться ко дню готовящегося переворота. И на закате все уже было готово — медлить нельзя. Один-единственный способ незаметно пробраться в замок — подземный лаз в его подвалы. Разумеется, снаружи и он охранялся, но возможность бесшумно избавиться от стражников все же была. И все было поминутно продумано: мятежники использовали едкую кислоту, быстро, надежно и тихо. По плану Стефана у всех пробравшихся в замок была своя задача: все, кроме него, Ширэль, Герберта и Питера должны были отвлекать всю охрану замка и, по возможности, избавляться от нее. Как и думал Стефан, когда они приблизились к тронному залу, об их присутствии уже неизбежно знали обитатели замка, но помешать чем-либо было уже поздно. Первыми вошли в зал он и Питер, но, вопреки их планам, Император был не один: с двух сторон от входных дверей стояли стражники, тут же набросившиеся на вошедших. Мужчины, не ожидавшие удара, не сразу смогли дать отпор — но и от последних охранников они избавились. И все же, Питер и Стефан пропустили важные удары: один был ранен в плечо, второй в бедро, оба рухнули на пол — сразиться с Императором они уже не могли. Взволнованный не на шутку Герберт подбежал к Питеру — пытался остановить кровь, перевязать рану, всеми силами спасти — и плевать, плевать на все остальное. Ширэль смотрела на Императора; она слегка дрожала, но видом не выдавала своего испуга. Теперь ей придется сражаться один на один, а ведь ей так и не удалось одолеть даже Ландольфа. Увидит ли она его теперь когда-нибудь? — Прости, Герберт, но, кажется, Ширэль хотела лично меня убить. Твои друзья — вынужденная мера, — Император улыбнулся и отрешенно посмотрел на мальчишку. Девушка напряглась: неужели он знал, знал, что они придут, знал их имена, знал даже, черт возьми, то, что ей так хотелось самой прикончить его? — Только не говори, что ты следил за нами все это время! — Ширэль гневно смотрела на противника. — Что ты? Ты сама мне об этом рассказала, — невозмутимо ответил Его Величество. На недоумённый взгляд Ширэль по лицу его пробежались языки чёрного пламени: волосы чуть посветлели, черты лица его слегка сгладились, стали более детскими и добрыми — перед ней стоял Ландольф. Но ни тени злобной улыбки Императора не осталось — мужчина печально смотрел на девушку. На Ширэль было больно глядеть. — Мне жаль, Ширэль. Я предал тебя, Герберта — самое грустное, был предателем с самого начала, — он вновь вернул себе истинный облик Императора, — но, Ширэль, Герберт, клянусь — те два с половиной года, что мы были друзьями (очень хочу надеяться, что были!) — это были лучшие годы в моей жизни! — и он грустно ухмыльнулся своим же словам: живет уже черт знает сколько, а смысл имели, кажется, только последние два с половиной года. — Но, впрочем… ты пришла убить меня, как и полагается добрым людям искоренять зло этого мира, верно? Как в сказках, которые ты мне рассказывала. Он достал из ножен шпагу — ту самую шпагу, который он сражался на их тренировках! Ширэль сжала рукоять рапиры и встала в позицию. Она так и не победила Ландольфа — и, о черт, сражается именно с ним! Лезвия смотрели на свои цели, и фехтовальщики постепенно приближались друг к другу. Вот они уже подошли в упор: еще одно движение, и она пронзит его, ценой своей жизни, но пронзит. Сейчас они сделают шаг навстречу друг к другу, и все кончено. И они сделали этот шаг. Звон послышался одновременно со звуком рвущихся тканей: шпага валялась на полу, а рапира наполовину вошла в грудь Императора, сквозь самое сердце. Ширэль непонимающие глядела в глаза когда-то близкого ей человека. Улыбаясь, постепенными шагами он приближался к ней, и, когда самое основание рапиры уперлось в него, обнял девушку. — Как славно — умирать, обнимая кого-то. Ты меня вот таким и запомни, Ширэль. Жаль, больше не встретимся. И его объял чёрный огонь. Он вовсе не обжигал Ширэль, обжигал только Ландольфа, и тот исчезал и таял в том пламени. Осталась только шпага.***
Стефан так и не стал принцем Ширэль: он отказался от бразд правления, узнав, что неисчезнувшая вопреки его ожиданиям Бессмертная армия подчиняется теперь только девушке, победившей Императора; он решил довольствоваться славой народного героя вдалеке от правления. Сама девушка править не хотела тем паче; было решено провести всенародные выборы, и победил на них Питер — впрочем, с его характером и он вряд ли собирался надолго задерживаться на должности теперь уже президента. Герберт остался при своем друге, пытаясь где-нибудь да помочь советом. В первые же дни была распущена Жандармерия, а все предыдущие министры быстро присягнули новому правителю.***
Ширэль воткнула шпагу в землю у самой высокой сосны. Закат — он всегда уходил на закате, теперь, разве что, уже не вернется. Она достала из сумки одуванчик. Она должна была не скучать, глядя на него. Глупый Ландольф — как может одуванчик заменить ей друга? Девушка положила цветок у шпаги, чуть вогнав стебелек в землю: чтобы ветер не унес. Слезы одна за другой стали появляться на глазах и стекать прямо на лепестки — глупый Ландольф, зачем ему быть Императором? Сзади послышался треск веток. Ширэль обернулась и заплаканными глазами увидела среди деревьев темноволосого мужчину лет сорока без малого. И снова, снова бросилась его обнимать.