Притворись моей женой

Проснувшись по привычке на рассвете, Юля почувствовала, что лежит на чем-то теплом. Приоткрыв глаза, поняла, что этим "чем-то" была мощная грудь майора Лисицына. Руки крепким кольцом охватили талию, не давая никакой свободы действий, а сам он уткнулся носом в ее макушку. Соколова попыталась вывернуться, но успехом это, увы, не обвенчалось. Ну правильно, она не то чтобы вылезти из нежных, но крепких объятий не могла, она шевелилась с трудом. Почувствовав ее возню, Костя проснулся и едва заметно ухмыльнулся. Девушка же, поняв, что напарник проснулся, зло проговорила: - Костя, пусти. Она так смешно насупилась, явно считая, что сможет вызвать страх, что Лисицыну стоило больших трудов не засмеяться. Сейчас она напоминала ему маленькую девочку, которая пытается наказать большого взрослого дяденьку. Мужчина вдруг почувствовал внезапный прилив нежности к этой девушке. Он еще сильнее зарылся в ее волосы. - Товарищ майор, это приказ, - все так же строго, все так же пытаясь быть строгой и холодной. Забавно. - Товарищ майор, а давно Вы приказы старшим отдаете? - хитро улыбнулся, а она залилась краской. - Костя! - барахтанье сталь сильней, поэтому Лисицын чуть ослабил хватку. - Тише ты, родителей разбудишь, - голос мгновенно стал мягким и нежным, он успокаивал и убаюкивал. Но руки Константин Львович не убрал. - Ну Костя, ну пусти, - от скрытых угроз перешла к уговорам, но только вот все это было бесполезно. Костя никуда не собирался ее отпускать. Когда ж еще представится возможность лежать в обнимку с суровой Соколовой? - Спи, еще можно часика три полежать, - он ласково заправил прядку волос за ухо и чмокнул в макушку, когда она все-таки сдалась и улеглась обратно. - Или? - на губах заиграла хищная улыбка, а в глазах появились огоньки. Юля, поняв его намеки, лучезарно улыбнулась: - Спим, товарищ майор! Спим! - и, устроившись поудобнее на его груди, прикрыла глаза. Он театрально вздохнул и тоже закрыл глаза, погружаясь в яркие сны. Но, как бы Соколова не хотела, сон не шел. Мыслей было миллион и маленькая тележка, а она никак не могла разобраться, что к чему. Вот сейчас она лежит на груди своего напарника, практически полуголая, как и он. А только ли напарника? Если да, то почему так тепло и уютно, почему не хочется вылезать из-под теплого крылышка? Почему так приятно ощущать его легкие прикосновения и такие же поцелуи? Они ведь даже не переходят рамки дозволенного. Ну, или лишь чуть-чуть. И как после этого работать вместе? Все то, что между ними было и будет в ближайшие пару дней, не забыть, как бы не хотелось. Да и не хотелось, честно говоря. Хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Девушка чуть повернула голову, чтобы видеть лицо спящего Лисицына, и улыбнулась. Почему-то внезапно нахлынула волна нежности к нему. Не удержавшись, провела по его щеке ладонью, но так, чтобы он не почувствовал, или почувствовал, но списал все на сон. Впервые увидела человека, с которым и в огонь, и в воду. Впервые увидела не напарника, мужчину. Сильного, способного защитить и сделать все для своей семьи, за которым как за каменной стеной. Впервые поняла, что любит его. Его, такого дотошного и импульсивного, готового за дело бороться до последнего. Или не поняла. Наконец-то призналась хотя бы самой себе. Веки налились свинцом, и Юлия погрузилась в беспокойный сон, ошарашенная таким открытием.

***

Проснулась Соколова когда на дворе уже был почти что белый день от поцелуя, легкого и почти невесомого, но жутко будоражащего. Девушка приоткрыла глаза, увидела майора на краю кровати, солнечно улыбнулась и сладко потянулась, буквально промурлыкав: - Доброе утро, - впервые за долгое время утро для нее было действительно было добрым. - Доброе. Ну ты и спать, Соколова! Уже день на дворе, а ты спишь. Я уже завтрак приготовил, пойдем, - мужчина чуть улыбнулся, смотря на Юлю. Такой, как сейчас, он никогда ее не видел, но очень хотел. Вне работы, дома, она вызывала только неконтролируемые приступы нежности и умиления. - Родители встали? - уселась на кровати, подобрав под себя ноги. - Чуть раньше, чем ты. Юля усмехнулась, он улыбнулся уголками губ. Повисло неловкое молчание. У нее на языке крутился какой-то вопрос, который она никак не могла вспомнить, а он терпеливо ждал, будто чувствуя. Наконец майор вспомнила, что хотела спросить еще со вчерашнего вечера. - Кость... А вчера это все, ну, стол и уборка, это кто? - она почему-то замялась, чувствуя себя очень и очень неловко. - А, это Антонова все. Так что Валя теперь тоже в курсе нашей аферы, - небрежно отмахнулся, явно ожидая другого вопроса. - Ааа, а я-то думаю, что она на меня так хитро смотрит и улыбается так же. И, все-таки не выдержав, майоры расхохотались.

***

Утро вроде бы прошло без происшествий, за исключением взглядов, бросаемых Юлей и Мариной Петровной друг на друга. Они молчали, но их глаза выражали все. Мужчины смотрели на это все, но тоже молчали, хотя бы для того, чтобы не нарваться. Сразу после завтрака Костя вызвался показать родителям город, а Соколова уехала домой за вещами, потому что, как сказала она майору Лисицыну, "не может же она трое суток в его футболке спать!". На эту фразу сам Лисицын лишь удовлетворенно хмыкнул. Мама на отказ невестки сопроводить их во время прогулки, сославшись на дела, отреагировала как полагается: закатила глаза и буркнула под нос что-то вроде "да к любовнику поехала она, куда ж еще?". Константин на это нервно вздохнул. Его определенно не устраивало отношение матери к его будущей жене (в том, что Юля обязательно будет ею, майор даже не сомневался). Он начинал терять терпение.

***

Девушка вернулась домой к Косте около 4 дня, но дома по-прежнему никого не было. Соколова выдохнула и отправилась на кухню. Хоть сейчас она сможет в тишине и спокойствии обдумать и решить все свои проблемы. Распахнула холодильник и достала оттуда все, что требовалось для сегодняшнего ужина - не все ж их Антоновой кормить! Стала нарезать овощи для салата. Первой и главной проблемой продолжало оставаться осознание того, что она просто не может без Лисицына. Его присутствие в ее жизни стало настолько привычным, что его отсутствие было просто невообразимо и хотелось вновь его увидеть. На этой мысли Юля ловила себя и раньше, во время отсутствия в ФЭС. И именно это желание стало решающим несколько месяцев назад, когда на одном совещании она встретила Рогозину. Только тогда все списалось на то, что она лишь соскучилась, и не только по нему, по всем. Не хотела признавать, что больше всех - по нему. Второй проблемой в списке стал вопрос, как все рассказать Лисицыну. У них и так слишком запутанные и непонятные отношения, она и так его слишком долго отталкивала, чтобы сейчас вот так просто взять и признаться. Он не поверит и рассмеется. Сделает больно. Отвергнет. И хотя Юля понимала, что такого не будет, просто потому что Костя не такой, все равно накрутила себя. Обычные дела. И третьей, самой маленькой, но самой, как казалось майору, нерешаемой, была проблема с пижамой. В своих закромах Юля нашла одну более-менее презентабельную и не испорченную пижаму, которую и взяла с собой. И лишь потом вспомнила, что состоит шелковая пижама лилового цвета из шортиков и маечки на тонких бретельках. Как и когда Юля ее купила, она даже вспоминать не хотела, ровно как и возвращаться обратно. Пустила все на самотек, хотя понимала, что с Лисицыным они натворят таких ошибок, которые исправит будет невозможно.

***

Вечер прошел куда лучше, чем вчерашний. Во многом благодаря мужчинам, которые сговорились хоть как-то разряжать обстановку шутками и забавными историями, да и вино должно было подействовать расслабляюще. Но план сработал лишь наполовину: только Юля улыбалась и заливисто смеялась, Марина Петровна же сверлила взглядом будущую невестку и сына и не реагировала практически ни на что. Ближе к одиннадцати вечера Соколова стала клевать носом. Видя это, Константин попросил отца отправиться спать, что, в принципе, они и так собирались сделать. Дождавшись, пока за родителями закроется дверь, Костя подхватил на руки девушку и отнес в спальню. Мягко уложил на кровать и прикрыл одеялом, чмокнув в лоб на прощание: ему еще предстояло собрать и перемыть всю посуду. Когда мужчина собирался уже уходить, его остановил тихий, еле различимый голос Юли: - Кость, не уходи пожалуйста... Лисицын понимал, что все это она говорит в полусне, но желание побороло разум. Он тихо вернулся к кровати, прилег на ее край и крепко прижал к себе Юлю, слегка покачивая, будто убаюкивая, поглаживая волосы, спину, ежеминутно целуя в макушку и шепча на ухо что-то успокаивающее. Поняв, что она уснула, Константин Львович тихо поднялся, бесшумно закрыл за собой дверь и вышел в кухню - домашние дела еще никто не отменял. Там его уже ждала мать.

***

Юлия проснулась среди ночи и инстинктивно пощупала вторую половину кровати. Пусто, даже простынь холодная. Резко распахнула глаза и убедилась в том, что его нет рядом. За дверью многолетний оперский слух различил голоса, один из них точно принадлежал Константину. Как можно тише открыла дверь и выскользнула в коридор. Остановилась за углом кухни, откуда и раздавались голоса. Теперь девушка уже могла распознать второй голос. Это была мама Кости, Марина Петровна. Соколова аккуратно выглянула из-за угла, как делает обычно при поимке опасного преступника. Лисицын сидел к ней спиной, слишком напряженный. Лисицына сидела напротив и что-то усиленно доказывала сыну. Оперативник еще не слышала что, но уже подозревала, что что-то очень нехорошее. - Костя, ну подумай сам, зачем она тебе? Это же ненормально, особенно с вашим графиком работы! Тебе нужна тихая, домашняя девочка, которая будет ждать тебя с работы с сыном или дочкой на руках и приветливо улыбаться. А она что? Строит из себя не пойми что, дерзит, старших не уважает! Как вообще таких в полицию берут! Да и рыжая к тому же. Ты что, хочешь, чтобы у тебя дети рыжие были!? - она уже перешла на повышенные тона. Лисицын молчал, что совершенно не понравилось женщине. - И вообще, я запрещаю тебе на ней жениться! Юля слушала все это с распахнутыми глазами и огромной обидой. Вот какие оказывается люди бывают. Последняя фраза ее вообще выбила из колеи. Она прикрыла глаза, в которых предательски защипало, к горлу подступил ком, а сама она еле удержалась на ногах. Молчание Кости она расценила по-своему. Не помнила, как добралась до кровати и рухнула не нее.

***

Константин вошел в кухню, где его уже ждала мать. - Костя, нужно поговорить. Лисицын мгновенно напрягся. Такой тон матери не предвещал ничего хорошего. И он даже знал, о ком, вернее о ком, пойдет речь. - Говори, я тебя внимательно слушаю, - уселся напротив нее и вперился в нее взглядом. - Ты должен расстаться с Юлей, - говорила прямо, не стесняясь никого и ничего, будто чувствуя свое превосходство. На это заявление Лисицын только хмыкнул. - Она тебе не пара, - вновь никакой реакции с его стороны, опять молчит. - Костя, ну подумай сам, зачем она тебе? Это же ненормально, особенно с вашим графиком работы! Тебе нужна тихая, домашняя девочка, которая будет ждать тебя с работы с сыном или дочкой на руках и приветливо улыбаться. А она что? Строит из себя не пойми что, дерзит, старших не уважает! Как вообще таких в полицию берут! Да и рыжая к тому же. Ты что, хочешь, чтобы у тебя дети рыжие были!? - она уже перешла на повышенные тона. Лисицын молчал, смотрел на нее яростным взглядом, на скулах играли желваки. Отсутствие хоть какой-то реакции, помимо озлобленного взгляда, в котором явно читалось желание разорвать ее прямо здесь и сейчас, вывело женщину из себя. - И вообще, я запрещаю тебе на ней жениться! Державшийся до этой фразы Лисицын просто озверел. Он резко встал, подошел к женщине и, поставив один кулак на стол, а второй на спинку стула, создавая таким образом ловушку, сквозь зубы проговорил: - А давно ты стала мне что-то запрещать? Я вообще-то взрослый мальчик. Марина Петровна смотрела на него испуганным взглядом и, кажется, даже дрожала. - Ты что, совсем не ценишь моего мнения? Я когда-то желала тебе зла? - в глазах уже блестели слезы. - Твое мнение меня не волнует с тех самых пор, как ты меня привела в музыкалку на фортепиано, вместо того, чтобы отдать меня на бокс, как просил я, - зло сквозь зубы цедил он. А потом резко поднялся и отошел к окну. Это фраза добила Марину Петровну. Она разрыдалась. На пороге она обернулась и сквозь слезы крикнула: - Я просто хочу, чтобы ты был счастлив! - ушла к себе. Лисицын вздохнул и потянулся к пачке с сигаретами. Хотелось курить и совершенно не было желания спать. Вот только не знал Константин Львович, что сейчас его счастье, его маленькая Юлька, лежит в спальне на краю кровати, свернувшись клубочком, и беззвучно плачет. Для себя она уже все решила.