Притворись моей женой

Константин Львович стоял возле окна и задумчиво глядел вдаль. Из пачки сигарет, что лежали рядом, одна за другой уходили сигареты. Уже начинало светать, но это мужчину, кажется, даже не волновало. Его волновал лишь вопрос о том, как быть. Окончательно портить отношения с матерью не хотелось, но и позволять ей так нагло влезать в его жизнь он тоже не мог. За него все всегда решали: куда ходить, с кем гулять, кем работать. И будь на месте Юли какая-нибудь другая, он бы наверное смог принять запрет матери, но в том-то и загвоздка, что на месте Юли именно Юля, а не кто-то другой. Лисицын любил Соколову, давно и безнадежно. С первых дней почему-то знал, что именно она - его судьба. Они и правда были, как хорошо отлаженный механизм. Вот только иногда механизм давал сбои, переставал работать. Часто - по его вине, реже - из-за нее. Но в последнее время поломки случались слишком уж часто, с периодичностью раза-двух в неделю. Простому человеческому существу не хватало банальной любви. Оно буквально требовало этого, а получая в ответ полное отсутствие внимания, начинало бунтовать. И сейчас в сознании майора что-то перевернулось, щелкнуло, и он понял: если после всего этого девушка опять закроется, не будет воспринимать его по-другому, что тогда и счастья им не видать. Не знал майор лишь одного: сейчас его счастье, его маленькая Юлька, лежит в спальне на краю кровати, свернувшись клубочком, и беззвучно плачет, все для себя уже решив. Когда на кухню вошел отец, Костя не обратил на это ни малейшего внимания. Все так же продолжал стоять и искать что-то в предрассветной дымке. Лев Викторович встал рядом с сыном, покосившись на полупустую пачку сигарет, но ничего не сказав по этому поводу. Он вообще ничего не сказал. Они просто стояли и молчали, глядя на полупустой двор. Это не было чем-то угнетающим, наоборот, более чем естественным. Тишину нарушил Лисицын-старший: - Как мать умудрился до слез довести? Она у нас железный человек, - тихо, не отрывая взгляда от окна. Константин Львович едва слышно хмыкнул. - А я - нет. Не могу смотреть, как она к Юльке цепляется, отговаривает меня, пытается все разрушить, - вновь затяжка. - Она тебе счастья желает, - Лев Викторович наконец-то взглянул на сына, чуть повернув голову в его сторону. - А буду ли я счастлив? - это был скорее риторический вопрос, потому что Лисицын сразу вспомнил все отказы Соколовой. Отец молчал, не зная, что ответить на этот вопрос. В этот раз молчание тяготило. - Слушай, пап, надо поговорить. Не будет никакой свадьбы, - Лисицын-старший недоуменно посмотрел на младшего и вскинул брови. А чтобы избежать лишних вопросов, Костя сам все рассказал. Рассказал про проблему, которую ему подкинула мать, про неожиданное решение и просьбу, рассказал про весь этот спектакль. Сказал и вновь достал сигарету, последнюю в пачке. - Так что так. Нет у нас с Юлей любви, да и не было никогда. Мы просто напарники и хорошие, как выходит, друзья. Лев Викторович ухмыльнулся и опустил голову, стараясь скрыть улыбку. Потом, снова взяв себя в руки, спросил: - Ты жалеешь о том, что вы только друзья? - Ну да. Я ведь люблю, давно уже, а она... - в голосе снова горечь от осознания действительности. - И она, - наконец не сдержался и слабо улыбнулся. - Такое невозможно сыграть, Кость. Майор напрягся, уставился на отца не верящим взглядом и, кажется, даже чаще задышал. Но молчал. - Знаешь что, друг мой, я дам тебе один совет: просто поговорите. Я вот один раз поговорил и вот результат сейчас передо мной стоит. - положил руку на плечо. - Просто поговорите, Кость, без криков, скандалов, истерик. Сядьте и расставьте все точки над i. Все, я ушел спать. И, развернувшись, мужчина медленно побрел в комнату, оставив Константина стоять столбом и недоуменно хлопать глазами. "Да, отец определенно прав. Разговор внесет хоть какую-то ясность в наши отношения. А то как на кофейной гуще гадаем", - с такими мыслями оперативник потушил почти выкуренную сигарету и отправился спать, думая, как, где и, главное, что он будет говорить. Войдя в спальню, мужчина увидел Юльку, лежащую на самом краю кровати, свернувшись клубочком, как маленький котенок, и даже не удосужившуюся прикрыться одеялом. Костя тихонько шмыгнул под одеяло и крепко прижал к себе девушку. Она, почувствовав его руки, развернулась к нему, прижалась еще сильнее, и, уткнувшись куда-то в область шеи, буркнула что-то невнятное, но слишком похожее на слово "люблю". Лисицын возликовал, счастливо улыбнулся и прикрыл глаза. Морфей практически сразу забрал его в свои объятия.

***

Проснулся Костя от того, что кто-то грубо скинул его руки и поспешно вылез из его объятий. Догадаться кто было нетрудно. Соколова. Майор открыл глаза и уставился на девушку, которая спешно искала свою домашнюю одежду. Не понимая ровным счетом ничего, ведь им нравилось валяться в кровати пару часиков после подъема, Константин Львович спросил: - Юль, ты чего? Рано же еще. Вопрос остался без ответа, так же как и без какой-либо реакции на его слова. Его просто проигнорировали. - Юля? - сделал еще одну попытку, не увенчавшуюся успехом. Вместо этого девушка быстрым шагом покинула комнату и чуть ли не хлопнула дверью, сопровождаемая непонимающим и настороженным взглядом напарника. Майор откинулся на подушки, стараясь понять, что происходит. Тщетно. Когда спустя 20 минут он вышел на кухню, там уже вовсю хлопотала Соколова, жаря блинчики, и пил кофе отец, читая при этом какую-то политическую газету. При виде мужчины, девушка лучезарно улыбнулась и чмокнула его в уголок губ, прощебетав при этом: "Доброе утро, любимый", и тут же отвернулась обратно к сковородке. Костя поглядел на отца, вновь ничего не понимая. Тот выглянул из-за газеты, улыбнулся и подмигнул. А затем, отложив ее и поставив чашку, поприветствовал как надо, чтобы Юля ни о чем не догадалась. Но об этом Константин Львович заботился в последнюю очередь. В первую очередь его волновало то, что происходит с Соколовой. Откуда такие резкие перемены? Такая смена настроения преследовала Юлю целый день. Вернее, Лисицын думал, что преследовала, а не сама она так себя ведет. С чего бы это? В подмосковном парке, куда они отправились на прогулку, она заливисто смеялась и позволяла себя обнимать и целовать при родителях и открыто фамильярничала, когда они оставались вдвоем, обжигая холодом. И только в небольшом ресторанчике, где семейство решило провести прощальный ужин, Костя понял: она играет! Как и договаривались изначально, играет! Это открытие ошпарило похуже кипятка. Когда они наконец остались одни, потому что родители ушли танцевать медленный танец, Лисицын наконец-то решился. Соколова с некой грустной радостью смотрела на его родителей и вертела в руках бокал красного вина. - Юль, что происходит? - осторожно начал мужчина. - О чем Вы, товарищ майор? - вскинулась девушка. Ей сейчас очень не хотелось беседовать с этим человеком. - Не делай вид, будто не понимаешь, о чем я. Что случилось? - мягко, нежно, как только умел. - Да ничего не случилось, товарищ майор. Вы попросили сыграть Вашу невесту, я и играю, причем неплохо. По-моему, из меня вышла бы хорошая актриса, - демонстративно отвернулась, показывая, что не хочет разговаривать дальше. Лисицын вздохнул. Сейчас от нее невозможно было добиться ничего, кроме язвительных замечаний. Как на работе прямо. Вечером, по приезду домой, Юля изъявила желание посмотреть свою любимый фильм, который шел по ТВ в тот день. К ней присоединился Лев Викторович. Марина Петровна же, которая, кстати сказать, сегодня целый день молчала и даже не смотрела на влюбленных, и Константин Львович отправились спать. Тогда, лежа в кровати, он вдруг понял, насколько мимолетным было счастье, как его легко потерять. Ведь если бы что-то не произошло, он бы и сегодня наслаждался объятиями и легкими поцелуями Юли, даже наедине. Теперь же мужчина чувствовал себя опустошенным, разбитым. Не хотелось ничего: ни разговоров, ни признаний, абсолютно ничего. Но и оставлять все как есть тоже было нельзя. Не очень-то красиво было бы. Не досидев даже до половины, Лев Викторович ушел спать, сославшись на завтрашний тяжелый день. Юля досмотрела до конца и отправилась спать ближе к полуночи. Войдя в спальню, она на миг задержала свой взгляд на Лисицыне, таком любимом, но неожиданно ставшем таким чужим, заставившем ее сердце кровоточить и плакать ее саму, майора полиции, от обиды. Быстро скинула одежду, переоделась в пижаму и улеглась под одеяло, на самый край кровати, к нему спиной, лишь бы подальше, чтобы во сне снова не обнял. Ночь переживаний и день игр сказались на Соколовой, поэтому она, едва ее голова коснулась подушки, мгновенно заснула.