Бессердечные истории

— Больно, блять. От грубого рыка, Катя вздрагивает всем телом, все ещё держа в руках баночку с перекисью и бинт. — Выражайся корректнее, будь добр, — быстро откручивая крышечку антисептика, говорит девушка, — никто тебя не просил падать с дерева. Соколов по-детски хмурит брови, и поджав губы нервно цедит. — Это ты умоляла меня спасти этого гребаного кота, будь моя воля, я бы не полез на это тупорылое ебаническое дерево. — Соколов! Бесцветная жидкость больно щиплет разодранную кожу руки. Шипит и пузырится вокруг открытой раны. Чертовски неприятно. — Ай, — он вскрикивает прежде, чем успевает подумать в каком свете, сейчас, предстаёт в глазах Кати. Нытик сопливый. Ещё разрыдайся тут блин. Катя лишь слегка напрягает и без того острые плечи, и аккуратно размазывает йод, по краям разорванной кожи. А потом, почти незаметно, дует. Чтоб ему, блять, не было больно. Маленькая девушка, залечивает раны, огромного плаксивого бугая. Комедия. — Прости, — взгляд исподлобья. Ему всегда тяжело давались слова нежности. Ведь Соколов, совсем не про трепет и чувственность. Он про грубость и резкость. А вот она, девочка с белоснежными бинтами в руках, вот она про красоту и женственность. Про мягкость. Придерживает его за кисть и аккуратно бинтует обработанную рану. Бережно, повязывая на конце бантик. И он, блин, готов любоваться этим бантиком вечность. Потому что это её рук творенье. — Всё нормально, -наконец подаёт голос, — спасибо за кота. Она приподнимается с колен и подойдя к столу, методично собирает разбросанные аптечные средства. Впопыхах, ища на дне большой коробки нужные вещи, она не заметила, как психанула и вывернула всё на столешницу. Ну да, она же спасала этого горе-героя. Впрочем, он действительно полез на это старое, рассохшееся дерево, только ради неё. — И ты прости меня, я не знала просто, — пауза, выдох, — не хотела чтобы ты из-за меня пострадал. Молчание вязким туманом повисло в комнате. Соколов неуклюже двигает пальцами и разглядывает забинтованную руку. Он пострадал? Да. Перестрадал даже, почти. И это «почти» кончиком острой иглы покалывает где-то в районе сердца. Ощутимо, чтоб не забывал о своём грешке, иногда разбавлял его порцией алкоголя. Или пытался стереть из памяти, ночью, с очередной пустышкой. Можно ему индульгенцию внутривенно? Отпусти мой грех, Господи. Она плавно поворачивается и смотрит на него слегка задрав голову. Королева хрущевки, блять. — Перестань там копошиться и подойди ко мне, - язвительно и беспристрастно, так как умеет только он. Да,Катерина опешила. Прищурила глаза и стрельнула одним из своих взглядов а-ля «Не прихуел, ли ты часом, Соколов?» — С каких пор ты раздаешь мне приказы? Эта девчонка заводится с полуоборота, честное слово. — С тех самых пор, как ты чуть не покалечила меня. Он медленно поднимается со стула и подходит к ней вплотную, без зазрения совести нарушая границы личного пространства. Если мышка не бежит к удаву, он сам её настигнет. — Может мне ещё что-то сделать? — это вызов, парень. Бери, действуй, крути русскую рулетку. Подставляйся под дуло и взводи курок. Она же выстрелит не холостыми, ты знаешь. — Может, — с горечью выдыхает ей в лицо. Слишком израненный внутри. Исполосованный её отказами и холодными нет. Предреченный на постоянное ожидание чего-то большего. Замерший в предвкушении. Она смотрит прямо, слишком открыто, честно. А он ест взглядом. Пожирает эти пухлые губы, слегка курносый нос, высокие скулы. Упивается её запахом. Дрожь, вперемешку с желанием. — Ты же хочешь того же, Кать, — слишком, блять, близко. В паре сантиметров от её лица, — не ври хоть сама себе, потому что… Фраза обрывается на полуслове. Мягкие, влажные губы затягивают его в поцелуй. Её язык скользит по нёбу, отчего каждая клеточка отдаётся нервным импульсом ей на встречу. Ощутимо прикусывает нижнюю губу, а потом слизывает выступившую кровь. Чёрт, она охеренно целуется. Руки находят пуговицы белой рубашки. Игру ведёт она. Соколов лишь поддаётся её нехитрым манипуляциям. Помогает свободной рукой, расстегнуть непослушные пуговки. Она спускается ниже, целуя его в шею, всасывая нежную кожу, отчего у него совсем скоро забагровеют засосы. Как у малолетки. Он даже согласен ими любоваться и терпеть насмешки коллег. Только не останавливайся, девочка, только не отдаляйся сейчас. Когда ты так нужна. Когда так желанна. Здоровой рукой он смахивает почти собранную аптечку со стола, со звоном, что-то разбивается, треснувшись о пол. Ему глубоко похрен. Судя по тому, как она хватается за края его расстёгнутой рубашки и тянет на себя — ей тоже. Сергей обхватывает её за талию и усаживает на стол. Рывком. Маленькие ладошки поглаживают широкую спину, медленно переходя на рельефный пресс. Тонкими пальцами Катя проводит по его подтянутому животу, царапая ногтями. Воздух вышибает из легких. Тесно, в брюках. Как же сука, тесно. Соколов едва сдерживается, что бы не застонать от желания. Чтоб не заскулить как бездомный пес, от долгожданной ласки. А она, эта маленькая стерва, специально опускает одну руку ниже, невзначай проведя по выпирающему бугру в штанах. Вверх-вниз, сжимая чуть крепче. — Свиридова, — голос предательски охрип, — если ты сейчас не остановишься, я возьму тебя, прямо на этом столе. А она, как будто пропуская его слова мимо ушей, сдирает рубашку с мужских плеч и тянется за очередным поцелуем в губы. Ей мало тебя, дурак. Несоизмеримо мало. И он даёт ей то, чего она так хочет. К чему она стремится словно бабочка, летящая на пламя огня. Страсть, бурлящую и крышесносящую. Больную зависимость. Её коротенькое летнее платье, совсем задралось. Он ведет рукой по ноге вверх, оголяя бедро. Обжигая гладкую, нежную кожу своей горячей ладонью. Содрать бы это платье к чёртовой матери, чтоб любоваться этой тонкой талией, небольшой грудью, белоснежной кожей. А потом, опрокинуть её на стол и заставить стонать от смущения и вожделения. Она дышит часто и прерывисто, теснее жмется к нему, обхватывает ногами за пояс и скользит руками к сердцу. На секунду задерживает ладонь, как будто проверяет ритм сердечной мышцы. Аритмия, малышка, без тебя знаю. Она поднимает глаза и врезается взглядом в его холодный серый лёд. Молча, без слов проникает в его мысли. Гордость шепчет на ухо. « Тай, Соколов.» Твоя очередь растапливать свои ледники. Совсем недавно ты складывал из кубиков льда слово «никогда», а теперь, сердце вопит от слабости и сладости. — Что ты со мной делаешь? , — не узнает свой голос. Слишком низкий, осипший. Она отрывает руку от груди и кладёт на его щеку. От этого жеста он готов прикрыть глаза и еле слышно выдохнуть. Сквозь зубы. Хватай свою кость, хороший мальчик. Ты заслужил. — Я такая глупая, Сереж, — шепчет, как будто боится, что её может услышать кто-то посторонний, — прости меня. С уголка глаза стекает слезинка. Она теряется в своих ощущениях и эмоциях. Единственное, что кажется в данный момент правильным — дышать рядом с ним. В унисон. — Глупышка, зачем плакать? , — ободранными костяшками пальцев, он стирает с её щеки солёные капли. И Кате кажется, что в этом маленьком жесте, кроется вся обширность чувств Соколова. Вся эта надломанная нежность и грубая любовь. Ей хочется так много сказать, но вместо череды объяснений и оправданий, она обхватывает его лицо двумя руками и целует. Как будто последний первый раз. Он не знает как назвать этот порыв. Смесь горечи, хрупкости и чувственности. Симбиоз накалившихся до красна чувств. Истина. Вокруг перестает существовать весь мир. Есть только Катя и он. Тело к телу, с придыханием, без напускной фальши. Она растворяется в нём, проникает в кровь, растекается по артериям отравляя всё нутро. И Соколов тянется как нарик, за очередной дозой, даже не задумываясь о последствиях. Потому что скоро наступит ломка. Недостаток вещества в организме. Нехватка её губ и запаха. Это кощунство. — Не хочу тебя отпускать, — мужчина склоняет голову ей на плечо и утыкается носом в ключицу. — Значит не отпускай. Она глупо лыбится и обнимает его за шею. А он, кажется, абсолютно счастлив. В эту самую минуту. Ради таких моментов, он наверное, ещё бы раз полез за дурацким котом, свалился с дерева и больно ранил руку. Только бы обнимать её. Когда она сидит на старом кухонном столе, в этом ситцевом платье в цветочек и зарывается тонкими пальцами в его волосы. Только бы целовать её подольше. Если сильно повезёт — вечность.