Звезда смерти

Подле очага сидела молодая женщина. Жаргал, так звали статную монголку, тяжело вздохнула, разматывая свои длинные косы и распуская темные волосы, тихонько пела. Черные миндалевидные глаза с грустью смотрели на всполохи огня, и казалось, что даже ветер подпевает ей: своей унылой, грустной мелодией. — Вечное небо, тебя покарает, Гуюк, — женщина взяла гребень, отделанный серебром, и начала задумчиво водить им, по слишком длинным и спутанным волосам. — Жаргал, — принц прервал ее смотря с мольбой и тревогой. Он протянул к ней руки, но сам остался на месте. — Я поторопился. — Ты не так глуп, как кажется, — ты глупее. Гуюк беспомощно смотрел на неё, сминая в руке край расписного халата. Он подошел ближе и, к ее удивлению, опустился на колени, заглядывая в её миндалевидные глаза, будто пытаясь найти ответы. Ответы, которых не было. — Я боюсь его. Боюсь до дрожи в коленях, мне кажется, что когда нибудь он избавится от меня. Каков наихудший страх, Жаргал — это страх, который губит надежду. И я боюсь, что мой наихудший страх воплотился. — Слабак! Она оттолкнула его от себя, быстро зашептав: — Страхи – оковы разума. Оставайся свободным. Ты моё небо, Гуюк. Её осанка была сейчас неестественно прямой, полы халата задрались, обнажив колени, когда она уселась на него верхом, губы коснулись шеи, и монголка услышала, как принц сделал глубокий вдох. — Девка, должна выжить, — Жаргал пробежала пальцами по его руке от плеча, по шелковой поверхности одежды, вниз к нежной коже внутренней стороны запястья, повернула его ладонь к себе, поднесла к губам и поцеловала, чувствуя, как напрягается его тело, от нежных ласк. — Зачем? Пусть сдохнет, ему никогда не найти противоядие... Его ладони скользили по ее шее, груди, спине. Его всегда привлекало то, что недоступно. Она была не доступна, не досягаема. Чужая. Но сейчас, отдаваясь во власть его рук, он забывал, чья она на самом деле женщина. Гуюк обхватил шею девушки, заставляя ее приподняться с его колен, вытянуться ровно, как струна. — Ты будешь моей, Жаргал, вот увидишь, вскоре всё будет моим! Она подалась вперед, зарываясь пальцами в его волосы, будто ломая корку льда между ними. Этих прикосновений было недостаточно, хотелось большего. Изголодавшаяся по ласкам мужчины, она полностью отдавалась ему. Будто завтрашнего дня никогда не настанет. Будто жизнь покинет её. Но сейчас, ей хотелось окунуться в этот запретный омут, вновь чувствовать себя любимой, нужной, значимой. Мягко поцеловав ее, и женщина ответила так же, сладко скользя языком по его жестким губам, обхватив руками его шею. Губы принца переместились на скулы монголки, скользнули по подбородку, прошлись по мочке уха, срывая стоны, что ласкали его слух. И плевать. Пусть даже сам хан войдёт в эти покой, он не остановится. Не сумеет совладать, она давно уже стала его. Никто не посмеет отнять. Играя с огнем, он горел в этом пламени, даже не представляя на сколько далеко могут зайти эти игры.

***

Бату пытался полностью погрузиться в изучение очередных трактатов. Весь стол его был завален множеством различных свитков: изучая старинные документы и исторические хроники, он хоть немного мог отвлечься и не думать о той, что постепенно уходила в чертоги вечности. Вечность. Человек тоже вынужден подчиняться законам бренности бытия. И даже он, имея власть над жизнями, сейчас был бессилен, перед ликом смерти. Отложив кисть, хан устало потирает веки, вновь задаваясь вопросами. «Неужели и от него останутся только эти смутные тени, которые бесследно растают в минувшем?» Не найдя ответов, молодой хан встаёт с мягких подушек и пройдясь по шатру, покидает его. В ставке жизнь идёт своим чередом: Многие воины сидят у костров, проверяют заточку, смазывают клинки. Их разговоры заставляют Бату улыбнуться. Каждый из них хотел прославиться, вернувшись в родные края с целым табунов молодых жеребцов. При виде главнокомандующего ордынцы встают со своих нагретых мест, высказывая своё почтение и уважение, остановившись, он ещё раз окинул воинов непроницаемым взглядом и двинулся вперёд. Его привлек женский голос, что разносился по замершему в тишине стану, заставляя прислушиваться к незнакомой речи, подойдя чуть ближе, хан остановился, облокотившись о изгородь, наблюдал за пленёнными женщинами, одна из которым и пела, эту чарующую, незнакомую мелодию. Заслушавшись, Бату не сразу заметил, как один из шаманов подошёл и встав рядом с ханом, устало взглянул на звёздное небо. — О чём они поют? — он даже не взглянул на старика, продолжая наблюдать за пожилой невольницей. — Я не знаю, великий. — шаман ссутулился. — Это хорошо. Лучше не знать... тогда можно представить что-то своё. Ты искал меня? Бату отстранившись от изгороди, скрестил руки за спиной. — Бог оставил её, противоядия нет. — Шаманов трогать нельзя, — Хан говорил тихо, будто подбирая каждое слово. — Но, если она оставит этот мир, ты последуешь за ней.