Жизнь — обман с чарующей тоской

Всё, что ты можешь, — Взять и прожить эту жизнь. Все, что ты можешь, — Никогда ее не отпускать, Потому что это единственное, Что я понимаю в этой жизни. © Sher& Eros Ramazzotti — Piu' Che Puoi

Когда взошло твое лицо над жизнью скомканной моею, вначале понял я лишь то, как скудно все, что я имею. Но рощи, реки и моря оно особо осветило и в краски мира посвятило непосвященного меня. Я так боюсь, я так боюсь конца нежданного восхода, конца открытий, слез, восторга, но с этим страхом не борюсь. Я помню — этот страх и есть любовь. Его лелею, хотя лелеять не умею, своей любви небрежный страж. Я страхом этим взят в кольцо. Мгновенья эти — знаю — кратки, и для меня исчезнут краски, когда зайдет твое лицо… © Брендон Стоун — «Когда взошло твое лицо», на стихи Е. Евтушенко

      Дазай выдохнул, устало проводя по лицу рукой. Была уже поздняя ночь, и голова соображала туго. Вот зачем он это сделал? Ведь прекрасно знал, что будет потом, и все равно полез к Хигучи. Наплел, черт знает что… Не такая уж она и красивая, на самом деле, но что-то… что-то не давало покоя. В горле скребло от непонятного нетерпения и жажды, от стыда и досады. Осаму негромко рассмеялся — после поцелуя Хигучи смотрела на него, как на червя.       Дазай хорошо разбирался в том, что это значит. Если он не уважал женщину, то мог позволить себе вытворять с ней все, что душе угодно: вальяжно ухаживать, преследовать признаниями в любви или наоборот, играть в прятки и обманывать. Как правило, те, на кого он обращал внимание, принимали его правила игры и очень охотно подчинялись. Рано или поздно Дазай терял к ним интерес. Но были и женщины, которые действительно проникали в его суть и переставали уважать его. Они чувствовали, когда Осаму переходит границы, и начинали смотреть на него точно так же, как Хигучи — как на червя. Таких женщин Дазай воспринимал как свои личные поражения, как помеху, сбой системы, но здесь… что-то было иначе. Дазай совершенно точно знал, что не влюблен в Хигучи, но…       Телефон в кармане неожиданно завибрировал. Дазай достал его и, посмотрев на экран, медленно расплылся в неестественной улыбке. С незнакомого номера Осаму пришло следующее сообщение:       «Нет нужды посылать шляпу. Где и во сколько?»       Дазай усмехнулся. Должно быть, так Акутагава представляет себе связь не напрямую? Осаму пробивало на нервный смех, и он решил выйти на лестничную площадку; все равно все отговорки были, в основном, для Хигучи. А опасаться, что его услышит кто-то, кто слышать не должен… Что ж, если телефон проверяют (в чем Осаму сомневался), то Акутагава уже выдал их обоих.       На этаже было холодно, и откуда-то нещадно поддувал ветер. Дазай нажал на кнопку вызова, причем вызвал он не незнакомый номер, а номер бывшего ученика. И совсем не удивился, когда тот захлебывающимся шепотом принялся возмущаться:       — Что ты творишь?! Ты сказал не звонить напрямую, а сам!..       — Рю-кун, ты хотел получить информацию? Тогда помолчи.       Трубка затихла.       — Я правильно понимаю, что Мори получил свои документы?       — Да, — отозвался Акутагава, — но он не обрадовался. Скорее наоборот.       — Что это значит? — нахмурился Дазай.       — Я что, знаю?!       «Черт!» — подумал Осаму. Будь он там, он бы непременно все выяснил. Да уж, не стоило ждать от Акутагавы особой проницательности.       — Расскажи подробнее.       — Да что рассказывать? — судя по всему, Акутагава нетерпеливо подпрыгивал на месте. — Во-первых, босс держал у себя Озаки-сан. Я не знаю, что произошло, но меня не пускали.       — Вот как? И что, каким был Мори, когда ты увидел его?       — Да как обычно, — буркнул телефон.       Дазай улыбнулся. Ничего удивительного, что Мори надоело играть в заговоры, и он решил поиграть в царя горы. Но интересно, что такого сделала Озаки, чтобы выйти оттуда живой? Коё, несомненно, была талантливой женщиной, но, как и все они, в долговременных стратегиях оставалась фатально недальновидной. Ведь именно она, пытаясь произвести переворот, стала причиной провала Мафии в крупных переделах, а у Мори не было ресурсов, чтобы восполнить потери. Без документов, которые заполучили Рампо и Йосано, Портовую Мафию ждал бы крупный провал. И теперь Акутагава докладывает, что, рассекретив измену, не имея на руках никаких козырей, Мори просто так отпускает виновного? Что ж, видимо, даже глава Портовой Мафии может быть сентиментальным.       — Что произошло дальше? — спросил Дазай. Внезапно проснувшийся охотничий интерес даже выбил из него глупые размышления о морали, которые преследовали Осаму после поцелуя с девушкой бывшего ученика.       — Я… стоп. Почему я должен рассказывать тебе, что делает мой босс?! — внезапно задался вопросом Рюноске.       Это было так смешно, что Дазай даже не стал воспринимать его просунувшуюся конспирацию всерьез. Осаму так и подмывало напомнить, что от правдивости Акутагавы зависит, получит ли он информацию, но ответы были и так очевидны. Если Мори хотел оставаться на плаву, то должен был немедленно собрать отряд и выполнить зачистку; в идеале — убить главу Ноу-Нью, потому что его местонахождение теперь было им известно. Скорее всего, вчера мафиози незаконно пересекали границу Америки. Дазай готов был дать руку на отсечение, что Рюноске только что приземлился в аэропорту.       — Дазай! — повысил голос Акутагава, снова теряя терпение. — Ну! Говори мне! Где Хигучи?!       Осаму рассмеялся: Рюноске постоянно легко выходил из себя, и сейчас так нервничал из-за Хигучи. Дазаю всегда было интересно, как будет вести себя его ученик, когда ему понравится девушка, но Дазай и предположить не мог, что Бешеный Пес вцепится в нее с такой силой. А что это будет именно Ичиё Хигучи… что ж, наверное, лучше, чем кто-то посторонний. Слушая отчаянное пыхтение Рюноске и вспоминая, что он недавно сделал, Дазай чувствовал одновременно вину и некоторое злорадство. Что бы сделал Акутагава, если бы узнал? Осаму был уверен, что если он расскажет Рю-куну о случившемся, то обладатель Расёмона бросит Мафию и поплывет на любой конец света, чтобы покромсать и отомстить. Наблюдать за его гневом было бы забавно.       Однако Дазая что-то сдерживало, и он спрашивал себя, уж не порядочность ли это. Он и так поступил опрометчиво и, хоть и мысль о том, чтобы выдать себя, была заманчивой, не хотел окончательно все разрушить. Однажды Дазай уже разрушил жизнь Акутагавы и не пожелал взять на себя ответственность за это. Разбивать все опять — стоит ли оно того? Осаму вспомнил наполовину испуганный, наполовину презрительный взгляд Хигучи и прикинул, сколько времени ему потребуется, чтобы изменить этот взгляд на полный обожания. В Корее у него будет много времени…       — Я отплываю с ней из… — Дазай назвал точку. — Откуда бы ты ни ехал, с главной дороги поворачивай на улицу… — Дазай назвал улицу. — Ты увидишь на повороте красное здание — оттуда направо и до причала. Держись правой стороны. Лучше даже идти пешком.       Несколько мгновений Акутагава молчал, затем отрывисто произнес:       — Я буду там. Во сколько?       Дазай сжал телефон с такой силой, что заболела рука. Как же ответить? Он может назвать неверное время, и тогда Акутагава не успеет. Может украсть всего пятнадцать минут и не будет виноват, если Рюноске не окажется на причале вовремя. В пути может произойти все, что угодно. Совсем не обязательно, конечно, но может. Времени размышлять не было совершенно, а между тем, ответ Дазая решал все. Как поступить?! Быть честным с Акутагавой или увезти Хигучи с собой? Невыносимо… И, зажмурившись, Осаму выпалил:       — В пять утра.       — До встречи, — тут же сухо попрощался Рюноске и положил трубку.       А Дазай не знал: называть себя гением или дураком?

***

      Хигучи слышала, как хлопнула входная дверь — это Дазай вышел из квартиры. Вряд ли это была какая-то уловка, но девушка все равно сидела тихо, как мышка. Она боялась пошевелиться не столько от реального страха, сколько из-за шока. Произошедшее выбило у нее почву из-под ног. Ичиё чувствовала себя предательницей, как будто она осквернила что-то чистое, хотя была ни в чем не виновата. Она никогда не поощряла Дазая, и он должен был знать, что на уме у Хигучи только Акутагава. Но уговорить себя сделать вид, что ничего не произошло, не получалось. Хигучи снова и снова воспроизводила в памяти поцелуй, и от несправедливости хотелось визжать и топать ногами. Те ощущения… раньше Ичиё всегда представляла поцелуи как нечто самое ценное и романтичное в жизни, а теперь чувствовала себя так, словно на нее вылили ушат помоев.       Как она дошла до такого?       …Через пару часов в дверь постучал Дазай, и Хигучи не удержалась от того, чтобы нервно дернуться. Детектив вошел без разрешения, хотя обещал другое, и сказал, почти не глядя:       — Пора собираться.       Что-то внутри Хигучи надломилось. Неужели уже пора? Девушка с мольбой взглянула на Осаму, но тот по-прежнему был холоден и отстранен: казалось, его совершенно не волнует, что хочет или о чем думает Хигучи. Но для нее словно обваливалась последняя ступень лестницы, перекрывая дорогу назад. Ичиё чувствовала эту неотвратимость, и мысль о том, чтобы уехать, представлялась ей как никогда неправильной. «Зачем вообще уезжать? Неужели я не смогу решить проблемы? — думала в отчаянии Хигучи. — Все не так страшно, Дазай просто нагнетает. Я не могу оставить Акутагаву, я не выдержу…» Слезы снова сами собой напрашивались на глаза, потому что Дазай подгонял и не желал задерживаться ни на секунду. Он молча следил за всеми передвижениями девушки, и она чувствовала страх, как если бы совершила самую ужасную ошибку в жизни. Если бы Ичиё могла осмелиться ослушаться Дазая… Но только сейчас она поняла всю правдивость рассказов Рюноске про бывшего учителя — это настоящий дьявол. Невозможно сопротивляться дьяволу.       В коридоре приглушенно светила лампа, и больше света не горело вообще. Это еще больше нервировало Хигучи, потому что в темноте Осаму казался нелюдимее и опаснее. Но Ичиё не могла — не могла просто так сдаться и слепо следовать чужим решениям. Собрав всю храбрость в кулак, она все же решилась снова спросить у Дазая:       — Это, правда, единственный способ? Я, правда, должна уехать?       Они наконец-то встретились взглядами, и Дазай ответил непривычно раздраженно:       — Ты знаешь правила не хуже меня. Ты нарушила Кодекс и, если не хочешь умереть, должна залечь на дно, а затем, спустя время, вернуться с извинениями, в знак добрых намерений. Тогда тебя снова примут и дадут жить спокойно.       — Но… почему нельзя залечь на дно в Йокогаме…       — Хигучи! — неожиданно резко обратился к девушке Осаму. — Где ты раньше была со своими вопросами? До этого момента тебя все устраивало!       — Вовсе нет! Я просто…       — Ты просто боялась сказать? Я всего лишь предложил вариант! Ты могла отказаться…       — Нет, ты поставил меня перед фактом! — перебила Хигучи. Мысль о том, что она покидает Японию, жгла грудь.       Но тут Дазай подошел ближе, и Хигучи непроизвольно подалась назад, задышав чаще — ей не хотелось подпускать к себе Осаму ни на метр. Детектив смерил ее странным, но более мягким взглядом и произнес:       — Сейчас поздно что-то отменять. Агентство потратило много ресурсов, чтобы ты оказалась в безопасности. Если хочешь умереть как Портовая крыса — твое дело. Но я не позволю.       — Какое право… — пискнула было Хигучи, усмиренная силой воли Дазая, но молодой человек, кажется, уже не обращал на ее слова никакого внимания. Он ждал, скрестив руки на груди, пока Ичиё завяжет шнурки на ботинках, хотя она медлила изо всех сил. В конце концов, поводов задерживаться дольше у нее не осталось. Хигучи чувствовала себя так, будто своими руками вытаскивает из груди свое сердце и прокалывает его ножом.       — Пойдем.       Всю дорогу до пристани Ичиё безуспешно боролась с нарастающим отчаянием. Все неправильно, ужасно неправильно. Нужно как-то остановить этот ужас. Не может быть, чтобы ничего нельзя было изменить. Дазай молча следовал перед ней, закрывая спиной свет от тусклых ночных фонарей и неоновых ламп, и в этой тени Хигучи чувствовала себя еще более несчастной. «Должна ли я быть благодарна, что Агентство спасает меня? Что Дазай готов бросить свои дела, чтобы помочь мне? Ведь я не просила».       Когда Осаму вдруг вытянул руку вперед и заставил Ичиё прижаться к стене, заметив что-то подозрительное, Хигучи поняла, что ее нервы натянуты до предела. Они шли уже довольно долго, хотя из-за холода и паники девушка не отдавала себе до конца отчет в этом. Долго ли еще?       — Пойдем, — снова повторил Дазай, как перед выходом из тайной квартиры.       Воду Хигучи почувствовала совсем неожиданно, но морской воздух на время оживил ее. Они вышли к пристани неожиданно, и на секунду девушка даже забыла о том, какие чувства ее преследуют, восторгаясь красотой начинающегося рассвета. И внезапно перехватила задумчивый взгляд Дазая. Это заставило ее отпрянуть. Однако Осаму не сделал попыток приблизиться к ней. Было в его облике что-то странное, словно он колебался. И когда Дазай заговорил, его голос звучал неуверенно, впервые на памяти Ичиё:       — Хигучи, вот наш корабль. У нас есть еще несколько минут, прежде чем он отправится. — Глаза у детектива были темными-темными и в них светились непонятные Ичиё эмоции. — Я не буду заставлять тебя силой — я ведь не свою жизнь спасаю. Если ты не хочешь покидать Японию, оставайся. Но тогда я не смогу тебе помочь. — Дазай помолчал немного, пряча глаза за челкой, затем прямо посмотрел на Хигучи: — Ты остаешься?       «Да!» — хотелось с облегчением закричать Хигучи. Он отпускает ее! Он понял! Он все понял! Но слова застряли в горле, и Ичиё не могла заставить себя ответить. Она снова медлила, хотя, казалось бы, ей предложили именно то, чего она так страстно хотела. Однако внутреннее чутье твердило, что Дазай прав: нужно уезжать. Если она отвергнет предложение Осаму, то погибнет, потому что ни Дазай, ни Акутагава не смогут защитить ее. Как бы Ичиё не желала остаться с Акутагавой, она не могла. Это решение раздирало на части ее сердце, но она не могла.       — Он ведь придет? — глотая слезы, прошептала Хигучи. Она не смотрела на Дазая. — Или ты и его обманул?       — Он должен успеть, — голосом мертвеца отозвался Осаму. — Я сказал ему верное время.       «Верь мне», — так и просилось вдогонку, но Дазай не произнес этих слов. Ичиё, почти не слушая его, всматривалась вдаль, пытаясь отыскать Акутагаву, но он не приходил. Он не успевает.       — Хигучи, я клянусь, — Осаму протянул к ней руку, но не коснулся. — Я назвал верное время.       Ичиё молчала несколько секунд, а затем резко повернулась к нему, больше не скрывая слез, но Дазай теперь так же отчаянно вглядывался в едва освещенную дорогу. Лицо детектива дрожало.       — Нам пора идти, — тихо сказал Дазай спустя несколько минут. Хигучи стояла, замерев. — Пожалуйста…       Ичиё закрыла рот ладонью, не давая рыданиям вырваться из груди, и позволила Осаму увести себя на корабль, но и там она наотрез отказалась покидать палубу. Сила, с которой Хигучи желала остаться на берегу, не шла ни в какое сравнение с могуществом всех эсперов планеты вместе взятых.       «Он не успевает! Он не придет! Боги, Акутагава-семпай…»

***

      Акутагава рвано вздохнул. Через два часа они должны были приземлиться в аэропорту Токио после стремительно проведенной тайной операции в Америке. Поездка в другую часть света на частном лайнере Портовой Мафии — последнее, что Рюноске ожидал в предыдущие двадцать четыре часа. Тем не менее, воспоминания о кровавой перестрелке и последующем убийстве лично самим Мори главы Ноу-Нью буйным потоком искрились в его сознании. Они вылетели прошлой ночью, сразу после того, как Бешеный Пес был удостоен аудиенции у Мори.       Когда Акутагава отдал главе Портовой Мафии предоставленные Агентством документы, Мори молчал так долго, что Рюноске чуть было не решился позвать его. Со слов Дазая Акутагава знал, что речь в документах идет о компании-сопернице Мафии и о том, как можно ее победить. Однако босс не выглядел тогда обрадованным или потрясенным. Рюноске назвал бы это досадой, если бы потом Мори не рассмеялся, совершенно как маньяк.       Акутагава не любил загадок. Он любил простые и понятные задачи, где мог предоставить сам себе полную свободу действий. «У тебя есть полчаса для того, чтобы собрать Ящеров. Мы вылетаем в Америку. Подробности операции — на борту самолета», — абсолютно точно относилось к загадкам из разряда тех, от которых Акутагаву тошнило. Да уж, босса Портовой Мафии можно было называть каким угодно, только не трусливым.       Несмотря на долгий перелет, тело и руки все еще дрожали от напряжения. Кровь некстати поднялась в горле, и Рюноске понял, что ему пора навестить одну небезызвестную комнату. Проходя в конец ряда, Акутагава рассматривал своих подчиненных: кто-то из Ящеров просто-напросто спал, кто-то негромко переговаривался. Но одна буйная компания, пользовавшаяся тем, что Мори летел в люксовой части самолета, заставили стюардесс принести выпивку, и теперь не отпускали несчастных женщин. Пока Акутагава сидел, погруженный в свои мысли, эта часть его команды ему не мешала, но теперь Рюноске ясно видел, что ситуация может выйти из-под контроля. Конечно, он меньше всех хотел заниматься воспитательными работами, но Расёмон обычно долго успокаивается после битвы…       Неожиданно к Рюноске подошла его младшая сестра, сейчас нацепившая на лицо маску и сбившая волосы в непонятный колтун. Акутагава-старший меланхолично поднял бровь.       — Чем обязан?       — Вообще-то, я тоже туда, — Гин указала на дверь туалета. Затем оглянулась на Ящеров, где один из парней пытался усадить себе на колени отнекивающуюся стюардессу, и неожиданно выплюнула: — Я, кстати, рассталась с Мичидзо.       Рюноске никак не успел выразить свою радость в связи с этим сомнительным событием, потому что Гин стремительно скрылась в только что освободившейся кабинке. Акутагава задумчиво обернулся, присматриваясь, есть ли среди буйных парней Тачихара. И действительно, он там был. Нервозность сестры тут же стала понятна. Рюноске засунул руки в карманы и, окружив себя самой смертоносной аурой, на которую был способен, медленно двинулся к развлекающейся компании. Как он и ожидал, при его приближении парни затихли. Акутагава смерил взглядом тех, кто приставал к женщинам, и ледяным голосом процедил:       — Хватит.       Бешеный Пес знал, как произвести впечатление на своих подчиненных. В глазах многих из них мелькнул ужас, и стюардессы тут же оказались отпущенными. Сопротивлялся только Тачихара, с вызовом глядя Акутагаве в лицо. «Ему бы еще в детский сад ходить», — промелькнуло в уме. Рюноске слегка прищурился и приказал Расёмону двинуться к непокорному. Те, кто находился к Акутагаве ближе всего, при виде Расёмона с ужасом отшатнулись прочь. На лице у Тачихары было такое выражение, будто он обделается прямо сейчас, но он все равно стискивал руку девушки, которая, судя по всему, была старше него раза в полтора. Акутагава грубо усмехнулся.       — Я сказал: хватит.       Тачихара побелел и отпустил руку молодой девушки. Она тут же бросилась в подсобное помещение.       — Сюда больше не подходить, — со злостью бросил ей вслед мафиози.       Кажется, девушка послушно всхлипнула в ответ. Акутагава повернулся к Ящерам.       — До конца поездки, если кто-то захочет выпить, будет пить воду из унитаза.       На борту самолета больше не происходило никаких происшествий до самого приземления. Это позволило Акутагаве немного расслабиться и привести мысли в порядок. Он совершенно точно знал, что нужно будет сорваться с места, как только Мори даст разрешение покинуть аэропорт. Необходимо еще сообщить Дазаю, причем так, чтобы никто не заподозрил. А когда Дазай сообщит ему, куда ехать… Рюноске в изнеможении прикрыл глаза: мысли о Хигучи не давали заснуть, сколько бы эспер не старался. Как она там? Дазай сдержал свое слово, она в безопасности? Что думает про него, ведь он не приходит?.. Это нервировало Акутагаву больше всего. Он знал, что ему не стоит привлекать внимание к убежищу Хигучи, но ведь босс сейчас занят совсем другими вещами. На кой черт ему устраивать показные казни? Тем более, того, кого он сам отпустил? Однако Дазай строго-настрого запретил даже отдаленно касаться темы прощения Хигучи в разговоре с Мори. В другой раз Акутагава бы поспорил, но тут… он не был уверен, что лучше разбирается в ситуации, чем бывший учитель. Что лучше знает Мори, чем Дазай…       Их прилет контролировали. Ну конечно, это же сам босс Портовой Мафии, который незаконно пересек границу, как же дело может обойтись без представителей правительства? И хотя со стороны все выглядело абсолютно так же, как обычное прибытие обычных граждан в Токио, все бывшие с Мори мафиози были окружены.       — Вас отведут на досмотр, — не обращаясь ни к кому, сказал мужчина лет пятидесяти в аккуратном костюме. Он был старше Мори, но создавалось впечатление, что с главой Портовой Мафии он был слишком осторожен. На грани боязни. Акутагава ради интереса вгляделся в лицо босса, и к своему удовлетворению отметил, какой холодной улыбкой тот сопровождает все сказанное ему. Что ж, Рюноске и сам терпеть не мог иметь дело с правительством.       Но, несмотря на ментальное превосходство Мори, досмотр им все же пришлось пройти, и Акутагава отчаянно бесился из-за того, как сильно он затянулся. Он успел отправить сообщение Дазаю, а потом получил от него входящий звонок на свой телефон, из-за чего чуть не сошел с ума от паники. Дазай что, хочет его подставить? К счастью, никто из Ящеров не заметил разговора Акутагавы с Дазаем, потому как все слушали босса. Мори озвучил подчиненным, что не хочет проблем, а потому все обязаны подчиниться распоряжению правительственных служащих. Никого из Ящеров это не напрягло, потому что в лице Мори это выглядело так, будто он кидает кость с роскошного стола отощавшим псам. Правительственным псам. И это породило в некоторых из Ящеров слишком откровенное нахальство. Рюноске молча проклял Тачихару, когда тот небрежно бросил пистолет прямо перед охранником. Толпящиеся около Мори правительственные служащие мигом обернулись, и в их глазах Акутагава отметил жадный блеск — вот она, ниточка, возможность зацепиться за самого желанного преступника Йокогамы. Возможность выслужиться перед начальством, сдав им босса Портовой Мафии.       Но никто из них не успел ничего сделать. Рюноске с видом скучающего безразличия на лице пнул Тачихару так, что тот пролетел сквозь ворота и грохнулся на колени перед Мори, затем сам прошел через детектор, бросив убийственный взгляд сначала на охранника рядом, затем на группу служащих. Никто из них не посмел приблизиться. Тачихара поднялся и почти уже бросился обратно за своим пистолетом, но Акутагава молча остановил его движением руки. Он был уверен, что мелкий засранец прочитал в его глазах весть о своей скорой кончине. Мори, наблюдавший за разворачивающейся пантомимой с весельем, удовлетворенно кивнул Акутагаве. Рюноске склонил голову в поклоне, а сам торопливо проверил часы — времени оставалось не так много.       Он начал нервничать, когда, получив разрешение двигаться на все четыре стороны, обнаружил, что не продумал, на чем доберется в указанное место. «Черт бы побрал…» — уже собирался подумать Рюноске, как вдруг увидел пару тройку знакомых автомобилей. Он совершенно точно был уверен, что они принадлежат Мафии. Его подозрение подтвердилось, когда он увидел, как из одного вышел, закуривая, доктор Макото.       — Что вы здесь делаете? — спросил он, подойдя.       Макото приветствовал его усталым, но задорным взглядом.       — Как и всегда. Босс снарядил нас дежурить на случай непредвиденных ситуаций. Отправляясь резать главу чужой корпорации, не знаешь, не потребуется ли тебе квалифицированная медицинская помощь.       Доктор выпустил пару колец из дыма. Акутагава хмыкнул:       — Все веселитесь? — Ему вот сейчас было не до смеха…       — Подвезти? — невозмутимо осведомился Макото, хотя уголки его губ дрогнули.       Рюноске едва не улыбнулся в ответ. И ведь он сам даже не начал говорить о чем-то подобном! Кажется, боги услышали все его молитвы, что он бормотал на обратном пути из Америки. Акутагава назвал улицу, название которой ему сообщил Дазай и с мрачным видом занял пассажирское сидение. Доктор же как-то странно посмотрел на своего спутника, но промолчал. Рюноске понял, что он о чем-то догадывается, но сам развивать эту тему не стал. Он и так был человеком очень некомпанейским, а волнение и вовсе делало из него крайне неприятную персону.       — Куда дальше? — неожиданно спросил Макото, выдирая Акутагаву из фантазий о Хигучи.       — Нам на… — Рюноске назвал другую улицу, попутно бешено проверяя часы: оставалось двадцать минут до отплытия корабля, — и нужно найти красное здание. А оттуда прямо.       Доктор снова странно посмотрел, но на этот раз все-таки тихо и осторожно сказал:       — Если бы Мори не был сейчас так занят, я бы ни за что не согласился вести вас сюда.       — Почему? — удивился Акутагава, совсем как мальчишка.       Макото взглянул на него со смесью жалости и понимания.       — Потому что эта пристань, на которую мы едем, — запретное место для мафиози. Если нас здесь увидят, мы станем предателями, — объяснил мужчина. — Я удивлен, что вы этого не знаете. — Он повернул у красного здания направо и прибавил газа, держась правой стороны. Рюноске запоздало отметил, что об этих деталях он Макото не рассказывал, и подозрение мгновенно обожгло эспера, как огонь.       — Вы агент Дазая! — выплюнул Акутагава. — Это он послал вас!       Макото рассмеялся в голос.       — Спасибо, но нет. Работать на Дазая-сана я начну, только если когда-нибудь перестану себя уважать. Просто мне однажды тоже нужно было отправить в Корею одного человека.       Акутагава сидел, как на иголках, постоянно ерзая и едва слушая, что говорит ему доктор. И недовольно поморщился, когда Макото издал смешок и щелкнул у него перед носом пальцами.       — Знаете, Акутагава-сан, стетоскопы уже устарели, но я буду брать с собой пару штучек. Чтобы кричать прямо вам в ухо и…       Доктор не успел договорить: машину повело влево, и Макото перехватил руль, чтобы попытаться хоть как-то вывернуть. Но в следующий момент Акутагава ощутил, что машина врезается в стену. Словно в замедленной съемке эспер наблюдал, как крошится бампер, вылетают подушки безопасности, и на чистом инстинкте активировал защиту. Столкновение было болезненным.       Рюноске видел, как кровь течет по рукам, когда на четвереньках выползал из машины. Он не понимал, что делает, осознавая только, что его жизнь в опасности, словно отупев от страшного столкновения. Автомобиль стал теперь грудой металла, и Акутагава, неистово кашляя, принялся остервенело искать глазами доктора Макото. Его не было поблизости, значит, он внутри… Он не может выползти…       Эспер издал яростный вопль — что ему делать?! Он знал, что времени у него хватит на что-то одно: либо он спасает доктора из горящего автомобиля, либо спешит на пристань… Рюноске снова закричал от боли. Почему судьба так ненавидит его? С силой, которую Акутагава не чувствовал никогда прежде, он принялся разрезать и расталкивать куски металла в стороны и вскоре увидел окровавленного, без сознания доктора. Лезвия были острыми, поэтому вытаскивать бесчувственное тело эсперу пришлось самому. Макото умирал, это было ясно даже не врачебному взгляду Рюноске. И снова он стоял перед выбором: если не позвонить в Скорую, Макото умрет, если позвонить — Мафия узнает, что они были здесь. Акутагава выплюнул кровь себе под ноги, набирая комбинацию экстренного вызова и называя дежурному адрес. Плевать… Он разберется как-нибудь потом… Он оттащил Макото на безопасное расстояние, потому что сейчас ему нужно было бежать, бежать изо всех сил. Акутагава специально не смотрел на часы и мчался, не позволяя себе даже подумать о том, что он может не успеть. Но горячие, отчаянные слезы все равно жгли глаза, и Рюноске яростно смахивал их кулаком…       Когда Акутагава достиг пристани, вдалеке еще можно было отчетливо разглядеть корабль, на котором уплыла Хигучи. Рюноске, тяжело дыша, опустился на перила, пытаясь втолкнуть в умирающие легкие воздух. Все кончено. Он не успел. Он не справился… Эспер кашлянул несколько раз, чувствуя, как привычно начинают разрываться внутренности, и совсем не удивился, обнаружив на ладони кровь.       «Это ничего не значит», — упрямо подумал Акутагава, стряхивая кровь и вытирая руку о подол плаща. Он привык никогда не сдаваться, в любой ситуации идти до конца. Он обязательно найдет Хигучи. Для этого у него по-прежнему есть все время мира.

***

      Солнце едва показалось на горизонте, и нежные бледно-красные, розовые и золотые лучи неспешно заливали застывший сад. Лепестки сакуры, влекомые ветром, проносились цветущим дождем мимо женщины в полупрозрачном лилово-персиковом одеянии. Коё поежилась и обняла себя за плечи, почувствовав, как холодный воздух ласкает кожу. Она задрожала при воспоминании о прошедшей ночи — и о мужчине, который сейчас спал в комнате за закрытыми сёдзи за ее спиной.       Он долго не приходил. Он отослал ее, все еще не простив и не поверив, приказав ждать его в своем доме. Коё не знала, когда он придет, и от этого ожидание становилось еще более тягостным. Что еще она может сделать, чтобы он поверил? Неужели она ошиблась, и Мори совсем не хочет… Но потом Озаки вспоминала, что до смерти запугала одного из приближенных Мори, чтобы узнать, что босс Портовой Мафии срочно отбыл в Америку. Несомненно, с чем-то сражаться. Несомненно, подвергать себя опасности. Несомненно, убивать каждого, кто посягнет на его место на вершине.       Коё так и не могла вспомнить, чем занималась весь день. Она молилась и плакала, потом снова молилась, потом посылала к черту проклятого Мори Огая, потом плакала, потом призывала Демона и портила свои великолепные клинки из коллекции XVII века. А потом ей сказали, что господин Мори сообщает, что прибудет через час. Самый длинный в ее жизни час.       Дом встретил их настороженной тишиной, и Коё едва успела позвонить в колокольчик — никто кроме них двоих не должен был вмешиваться ни единым взглядом и словом в то, что должно произойти. Мори долго смотрел ей в глаза, изучая, и держал Озаки на расстоянии, не позволяя приблизиться. Коё не торопилась: она знала, что только время поможет ей убедить этого исключительного мужчину в искренности ее слов. И она ждала, чуть раскрыв руки для объятий, — открытая, прямая, строгая. И когда лед во взгляде Мори тронулся, и он шагнул к ней, Озаки легко обвила его руками и с облегчением вздохнула, почувствовав, как нежность поднимается в ее темной, истерзанной душе.       Когда Мори ответил на ее объятие, Коё возблагодарила всех известных ей богов сразу. Она наслаждалась невесомыми прикосновениями Огая, который проводил пальцами по ее лицу — все еще изучая, все еще готовый сломать Коё ключицу, если почувствует хоть малую толику опасности. Но Озаки, как никогда, была мягкой и доверчивой. Просто любящей женщиной, которая оставила за порогом комнаты все, кроме своих чувств к холодному мужчине с пронизывающим взглядом. И когда он, наконец, склонился, Коё первая потянулась вперед.       Она не знала, сколько это продолжалось. Страсть Мори была такой обжигающей, что, казалось, плавила все вокруг. Тогда Коё, будучи почти в беспамятстве, с восхищением посмотрела на Огая, встречая его затуманенный взгляд. Он словно не понимал, что делает, словно все еще не мог поверить и сомневался, но целовал ее настойчиво, и каждое его движение было уверенным. Они оба были на грани, и Озаки, в полузабытьи, сумела произнести лишь одну фразу, которую упорно лелеяла в уме: «Не уходи!». Она с восторгом услышала, как Мори низко застонал, а затем почувствовала теплоту внутри. Коё смогла только обхватить Огая руками и прошептать:       — Не уходи!       Озаки бесшумно раздвинула сёдзи, но оставила их открытыми и тихо прошла к кровати. Мори все также лежал на скомканном одеяле, и его темные, прямые волосы разметались по белоснежному полотну. Женщина улыбнулась, увидев, что Огай зашевелился, почувствовав холодный ветер, который она впустила в комнату и который еще недавно, в саду, щекотал ее незащищенную кожу. Через несколько секунд Мори открыл глаза, и Озаки снова поразилась их удивительному фиалковому цвету — такой мог быть только у него. Огай протянул руку:       — Иди сюда.       Коё послушно опустилась рядом с ним на одеяло и с трепетом сжала его ладонь. Ей казалось, что любовь затопила всю ее изнутри и каждый миллиметр пространства вокруг. Наверное, ей стоило бы испугаться этого чувства и подавить его — так, как она делала всегда — но на этот раз Озаки прямо посмотрела в знакомые фиалковые глаза. Мори мягко улыбнулся и обхватил Коё за талию, притягивая к себе. Он огладил сначала ее плечи, грудь, затем его рука замерла на ее животе.       — Твои волосы такие длинные, когда ты их распускаешь, — с удовольствием сказал Мори. Озаки тихо рассмеялась и наклонилась вперед, чтобы персиковые пряди скользнули по лицу мужнины. Они молчали некоторое время, серьезно глядя в глаза друг другу. Затем Мори спросил:        — Ты все еще хочешь меня убить?       Коё сложила руки на животе, едва скрывая своими узкими ладонями руку Огая, и ответила:       — У меня есть для этого все время мира.

***

Если этой весной, Грубый плетень задевая, Кто-то придет сюда Дышать ароматом сливы, Он станет другом моим. © Сайгё «Если этой весной»