***
После обеда к Антоновой явился майор Лисицын за результатами экспертизы и вскрытия. Выглядел он разбитым, так, как выглядят люди, у которых случилось что-то очень и очень плохое. Весь взлохмаченный, с ужасной щетиной, с синяками под глазами - видно, что не спал ночью, а если и спал, то очень беспокойно. А самое главное - в его глазах потух огонек, та самая искорка, которая и делала из него Константина Львовича, человека, который заряжает настроением даже в самый ужасный день. Валентина едва слышно ахнула. - Привет, Валь. Я за результатами, - голос был чуть хриплый, непонятно от чего. Он наконец-то поднял на нее глаза и попытался улыбнуться. Вышло плохо. Валя молча собрала все бумажки на своем столе, сложила в папку и так же молча протянула их Константину. Мужчина слегка кивнул в знак благодарности и уже развернулся, направляясь к выходу. Женщина покачала головой. С одной стороны, это не ее дело, что там у них с Соколовой произошло, но с другой, такое состояние в любой момент могло стать критическим, особенно зная дурную привычку майора кидаться с головой в работу при любых стрессовых ситуациях. Так уже было, тогда, пять лет назад, когда Юля... Уже на пороге она его окликнула: - Кость... Мужчина непонимающе обернулся. Былая уверенность Антоновой куда-то пропала, но она все же продолжила: - Садись давай, - кивнула на стул возле своего стола, - поговорим. - Валь, я не... - Садись, - голос словно стал металлическим. Такое свойство он приобретал довольно-таки редко и то, лишь в отношении детей. Костя покорно опустился на стул и опустил глаза куда-то в пол. Антонова долго и пристально разглядывала его, а он, будто чувствуя это, все же поднял на нее глаза. Также пристально она вглядывалась и в них, будто стараясь найти ответы на все свои вопросы. - Рассказывай, - так не командовала, пожалуй, даже Рогозина, и сейчас он чувствовал себя как маленький провинившийся мальчик, которого сейчас мама будет ругать за очередную сломанную машинку. - Валь, не надо, пожалуйста, - он все еще пытался отвертеться, понимая, сколько боли принесет ему его рассказ. - Давай я сама решу, что надо, а что нет. Ты себя в зеркало видел? Так и в обморок хлопнуться недалеко. Рассказывай, что случилось, - обычно Валя не лезла не в свое дело, а если и лезла, то уж очень ненавязчиво, но здесь просто не оставалось выбора - изведут себя эти двое и никому не расскажут. Пусть хоть так она узнает правду. Лисицын шумно вдохнул и выдохнул, готовясь не к самым приятным ощущениям. - Да Юлька все... - опять опустил глаза. - Что случилось? - голос неожиданно стал нежным и ласковым, потому что командный тон наверняка отпугнул бы даже бравого майора. А тем более тут такая щепетильная тема... - Да поначалу-то все нормально было. Обнимались, целовались, я даже, кажется, счастлив был. Не всегда ж Юльку такой, - на миг призадумался, каким бы словом более точно описать ту Соколову, которая была первые два дня, - спокойной что ли, - грустно улыбнулся, вспоминая прошедшие выходные. - Ты представляешь, она даже ночью обнимать себя позволяла, - взглянул на Антонову с каким-то детским энтузиазмом, она же удивленно вскинула брови - такой майора не знала даже она. - Ну, мама не очень довольна была, что я не Анечку выбрал. - вновь спародировал голос матери, а Валя едва заметно улыбнулась: она тоже самое думала про подружку сына, но все-таки приняла ее, он ведь с ней счастлив. - А вот с папой они хорошо поладили. Они даже похожи чем-то, - Лисицын чуть ухмыльнулся. - Ну и в чем проблема? Из-за матери переживаешь? - Валентине уже не терпелось узнать, почему рухнул тот мост к отношениям, которые так трепетно и бережно выстраивал Костя. - Если бы. На второй день просыпаюсь, а она меня демонстративно игнорирует. Или огрызается и шипит. Смотря что приспичит, - шумно вздохнул и вновь опустил глаза. - И самое смешное знаешь что? При родителях она была все та же. Ну, позволяла обнимать, в щечку целовала, улыбалась. А как наедине останемся - язвит. Ее спрашиваешь, что случилось - язвит, пытаешься элементарно поговорить - язвит, хочешь коснуться - шарахается и шипит. Вот что случилось-то, а!? - Константин Львович уже в открытую злился, сгорая то ли от неопределенности, то ли от безысходности. - Ну, зная самообладание нашей Юли и то, что на всякую ерунду она подолгу не обижается, нужно искать весомую причину, - Антонова со своим более "свежим" взглядом на ситуацию пыталась найти любые пути решения этот очень странной проблемы - ну не начинать же все заново! - Что-нибудь прям очень экстраординарное происходило? - Ну, в ту ночь с мамой очень сильно поругался, из-за Юльки как раз-таки. Но я был на ее стороне, поэтому обижаться тут не на что. Да и к тому же спала она крепко - не могла слышать, - к майору мгновенно вернулся тот азарт, с которым он обычно расследует дела; он вновь стал хладнокровен, анализируя всю имевшуюся информацию. - А может все-таки слышала? - Константин Львович недоуменно взглянул на женщину, поражаясь тому, как из ничего можно сделать слона - обижаться ведь действительно не на что! Он яростно отстаивал свое мнение и свою любовь, это должно было вызвать гордость, а не обиду. - Ладно, Кость, я с ней сама поговорю. Занеси экспертизы Рогозиной пожалуйста, - патологоанатом кивнула на папки в руках мужчины. Он кивнул в ответ и поспешил удалиться из морга. Валя еще с минуту смотрела ему вслед, размышляя о поведении напарников.***
ФЭС давно опустела - был уже одиннадцатый час. Даже Рогозина, сославшись на усталость, уехала вовремя. То ли действительно устала, то ли предложение Круглова подвезти было уж слишком заманчивым. Но об этом никто и никогда не узнает. Ну кроме Валентины конечно. Валя же сегодня задержалась допоздна, желая максимально упростить задачу оперативникам. Убедившись, что Рогозиной действительно нет на своем рабочем месте, она спокойно отправилась в буфет, предвкушая, как будет пить горячий, ароматный кофе в холодном морге. Да, у патологоанатомов свои причуды. Еще издали она заметила сгорбившуюся над кучей каких-то бумажек - наверняка экспертиз, которых сегодня было больше, чем обычно - фигурку Соколовой. Женщина улыбнулась: идеальный шанс поговорить, без лишних ушей и глаз. К тому же, за чашку кофе Юлия сейчас - Антонова даже не сомневалась - душу продаст, а уж тем более личный разговор по поводу случившегося. Женщина чуть ли не впорхнула в помещение. - Юль, а ты чего еще не дома? - на ходу бросила она. - А? А, привет, Валь. Да Тихонов экспертизами завалил, надо к утру разобрать, что к чему и куда ехать. - Кофе будешь? - отказываться от бодрящего напитка сейчас было бы грехом. - Да, две ложки сахара пожалуйста, - все также, не отрываясь от бумаг. Залив кипяток в кружки, Валентина уселась напротив, выжидающе глядя на подругу. Но та даже не обратила ни на нее, ни на чашку никакого внимания. Устав ждать хоть чего-то, женщина заговорила первая: - Ну, рассказывай, - сделала глоток и чуть поморщилась. Юля же подняла на нее вопросительный взгляд и начала: - Ну смотри, судя по этой вот бумажке, - взяла в руки одну из экспертиз, - у убитого было огромное наследство, значит... - договорить она не успела, потому что ее грубо перебили. - Да я не об этом. - А о чем? - оперативник нахмурилась, явно не соображая, чего от нее хотят. - Что у вас с Лисицыным произошло? - сейчас вся скромность и приличие были задвинуты в дальний ящик, но голос стал мягким и успокаивающим, но слегка встревоженным. - А, ты об этом, - Соколова опустила глаза и закусила губу. Потом, собрав все свое самообладание, вновь подняла взгляд на Валентину и как можно беззаботнее произнесла: - Да ничего у нас не случилось, просто этот цирк наконец-то кончился, вот и все, - майор тщетно надеялась на то, что дрожи в голосе не слышно. - И поэтому ты от него чуть ли не шарахаешься? - женщина усмехнулась. - Юль, давай начистоту. Это из-за мамы? - Нет... то есть... господи, Валь, это очень сложно, - девушка бессильно опустила голову на руки, пытаясь разобраться. На глазах предательски наворачивались слезы. - Я никогда не поверю, что у тебя что-то сложно. Обычно все проще простого. Что случилось? - как можно нежнее и чутче. На ее памяти это был первый раз, когда она так говорила. - Ну вроде сначала все нормально было. Обнимались, целовались; я вроде как даже была счастлива, - Антонова улыбнулась. "У влюбленных мысли схожи". - А потом... потом... - Юля начала еле слышно всхлипывать, что не предвещало ничего хорошего - оперуполномоченный Юлия Соколова плачет лишь тогда, когда происходит что-то очень серьезное. Очень серьезное. - Господи, Валь, это все игра, понимаешь? Игра, - подняла на Антонову заплаканные глаза, женщина тут же оказалась рядом и стала утешающе гладить ее по спине. - Ничего никогда не будет, понимаешь? - А ты хочешь? - чтобы сводить друзей, нужно сначала было убедиться, что этого они хотят оба, а не один только Лисицын. - Ну, - Соколова замялась, но зато хоть плакать перестала, лишь шмыгала носом, - мне... он... мы... - пытается подобрать слова. Не выходит. - Да я люблю его, Валь, а он... - снова бессильно опускает голову на руки. Безысходность сжимает в тиски, мешает дышать, но бороться с этим бесполезно - он уже все решил. - Ты так и не рассказала, что произошло, - сейчас нужно было отвлечь ее от переживаний и заодно выяснить причину, почему она все-таки обиделась на Костю. Нет, одно было ясно - он не оправдал ее ожиданий, но каким образом? Майор вскинула голову и уставилась на стену. Слез не было, а голос стал словно безжизненным: - Я проснулась ночью, а его рядом нет. Он там на кухне с мамой ругается. Выглядываю, а она там меня грязью поливает, мол, я никто и звать меня никак. Что-то про внешность было, про работу, не помню уже. А потом она сказала, что запрещает нам жениться. - Только не говори, что ты обиделась из-за этой ерунды, - Валя улыбнулась, пытаясь вызывать улыбку и у подруги, но потерпев поражение, вновь стала серьезной. - Нет, - покачала головой. - А что тогда? - вроде бы причин для обиды здесь не было, поэтому патологоанатом недоумевала. - Он молчал. А если молчал, значит был согласен. А если согласен, то и никакой любви, не то что свадьбы, быть и в помине не может. Юлия продолжала смотреть в одну точку, уже смирившись с разрывающей сердце болью. Валя облегченно выдохнула. Ну кто ж мог знать, что в Соколовой в один момент проснется женщина, которая найдет причину для обиды даже там, где ее нет и не может быть. Но самым странным было то, что эта внезапно проснувшаяся женщина затмит всю оперскую сущность, которая привыкла лишь холодно анализировать, опираясь на факты, а не давать волю эмоциям. - Господи, Юлька, - женщина притянула ее к себе, будто мать успокаивает взрослую дочь. Теперь и проблема, и ее решение были ясны, а значит можно было надеяться на счастливый исход этой драмы, или, если так говорить, трагикомедии. В миг появилась возможность не только возвести рухнувший мост, но и сразу достроить его. Главное, чтобы Лисицын все правильно понял и так же правильно все сделал.