ледяная весна

Диму бесило до промежрёберных колик, что она улыбается. Что акцентно выделяющиеся на фарфорово-заиндевелой белизне лица губы пуншево-рябинового цвета изгибаются, что на аккуратно точёных скулах проявляется румянец смущения, что - он точно, наверняка знал - голос её дрожит, потому что она пропускает каждую букву через нежную улыбку, через торнадо всколыхнутых эмоций из глубины. Кирилл не должен был там стоять. С самого начала перемены, с самого первого сентября, с самого первого класса, с самого первого дня создания этой чёртовой планеты - Кириллу, сука, не стоило стоять рядом с Машей, потому что отбитый понторез с отсутствием извилин... - Плохая пара для Маши, - сухо режет, не отводя хищного взгляда от спины Кирилла, теперь полностью закрывающей её светящееся искренностью лицо. - Плохая - потому что не ты? - и ему этот грёбаный вопрос тоже поперёк, не в то горло, насквозь февральским пронизывающим ветром. Маша, конечно, отводит взор, когда замечает его выеденный витиеватыми ледяными решётками гнев, прячущийся в выколотой пустоте зрачка; если на него глядеть без её внимательности, то можно представить, что он и впрям - безразличие в последней инстанции, но она-то, конечно, без труда видит, и: - Ничего не было; нет. Просто разговор. - Ты сейчас в этом убеждаешь меня или себя? Видела бы со стороны, как блядски ты покраснела от одного его присутствия. Умора. - Почему я должна тебя убеждать? - Маша вспыхивает, и ему на секунду колотит в солнечное сплетение осознанием того, что он снова всё испортил, а секундой позже он собой гордится - она испортила всё тогда, раньше. - И, будь добр, держи язык за зубами. Ты никто, чтобы выражаться так только потому, что я говорю с другим парнем. - Прости, что я не Кирилл. Не свезло родиться со смазливой миной и раздутым эго... - Я сказала, что ты друг. - Друг, - Дима ядовито, железно-ржаво выплевывает ей, надеясь, что у неё его горечь в три слоя накипью осядет на лёгких. А потом понимает, что ни черта. Не горит. Не болит. Не помнится. - Любить - самый ёбнутый в мире глагол. - Твоё остроумное высказывание означало бы, что ты это - любить - умеешь. - А я - нет? - А ты - да? И для Димы всё это - слишком, вся она - слишком, потому что для неё - для такой звёздной, такой солнечной, такой родной, такой его - сейчас куда больше и важнее какой-то конченый придурок двухмесячной давности, а не он. И Диме от этого знания - не горячо и не холодно, а попросту хочется вылезти из кожи, чтобы только всего не чувствовать. Её не чувствовать. Дима отчаянно выдыхает и упирается лицом в ладони.