Эвакуация

Обескураженный Кеншин не без труда дотащил онемевшую от шока Каору до скальной тренировочной площадки, расположенной неподалёку от водопада. Здесь было живописно: поваленный ствол кипариса, изящно нависающий над быстрой речушкой, рододендроны, несколько крупных валунов на бережке. Кеншин подозревал, что над ландшафтом потрудилась отнюдь не природа, а сам наставник. Он любил тут просиживать с чашкой сакэ, рассуждая о тленности. Кроме того, с этого места открывался хороший вид как на хижину, так и на на тропинку, ведущую с горы. Они молча устроились на кипарисовой коряге. Кеншин с неудовольствием понял, что умиротворение, которое, казалось, пропитало их обоих после визита к могиле в Шинден-дзи, после давешней сцены испарилось напрочь. Он кинул взгляд на Каору. Её била крупная дрожь, но испуганной она не выглядела. Скорее чувствовалось, что в ней нарастает какое-то истерическое возбуждение. Ему это не понравилось. Не сказать, что ситуация была из ряда вон. Конечно, невежливо вваливаться в дом отшельника в момент, когда тот предаётся любовным утехам, но в конце-концов, никто же не пострадал. — Каору-доно, — начал Кеншин, но она тут же его перебила — Это была Окон из Онивабана, ты заметил? — округляя глаза, проговорила девушка. — Она всегда неровно к нему дышала, но я и подумать не могла, что она окажется настолько смелой, что придёт к нему сама… И ты знаешь, это было…красиво. У них красивые тела. В её голосе звучало неподдельное восхищение. Это почему-то его сбивало его с толку. Причём тут красивые тела? Почему она об этом говорит? Прежняя Каору до сих пор бы краснела где-нибудь в уголке. Раньше она была более стеснительной. В довершение ко всему, у Кеншина заныло раненое плечо. Оттаскивая Каору из хижины, он здорово перенапряг мышцы. Ему вдруг захотелось немедленно покинуть гору. Но наставник, вне всяких сомнений, расценит бы это как постыдную трусость. А не наплевать ли? — Если хотите, мы можем сейчас же уйти, Каору-доно, — неуверенно произнёс он. Она кинула на него весьма красноречивый взгляд. — Не говори чепухи, Кеншин, — фыркнула она, — Мы ничего плохого не сделали. Но Окон издавала такие стоны, словно её резали. На моём месте любой бы бросился на помощь. Удивляет, что ты так долго раздумывал. Кеншин предпочёл отмолчаться. Стон женщины во время любови, потеря контроля над эмоциями. … Ему это говорило об одном: наставник и Окон достигли полного взаимопонимания в отношениях. Голос наслаждения — своеобразная закладка, остающаяся в воспоминаниях любовников, как свидетельство, того, что они смогли подарить друг другу истинное блаженство. Даже его память хранила несколько таких закладок. Но одно дело быть вовлечённым в процесс, другое — оказаться его невольным наблюдателем. Да ещё и в компании юной и немного неуравновешенной женщины, с которой ты, Химура так и не придумал как объясниться. Определённо всё это запутывает и без того непростую ситуацию. Он непроизвольно сжал гарду своего сакабато. Вместо всех этих треволнений, он бы предпочёл ещё раз пройти курс обучения терминальной атаки. Каору смотрела на него блестящими глазами. В них роилось с десяток незаданных вопросов. Это выглядело…почти непристойно. Обсуждать интимную жизнь наставника он посчитал ниже своего достоинства. Хико Сейджуро сложно было отнести к записным сластолюбцам, но иногда он позволял себе расслабится с женщиной. На его памяти, это происходило раз пять-шесть в год. Они ещё тогда ещё обретались в Чоушу. Всё разворачивалось по одному и тому же сценарию. Наставник, любимым занятием которого, как тогда казалось Кеншину, была издевательски-весёлая муштра нерадивого ученика, внезапно терял чувство юмора и мрачнел. Сам принимался рубить дрова, чаще, чем обычно прикладывался к сакэ. В конце-концов, он объявлял, что пора пополнить продуктовые запасы и они выдвигались либо в Хаги, либо в Нагато, где у наставника имелись обожательницы. В Хаги это была владелица небольшой швейной мастерской…кажется О`Мицу. В Нагато ласками наставника одаривала незамужняя дочь владельца гостиницы. Как её звали Кеншин запамятовал. Обычно Хико проводил в городе около недели, предоставляя ученика самому себе. Кеншину нравились эти вылазки, они давали возможность пошататься по окрестностям, поглазеть на людей. Одним словом — вырваться из рутины восьмичасовых тренировок, которыми его изводил хранитель стиля Хитен Мицуруги. Однажды Кеншин спросил, почему наставник, фактически отлучивший себя от общества людей, делает исключения для женщин. Хико хлебнул сакэ и заявил, что соединение мужчины и женщины — кратчайший путь достичь небес. Но поняв, что Кеншина это не убедило, пустился в разъяснения — Для того, чтобы достичь гармонии — необходимо держать в балансе инь и ян, — пояснил Хико, заглядывая в кувшин. — Для мужчины, который, как известно, не имеет своего активного инь, единственный способ сделать это — соедениться с женщиной. Женская инстанция инь — неисчерпаема, поэтому мужчина может спокойно питать свой ян, без какого-либо вреда для себя. В своё время ты тоже поймёшь необходимость обладания женщиной, — добавил он, резюмируя наставнический монолог и снова подлил себе сакэ. — С одним лишь мечом гармонии не достичь. Сакэ и женщина — тоже немаловажный фактор. — Но у тебя, наставник, не одна женщина, — возразил он тогда. Хико Сейджуро только фыркнул и сказал, чем больше будет разных инь, тем лучше. — Советы здесь бесполезны. В любом случае, чтобы я тебе не говорил, свой опыт питания ян ты должен приобрести сам, бака деши. По всей вероятности, сначала он покажется тебе глупым и даже нелепым. Возможно тебе даже будет потом стыдно вспоминать про свой первый раз. Но со временем всё войдёт в колею, предопределённую твоим собственным темпераментом. Наставник оказался прав. Свой опыт он приобрёл без чьих либо советов. И не было в нём ничего глупого и нелепого. Небеса послали ему Томоэ, которая не страшилась близости и воспринимала её как нечто само собой разумеющееся. О, да. Томоэ была настоящим подарком, неисчерпаемым кладезем для его ян… Особенно если учитывать состояние разбалансированности, в котором он пребывал в год террора Гэндзи. Между тем, Хико Сейджуро наконец-то соизволил выползти из норы, уже облачившись в свой традиционный наряд сборщика риса. Кеншин машинально отметил отсутствие знаменитого плаща — значит выведен из равновесия. Ха! Ещё бы. Сверкнув глазами и тряхнув чёрной, без единого седого волоса, гривой, наставник, пружиня шаг, направился в их сторону. Каору, пару минут назад казавшаяся такой уверенной, пискнула и спряталась за его спину. Кеншин поднялся, готовясь дать отпор неминуемому хамству, но вместо этого Хико внезапно подался вперёд и заграбастал в свои объятия их обоих. Кеншин обомлел, а Каору снова онемела. — Я бы мог конечно сначала оторвать вам обоим головы, сукины дети, — голос наставника был непривычно взволнованным. — Но мне трудно скрыть радость от того, что вы живы. Сегодня, так уж и быть, я проигнорирую ваши дурные манеры. На миг прижав непрошеных гостей к мускулистой груди, Хико тут же отстранился и цепким взглядом осмотрел их обоих, задержавшись на его перевязанных руках и синяках. Это было что-то новенькое. В прошлый раз, когда он прощался с наставником, то в порыве чувств попытался его приобнять. Мастер был был непреклонен. Ещё не настал тот день, когда я буду рад объятиями мужчины, — сказал он, отстраняясь. Что же поменялось сейчас? — Наставник, прости наше вторжение, — сказал он, разводя руками. — Мы приносим наши глубокие изви… Но Хико Сейджуро нетерпеливо дёрнул плечом, призывая не акцентироваться на столь незначительном эпизоде. Похоже, его волновало что-то иное. — Дерьмо! — воскликнул он. — Ты сейчас же в подробностях расскажешь мне, в какую историю снова влип, бака деши! Последние новости, которые пришли от этого схизматика Шиномори были тревожными и малопонятными. Он написал, что Камия Каору похищена братом твоей покойной жены, а ты приходишь в себя после трудной битвы. Ещё он написал, что в скором времени вы всей честной компанией отправляетесь на какой-то остров. С тех пор от него не было ни строчки! — Но прошло уже больше десяти дней, как мы вернулись с острова, — растерянно проговорил Кеншин. — Я полагал, у Онивабана связь работает как часы и даже не мог подумать… — Не пытайся врать, бака деши, — саркастически вскинул бровь Хико. — Сомневаюсь, что ты вообще думал о том, что меня нужно ставить в известность об обстоятельствах твоей беспокойной жизни. Ты в этом отношении на редкость толстокожая сволочь. Но я надеюсь, что твоя… — тут мастер бросил многозначительный взгляд на Каору…- Эээ… твои друзья со временем приучат тебя быть хотя бы на два грамма внимательнее к тем, кому ты не безразличен. Скажи это кто другой, Кеншин немедленно бы преисполнился чувством вины. Но он знал, что Хико его «толстокожесть» ничуть не задевала. Наставник свято верил в право каждого человека делать свои ошибки, пусть даже и катастрофические. Кеншин иногда гадал, что непоправимого совершил в своё время сам Хико Сейджуро, что обрёк себя на добровольное отшельничество. После эпохальной ссоры в Чоушу, Хико не вмешивался его судьбу. Но как Кеншин выяснил много позже, наставник пристально следил за его лихой деятельностью в период Бакумацу. Сам факт, что после его ухода в отряд Кихейтай, Хико Сейджуро покинул их обиталище в Чоушу и перебрался поближе к театру военных действий в Киото — был достаточно красноречив. Какими-то своими путями он узнал о роли своего ученика в Исин Сиши и был осведомлён о трагедии в Оцу. — Конечно я не мог упускать тебя из виду, — пожал Хико плечами, в ответ на его молчаливый вопрос, возникший в момент их внезапной встречи на могиле Томоэ пару месяцев назад. — Ты же был ходячей бомбой — мальчишка с великолепными рефлексами, но абсолютно пустой головой. И ты не нашёл себе иной судьбы, чем стать хитокири! Честно говоря, я ожидал момента, что ты окончательно свихнёшься, чтобы покончить с твоей жизнью… Но появилась эта девушка, — наставник кивнул в сторону могил, — и, судя по всему, дала тебе шанс на вторую жизнь. А мы с кузнецом Арайи Шакку позаботились о том, чтобы ты не лишился своей единственной, на тот момент, опоры — меча. — Вы с Арайи Шакку?! — Кеншин почувствовал как в нём поднимается волна изумления, смешанного с толикой гнева. — Только не говори, наставник, что идея выковать сакабато была твоей! — Нет, конечно, — фыркнул тогда Хико. — Просто мы с кузнецом пару раз пили сакэ у меня на горе, беседовали о предопределённости судьбы мечника и ответственности оружейника… Тогда-то он рассказал мне о том, что подумывает выковать меч с обратной заточкой — в качестве храмового подношения. Убедить его сделать два экземпляра и отдать один из них тебе — не составило большого труда. — То есть ты отпустил меня в мир со спокойным сердцем? — с горечью поинтересовался Кеншин. — На таким уж и спокойным, как тебе представляется, — буркнул Хико. Что ж, он по-прежнему продолжает испытывать терпение наставника. Хотя тот, видит бог, ещё ни разу ничем ему не навредил. — Мы всё тебе расскажем, — Кеншин протянул Хико бутыль с сакэ и коробки с купленным бэнто. — Ради и этого и пришли. Разместились здесь же — на кипарисовом бревне. К ним присоединилась Окон — уже тщательно причёсанная и совершенно невозмутимая. Как будто и не выгибалась дугой, как будто не кричала как раненая рысь. Она тепло приветствовала их с Каору, в особенности кажется Каору. Во время дружеской трапезы, за разговором, Окон ничем не показала своей привязанности к наставнику, но от Кеншина не укрылся лёгкий кивок Хико на её вопросительный взгляд, перед тем как они устроились на этом импровизированном пикнике. Ах, это значит завзятой социопат Хико позволяет ей остаться с ними на разговор… Похоже мастер заботится не только о питании своего ян. — Я заметил, наставник, что в твоём доме появились новые татами и даже парочка икебан, — полушутливо заметил он, когда они спустя час оставили женщин и отправились в лесок собрать хворосту. Это можно было сделать за пятнадцать минут, но Кеншин предполагал, что Хико нарочно затянет прогулку. У наставника всегда имелась пара-тройка вопросов, которые он предпочитал задавать наедине. — Если это попытка остроумной подначки, то она тебе не удалась, — Хико, даже не обернулся. — Лучше скажи мне, чем объяснить жалкое выражение появляющееся на твоём лице, когда ты смотришь на свою тян? Кеншин вздохнул. Глупо пытаться что-то скрыть от Хико Сейджуро. Он всегда видел его насквозь. Возможно когда-нибудь его перестанет это раздражать. — До того как прийти к тебе, мы побывали на могиле Томоэ, — коротко ответил мечник. — Собственно говоря, этот визит был главной целью нашего приезда в Киото. Ей потребовалось… Или, возможно, ещё потребуется время, чтобы полностью переварить всю эту историю. Она немного выбила её из колеи… Хико остановился и бросил мешок с сухими ветками на землю. Развернулся. Кеншин мог поклясться, что зрачки мастера расширились. — Надо полагать, что выбила более чем… Так ты хочешь сказать, что она узнала о ней вот только сейчас? — голос наставника был до странности тихим. — После последней нашей встречи на кладбище, когда я посоветовал тебе побыстрее уматывать в Токио, у меня сложилось ощущение, что девушка в курсе драматических перипетий твоей биографии. Но оказывается ты не был с ней достаточно откровенен? Кеншин почувствовал как у него тревожно засосало под ложечкой. Он всегда знал, что проклятый Хико хоть и был социопатом, но в межличностных отношениях разбирался куда лучше, чем он сам. — Да, — сдавленно проговорил он. — Мне пришлось рассказать им всем историю Хитокири и про бойню в Оцу только сейчас. Дальше уже не было возможности откладывать. Эниши разнёс ресторан наших друзей и полицейское управление. Всё, абсолютно все, замыкалось на мне… Хико едва покачал головой и схватив мешок зашагал дальше. — Ты опустил эти подробности в своём давешнем повествовании, — заметил он. — Так ты хочешь сказать, что признался фактически про принуждению? То есть про твою любовную трагедию она узнала только сейчас, и довершение ко всему — при всём честном народе? И конечно тебе, дураку, невдомёк какому унижению ты её подверг? Почему-то раньше ему не приходило в голову, что выбранная им форма публичной исповеди может как-то по особенному задеть Каору. Но вот сейчас, припомнив тот жаркий вечер, когда пришлось вывернуться перед друзьями буквально наизнанку, он понял, что Каору была единственной, кто не отпускал комментариев по ходу повествования. Все четыре часа, что длился рассказ, она просидела выпрямившись, без кровинки на лице. Всё правильно, он ранил её сердце уже тогда. — Можешь дальше ничего не говорить, — Хико поднял с с земли толстый сук и молниеносным движением переломил его через колено. — Ты был, мягко говоря, ооочень нетактичен. Но всё же у тебя хватило смекалки привезти её сюда заглаживать свою вину, даже не залечив ранения… Это похвально. Возможно, ты не так уж и безнадёжен. Ему хватило смекалки только после того, как Эниши предпринял вторую попытку украсть её у него. Один бог ведает, что он ей там пел в уши, пока ты Химура вел внутренние диалоги с Рурони. Ты и вправду жалок. — Я не хотел её обманывать, наставник, — у него наконец-то прорезался голос, но звучал он не слишком-то твёрдо. — Но эта история неминуемо бы потянула за собой развитие следующей истории… Рассказав о Томоэ, я должен был бы признаться ей в своих чувствах… Но я…я тогда побоялся сделать это. — Да неужели? И чего же ты испугался? — Хико с интересом вскинул бровь. — Она… Каору-доно…ждёт от меня чего-то такого, чего я возможно не смогу ей дать, — сказав это, Кеншин тут же почувствовал себя дураком. — Даже не знаю чтобы это это такое могло быть, — скептически хмыкнул Хико. — Наверное речь идёт о твоём неопределённом социальном статусе. И вправду, кто ты такой? Обыкновенный бродяга без дома, без привязанностей… — Наставник… — Хотя рассказывали мне, что сам Окубо Тошимичи, ныне покойный, ездил к тебе на поклон. — Причём тут…- он почувствовал знакомое раздражение. — Нет, дружок. Я знаю, чего ты боялся и похоже боишься до сих пор. — Хико вновь бросил свой мешок и повернулся к нему, скрестив руки на груди. Прямо карающий бог, не иначе. — Я думаю, что она будет со мной несчастна, — выпалил Кеншин. — Она хочет страсти, чтобы искрило и бушевало. Она молода…и это её первое чувство. А меня так ободрало в своё время, что я не знаю на что я уже способен. Иногда кажется, что ни на что. — Скажите какой знаток человеческих душ, — засмеялся Хико. — Особенно женских. Первое чувство, говоришь? -внезапно его глаза вспыхнули гневом. — Раз ни на что не способен, так оставь её. Не морочь голову. Отдай тому, кто хочет её по-настоящему. Готов на такое? От этих слов у Кеншина потемнело в глазах. Он не рассказывал Хико про притязания Эниши. Скорее всего наставник ляпнул не подумав, но выстрел попал в цель. — Нет, — выдохнул он. — Никогда! Посверлив друг друга глазами, они не сговариваясь двинулись в обратную сторону. Хико шёл размашистым шагом и кажется что-то даже бубнил себе под нос. Кеншин думал о том, как бы повежливее распрощаться с любезным наставником. Мыслями он уже был на корабле. Заслышав шум водопада, Хико снова остановился и повернулся к нему. Кеншин едва сдержался, чтобы не состроить гримасу. Тренировочная площадка и хижина уже просматривались сквозь темнеющую в раннем предвечерье зелень бамбука. Кеншину даже показалось, что он слышит звонкий и такой родной голос Каору. Он с удивлением понял, что оказывается уже соскучился по ней, хотя отсутствовали они от силы минут тридцать. — Я очень хорошо помню, как она пришла сюда в первый раз, — проговорил Хико. — С ней ещё были двое балбесов — её ученик и девчонка из Онивабана. Они вели себя как дурно воспитанные дети. А твоя тян… Она просто стояла и ждала. На ней лица не было. Ты же чувствуешь ки, Кеншин. Тебе же известно в какую яму провалилось её сердце, когда ты молча прошествовал мимо неё. Да. Это так. Сцена была душераздирающей. Он умолял мастера обучить его терминальной атаке, чуть ли не в ногах валялся, а Хико, по-обыкновению куражился. Кажется даже назвал его идиотом. Ровно на этом слове в хижину ввалились Яхико и Мисао. А потом он увидел её. Свою Каору-доно, которую с такой мукой оставил навсегда в Токио. Его ошеломила буря её чувств — страх, надежда, отчаяние, желание… Она была как оголённый нерв, но встретившись с ним взглядом внезапно застыла. Со временем он разобрался в этом странном свойстве Каору — замирать на ровном месте, когда нет понимания в какую авантюру кидаться в первую очередь. Ты нашла меня на этой горе, любимая… Это твоя самая большая авантюра. — Помнится в последний свой визит ты наговорил мне тут много пафосных слов, Кеншин, — наставник не останавливался и продолжал ронять гири своих фраз. — В том числе повторил своё любимое: дескать не можешь допустить, чтобы люди страдали у тебя на глазах. Тогда и я повторю то, что уже говорил тебе три месяца назад. Больших трудов стоит сделать счастливым даже одного человека. Я не сомневаюсь в том, что любви этой девушки с лихвой хватит на вас двоих. Но, не кажется ли тебе, что ты тоже должен наконец потрудится, мой глупый ученик?