Victims of love

В свете ночника мы наверняка кажемся даже слишком похожими: одинаково круглолицые дети Луны, мучительно вожделеющие друг друга и дрожащие от самой мысли о том, что им можно всё, несмотря на слишком явное родство измученных многолетним молчанием душ. Как же это странно — понимать, что всё происходит наяву: просто комната, просто постель, в простынях которой мой богоподобный мальчик Юдзуру. Ловлю его лицо в свои ладони, почти заставляя вернуться наверх с половины пути. Подумав о том, что он планировал делать там, внизу, чувствую, что краснею. Словно никто никогда не целовал меня ниже пупка… «Ты же всегда представляла его вместо меня» — констатирует воображаемый голос где-то в глубинах моей несытой совести, и мне кажется, что Накахара действительно говорил так. «Так расслабься и получи уже то, о чем так долго мечтала» — говорю я сама себе, однако, упрямо тяну Юдзуру вверх, отводя взгляд от его совершенно потемневших глаз. Он улыбается, и его губы даже слишком яркие после всех этих поцелуев. От этой картинки моё сердце заходится, выбивая о рёбра совершенно бравурный, нестройный ритм. — Что-то не так? — в его спокойном тихом голосе гудит напряжение. — Ты в порядке, Сэцуко? Я что-то не так делаю? — продолжает он свои уточнения, тут же подхватывая меня под лопатки и почти инстинктивно помогая сесть. Второй раз за сегодня я оказываюсь почти что у него на коленках, и вторично же думаю о том, не причиняю ли ему боль. В ответ на попытку отстраниться, он только притягивает меня ближе. — Эй… Мне вкатывают блокаду всякий раз, когда предстоит много ходить, а у меня только сегодня было три стресс-теста в больнице. Устраиваешь мне четвёртый прямо сейчас… Что случилось, принцесса? Целую его в приоткрытые губы, понимая, что мне нечего ответить, кроме: «Ты всё ещё слишком одет — и меня это парит». Даю волю рукам — пальцы тут же ныряют в его чёрные волосы, на мгновение превращая в хаос этот всемирно известный гладкий боб с длинной чёлкой. Тяжелые и гладкие пряди почти сразу же послушно ложатся обратно, и я зарываюсь в них снова. — Ты такой красивый, Юдзуру, — выдаю я нелепо-очевидное, отрываясь от его губ. — Мне всё ещё кажется, что я сплю. И просыпаться мне не хотелось бы… — Я? Красивый? Не смеши мои коньки… — шепчет он, чуть подаваясь вперёд и будто бы грозя уронить меня на футон снова, накрывая собой. От этого внутри возникает лёгкий, щекотный ветерок волнения, как при спуске с крутой горки. — И часто ты видишь эротические сны с моим участием, Сэцуко? Он не выглядит расстроенным, только немного напряжённым. Да, спешить нам некуда, но никто из нас не железный. — Ммм… — закусываю губу, чувствуя его ладони поверх моих ягодиц: мягко, почти без нажима, Ханю будто бы приглашает меня сделать наши объятия теснее. И я не против, съезжая всё ниже, скрещивая лодыжки у него на пояснице и предсказуемо оказываясь в эпицентре его напряжения. — Нечасто. Но в этих моих снах, Юдзу, ты абсолютно, ослепительно голый. Он смеётся, очевидно, соглашаясь с логичностью подобного хода событий. Я же, оставив в покое его волосы, принимаюсь за пуговицу его джинсов. Понимая, что придётся снова расцепить объятия, чтобы позволить ему снять их. — Удивляешь меня… — понятия не имею, что именно удивляет Юдзуру: моя способность видеть эротические сны или его в них непосредственное участие. Врать мне совершенно незачем, а Ханю-кун явно хочет сладкие крошки подробностей: завладевая моими ладонями, он сплетает наши пальцы, останавливая мои настойчивые попытки. — Погоди, я всё сам сделаю, ладно? Расскажи мне… Закрываю глаза, делаю глубокий вдох, а потом и выдох длиной в вечность. Растревоженное тело отзывается мурашками по коже. — Когда ты окончательно перебрался в Канаду, я стала мечтательницей, Юдзу. Я спала наяву, представляя, как ты прилетел — на каникулы, между соревнованиями, на день рождения сестры или отца… — На Рождество, — подсказывает он. — Я прилетал домой каждое Рождество, принцесса. — Твой чёрный спортивный костюм стал моим фетишем, ведь в нём так отчётливо видно твои совершенно роскошные ноги… — Ты это серьёзно? — шепчет он, улыбаясь. Его пальцы сжимаются чуть сильнее, а потом отпускают мои. Он обнимает меня снова, вглядываясь в моё лицо с умилительным удивлением. — Я с пяти лет не выбираюсь из тренировочных штанов, и ужасно раскачал бёдра за все эти годы. У меня ноги как у лягушки, милая… — Тссс… — приложив палец к его улыбающимся губам, ощущаю их влажное тепло. — У тебя волшебные ноги, люблю их. Твою травмированную голень и многострадальную коленку… И твои раскачанные бёдра, дурачок. Ты впервые так близко, а мне кажется, что я каждый вечер своей жизни обнимала тебя — вот, как давно ты в моей голове, Юдзу… Я тебя всяким видела в своём воображении. В белом и голубом, в твоём любимом чёрном и тёмно-синем… Чувствую, что слов становится слишком много, оплавляясь под его взглядом — тёмным, чуть смеющимся, но очень внимательным. — Как будто у меня день рождения сегодня… — едва слышно говорит Ханю, не отводя глаз. И мне очень близко это ощущение праздника сейчас, когда его лицо горит у меня в ладонях. Когда мы целуемся снова и снова, будто это — наш новый, только-только открытый способ общаться друг с другом. Время, кажется, застывает, раскручивая свою спираль назад, в бесконечность. Оказываясь на футоне снова, да ещё и в одиночестве, не могу сдержать вздох сожаления: целуя мои ладони, Юдзуру выпутывается из моих рук, отступая из светлого круга ночника, чтобы вернуться почти сразу же, но уже в ослепительном блеске своей наготы. Сминая мои губы поцелуем и не давая мне и минуты, чтобы рассмотреть его. Мальчик-считающий-свои-волшебные-ноги-лягушечьими… Он настойчив, и на этот раз мне вряд ли удастся прервать его увлекательный вояж сверху вниз. Но я и не хочу его останавливать. «Всё, чего ты хотела, правда? Даже о резинках ему не напомнишь, Кояма? Потрясающе…» Голос Накахары в моём воображении звучит издевательски, но благодаря этому язвительному замечанию мне не сносит крышу окончательно. Я киваю, соглашаясь с воображаемым Дзином. И вообще на всё соглашаясь. Накахара был моим первым мужчиной, и секс с ним был более чем приятным занятием. Быть может, дело было в том, что он любил меня. И наверняка всё ещё любит. Но что с того, если я всегда любила только Юдзуру? Так странно… Раз за разом, оказываясь под одеялом с Дзином, я не могла отвязаться от мысли, что делаю что-то неправильное, будто моё тело, отзывающееся на его ласки, живёт жизнь отдельно от души. Чуткий, оттого немного заносчивый, Дзин не мог этого не замечать. Наверное, именно поэтому здесь и сейчас я ощущаю его незримое присутствие. Расплата за то, что я сама заставляла его переживать снова и снова. «Не улетай, Кояма. Это же твой дорогой Ханю. Он не я, он такого не оценит» Разве сейчас — тот самый момент, когда мне стоит чувствовать себя виноватой хоть в чём-то? Мои самокопания обрываются так же внезапно, как и стартовали — пальцы Юдзуру щекотно касаются подвздошья, замирая на мгновение. Влажные следы от его поцелуев на моей коже выхолаживает кондиционированный воздух, но мне становится жарко, когда эти же пальцы легко ныряют под резинку моего белья. Слава всем богам… Ему не придётся бороться с моими коленками, даже в шутку. Но Ханю притормаживает на пару долгих минут, глядя на меня сверху и улыбаясь. — Тебе бы расслабиться, — выдаёт он хрипло, намекая, очевидно, на мой слишком уж сосредоточенный вид. — Закрой глаза, Сэцуко… Послушно опускаю веки, чувствуя на своём лице его внимательный, чуть смеющийся тёмный взгляд. Совсем не обязательно быть голой, чтобы он видел меня насквозь. Всё тело будто заполняется колким электричеством, хотя это всего лишь предчувствие прикосновения. Ладони Юдзуру медленно, но уверенно скользят по моему животу вниз, спускаясь к бёдрам, оглаживая колени… Чтобы устроиться поудобнее, он завладевает моими ступнями, и от этого прикосновения мне становится жарко. Эти его трепетные касания заводят меня даже больше, чем мысль о том, что он собирается делать дальше. — Юдзу… — как будто, заговорив с ним сейчас, я могу отсрочить хоть что-нибудь, растягивая этот, вынимающий из меня душу, момент до бесконечности. — Просто позволь мне…- отзывается он тихо, и я чувствую тепло его дыхания в самом тревожном месте своего тела. — Я хочу сделать всё так, чтобы… — короткий поцелуй тает на внутренней стороне моего бедра. — Моя выдержка сейчас далека от спортивной, Сэцуко… Боюсь сорвать даже короткую программу… Прокат-в-почти-три-минуты — это очень символичное сравнение. Нам обоим нужно чуть больше времени, потому что секс — это, всё же, разновидность парного катания, в которой мужчина всегда катает короткую, а женщина — произвольную. Но прямо сейчас мне кажется, что мы с Ханю синхронизированы настолько, что я сойду с дистанции, едва он коснётся меня губами снова. С ума бы мне не сойти… «Расслабься, Кояма. Он и так уже слишком завёлся, чтобы его надолго хватило» — переводит в моей голове со спортивного на человеческий уже вполне узнаваемый голос Накахары. «Ты из тех девочек, которые кончают от поцелуев в губы, так не дай ему разувериться в своих силах сейчас…» «Он просто хочет целовать тебя везде, твой золотой конёк…» «Пусти его между коленок, наконец. Ты же не выпускала его из сердца, да и изо рта тоже…» Слушая эти вот советы, я упускаю момент, да и моего разрешения Юдзуру не требуется — он просто делает то, что хочет. Воображаемый Дзин в моей голове знает обо мне всё: его бесплотный голос, говорящий о поцелуях, абсолютно прав… Он наверняка знает, что кончаю я и от поцелуев внизу, но тактично молчит об этом, позволяя мне выдыхать и хватать воздух ртом снова. Но откуда о моих слабостях в курсе Мальчик-с-фолликулярной-ангиной? О мой ледяной бог… Вместо отмычек к моему сердцу он виртуозно использует пальцы, язык и губы. «Где и когда он этому выучился, ты спросишь у него потом, Кояма», — говорит он в унисон моим собственным мыслям, прежде чем в очередной раз исчезнуть. Я надеюсь, что надолго, потому что меня вот-вот накроет. Рукотворное чудо Юдзуру похоже на рождение сверхновой, когда пульсирующая звезда сперва сжимается, а потом расширяется, прорывая собственные границы. И мои открытые без разрешения глаза, кажется, не сразу возвращают себе способность видеть. Ханю кладёт ладонь на мой чуть вздрагивающий живот, улыбаясь — и мне хочется коснуться этой улыбки. Протянув руку, чувствую эти мягкие губы под пальцами. — Поцелуешь меня теперь, Сэцуко? — интересуется Юдзуру, вспыхивая румянцем вдоль висков, и становясь почти что серьёзным. Мне известны правила этой игры, и я просто приглашаю его коротким, но понятным жестом руки. И он идёт ко мне, надвигаясь с неумолимой очевидностью цунами. Моё сердце замирает в тысячный раз. Ощущение знакомое и незнакомое одновременно… Быть может, Дзин сказал бы, что дело в любви — и был бы не так уж неправ.