Эвакуация

Мегуми была единственной, кого он проинформировал об их с Каору отъезде в Киото. Доктор Такани конечно возмущалась, всплёскивала руками, просила подождать хотя бы неделю и дать окончательно зарубцеваться пулевому ранению, но Кеншин своего решения менять не собирался. Потускневшие от душевных терзаний глаза Каору, её ночные кошмары, общая нервозная атмосфера, воцарившаяся в додзё после их эвакуации с острова, говорили о том, что кризис Джинчу ещё не преодолён. Победой или поражением в бою невозможно решить все проблемы. Зачастую их становится ещё больше. Кажется что-то похожее он и сказал, когда остановил припадок берсерка, случившийся с Эниши уже после окончания боя. Совершенно точно, он не сможет больше валяться на футоне, зная, что их с Каору будущее катится к чертям из-за его способности опаздывать с нужными словами. — Ваш покорный слуга будет аккуратен, Мегуми-доно, — улыбнулся он, легко касаясь перебинтованного плеча. — И прошу вас, не нужно воздействовать на Каору-доно упрёками о том, что она плохо ухаживает за вашим покорным слугой. Вы конечно можете запугать её так, что она откажется выезжать из Токио до полного выздоровления. Но ваш покорный слуга убедительно просит этого не делать. Нам необходимо побывать на могиле Томоэ. Вдвоём. Душевные раны тоже надо как-то лечить. Видимо это самое «вдвоём» он произнёс с особым выражением, что доктор сдалась. — Я приготовлю для вас запас заживляющих мазей и обезболивающих порошков, Кен-сан, — вздохнула Мегуми. — Для Каору составлю расписание перевязок. Я очень надеюсь, — с нажимом произнесла она, — что в Киото вы не ввяжетесь в очередную историю. Рекомендую оставить меч в додзё. Меньше будет соблазнов. Вот на это он пойти никак не мог. Отправляться в путешествие без сакабато? Особенно в такой тревожный для них для всех период? Проблема с Эниши явно не решена. Он хоть и арестован, но люди которые его вытаскивали в прошлый раз — они-то всё ещё на свободе. Вряд ли, конечно, планируется новая диверсия. Но если бы Эниши хотел удрать — он давно бы это уже сделал. Но он всё ещё заинтересован оставаться в Японии. Значит расслабляться пока рано. Но эти аргументы Кеншин излагать Мегуми не стал. Просто рассеяно покивал на её предостережения. В додзё все давно уяснили, что с Мегуми лучше во всём соглашаться и делать по-своему. Даже прямолинейная и вспыльчивая Каору в какой-то момент овладела этой нехитрой наукой. - Итак вижу, что советом этим вы не воспользуетесь, — поджала губы доктор Такани. — Да не волнуйтесь вы так, Мегуми-доно, — он поднял перебинтованную ладонь в примиряющем жесте. — В сущности, это будет лёгкая морская прогулка. Шторма, вроде бы, не предвидится. Мы выходим из Йокогамы в Осаку. Полюбуемся видами Фудзи. В стоимость билета даже включён какой-то обед. Это будет хорошая возможность остаться с Каору-доно наедине… У нее накопилось много вопросов к вашему покорному слуге. — Несомненно также как и у вас к ней, — доктор Такани не удержалась от шпильки. Кеншин внутренне выругался. Зачем он вчера столь неосторожно сообщил ей, что Эниши пытался соблазнить Каору? Как бы там ни было, это касается только их двоих. Или уже теперь троих? Идея отправиться в Киото на могилу Томоэ вместе с Каору оформилась на фоне переосмысления раздражающих, но, как оказалось, вполне себе справедливых, замечаний Сайто. Чёртов волк совершенно прав. Больше нельзя прятаться за бронёй Рурони. Настало время проговорить вслух, что они с Каору значат друг для друга. Но этого нельзя будет сделать, пока образ покойной Томоэ властвует над девушкой и не даёт ей покоя. А со вчерашнего дня кое-что не даёт покоя и ему самому. Кеншин болезненно поморщился, вспомнив сцену, разыгравшуюся в квартале Ига. Длинные паучьи пальцы на обнажённой девичьей груди, её вздрагивающие плечи, ладони перебирающие седые волосы… Как у него хватило самообладания, не пустить в дело сакабато, а ограничится кулаками? Проклятый шурин вновь попытался наложить лапы на Каору-доно. Но теперь уже не с целью отомстить ненавистному Баттосаю. О! Он видел этот голодный взгляд. Нет никаких сомнений в том, что девочка завладела всем существом брата Томоэ. Каору нужна Эниши в качестве спасения от него самого. Но как бы не раздражала Кеншина эта двусмысленная ситуация, он очень хорошо понимал глубинные мотивы беловолосого. И где-то даже сочувствовал ему. Жизненная сила, цельность, талант сопереживать, удивительная теплота и самоотдача — это всё Каору. Зачастую она сама не понимает, что в ней таится. Но таким поломанным, опустошённым, эмоционально обезвоженным персонажам как они с Эниши — всё видится предельно чётко. Мы же как два проклятых стервятника, с неприязнью подумал он. Что он там кричал во время драки? «Ты ничего не можешь ей дать. Ты даже любить её не можешь, сестра забрала в могилу всю твою страсть. А я…знаю её как самого себя…». Что, чёрт-возьми, он имел в виду? И насколько далеко он зашёл с ней? И тут же в голове всплыли слова Сайто. «Ты будешь полным дураком, если продолжишь обращаться с ней как с ребёнком. И ты будешь подлецом если, если и дальше будешь держать себя с ней как бесполое существо». Бесполое существо? Забавно, что Эниши и Сайто додумались до одинаковых выводов. Неужели со стороны он и вправду выглядит полным ничтожеством и болваном? Солнечная непосредственность и живой темперамент Каору так диссонировали с его внутренней опустошённостью и выработанной годами сдержанностью, что рядом с ней он иногда ощущал себя столетним патриархом. Но видит бог, он никогда не видел в ней ребёнка. В первый же день их сумбурного знакомства, когда Хирума Гохей располосовал девочке руку и ему пришлось нести её в додзё, раздевать, смывать кровь, прижигать рану — всё сразу же стало на свои места. Даже лёгкого прикосновения к прохладной коже хватило, чтобы ощутить волну тепла, разливающегося от кончиков пальцев по всему телу. Он тогда даже запаниковал. Его тело не вело себя так со смерти Томоэ, хотя не сказать, что во время десятилетнего странствия ему не встречались горячие штучки. Но в этом вопросе он был гением самоконтроля и идеальным образцом безучастности. Но как не заметить этот чудный вздёрнутый носик, эти редкие бледные веснушки вокруг глаз и на переносице, эти чуть припухлые губы и брови вразлёт… Она была такая… Сладкая? Впрочем, он не успел унестись в страну фантазий. На авансцене появился Рурони и завёл своё неизменное: Там, где ты ничего не можешь, ты не должен ничего хотеть. И вот теперь выясняется, что он смотрел на нее как на ребёнка! Нет. Она конечно давала поводы так думать. Изящное в ней мелькало изредка, чувственное проявлялось исподволь. Пожалуй, что только он и замечал… А так-то она больше поорать горазда, да шинаем засадить, или вот ещё налопаться рисовых пирожных на ночь… Кеншин вздохнул и украдкой окинул взглядом ничего не подозревающую Каору. Девушка наслаждалась морским бризом в своей обычной манере: перевесившись через борт и интенсивно болтая ногами в воздухе. Красно-чёрные дзори соскользнули, причём одна из них уже закатилась за подпалубный бимс. Кеншин понял, что достать дзори можно теперь только пробравшись в люк. Между тем, их каботажник уже вышел из Токийской бухты и бодро пересекал залив Сагами. Как раз сейчас они проходили побережье Ситиригахама с великолепными видами Фудзи. Погода стояла идеальная. Белоснежная шапка стратовулкана напомнила ему сахарную голову. Пассажиры, а их в этот день было прилично, столпились у правого борта и возбуждённо галдели. Многие уже успели обзавестись соответствующей репродукций Хокусая, изображающей живописную песчаную отмель Ситиригахама в своём знаменитом цикле «Тридцать шесть видов Фудзи», и сравнивали картинку с реальным видом. Да, отправиться в Киото морем определённо было хорошей идеей, подумал Кеншин. В прошлый раз он топал туда пешком по тракту Токайдо, опасаясь, что на корабле будет атакован людьми Шишио. До старой столицы он, в итоге, добрался за восемь дней. Если бы не вынужденные остановки в Одаваре и Шингецу, то дошёл бы за пять. Каботажник, в любом случае этот путь проделывал за 8 часов — приходил в порт Осака, откуда до Киото было уже рукой подать. Ещё пару лет назад морские перевозки между Токио и Осакой стоили приличных денег, но с тех пор как между столицами проложили железную дорогу, каботажники стали терять в пассажиропотоке. Поезд-то ехал чуть меньше 4 часов. В борьбе за клиента, хозяева многочисленных пароходиков начали, что называется, повышать сервис, превращая свои рейсовые суда в чуть ли не круизные. На каботажниках появились удобные каюты, тенты от солнца, киоски со сладостями и даже сувенирные лавки. Кеншин поразился, с какой быстротой пассажиры раскупили того же Хокусая. Вот и Каору, возбуждённая и зарумянившаяся, подбежала к нему, размахивая пресловутой картинкой. — Я подарю её Тай! — счастливо прощебетала она. — В прошлый раз, когда мы с Яхико плыли на этом корабле в Осаку, мне было не до пейзажей. Кеншин тут же ощутил острый укол вины. Он хорошо помнил, по какой причине она оказалась тогда на корабле. Отправилась искать его в Киото, после того как он принял трудное и мужественное решение бросить её. — Ваш покорный слуга рад, что в этот раз всё по-другому, Каору-доно, — пытаясь не выглядеть виноватым, он протянул ей добытые из люка дзори. — Но вы чуть было не лишились своей обуви. Она прыснула, натянула шлёпки и устроилась около него. — Мне немного совестно, — сказала она, тщательно упаковав картинку в сумочку-кинтяку. — Отчего же, Каору-доно? — вскинул он брови — У нас с тобой не слишком-то весёлый повод для путешествия, а я веду себя как будто мы в круизе, — она на секунду замерла и выдохнув продолжила. — Эти сны… Томоэ, которая не отпускает тебя. Я подумала, что тебе должно быть неприятно слушать об этом. -Приятного в этом конечно мало, — вздохнул он. — Но это не означает, что вы должны держать это в себе, Каору-доно. — Ты не понял, — она нетерпеливо покусала губы. — Я только сейчас осознала, что эти рассказы о том, как она вонзает тебе в горло кинжал или увлекает в темноту.вот это всё.оскорбляет её память. Её жизнь была короткой и трагичной. И много подлостей пришлось пережить, после того как за неё взялся этот дьявол из Яминобу. Боже, она не заслужила порицаний после смерти, Кеншин. Я же понимаю, что во снах ко мне приходит не она, а лишь мои неуверенность и зависть… — Зависть, Каору-доно? — рассеяно проговорил он, не совсем понимая, что она имеет в виду. — Да. Это глупое, подлое чувство, которое появилось у меня после того, как ты рассказал нам всё, — в волнении она чуть было не разорвала завязки сумочки и всхлипнула. — Я ужасна, ужасна! Я ничем не лучше Эниши, который поверил в то, что Томоэ приказала ему убить приёмную семью. Господи, мы все сошли с ума. Он отнял у неё сумку и постарался успокоить ходившие ходуном ладони. — Каору-доно, чёрные мысли и чёрные дела — это всё-таки немного разное, — сказал он. — Конечно вы не должны отождествлять Томоэ с духом-онрё. Но и себя обвинять в грехах у вас повода нет. В её нынешнем расстроенном состоянии виноват ты, Химура. Ты же видел муку в её глазах, на следующее утро после исповеди. Видел её неловкие попытки внести хоть какую-то упорядоченность в хаос тех дней. И что ты сделал? Как всегда ушёл в себя. Отказывался говорить с ней, нехотя принимал еду из её рук. Конечно, она интерпретировала это поведение как его глубокую скорбь по погибшей возлюбленной, тогда как он лихорадочно пытался предсказать возможное поведение банды Эниши. Она кричала тебе с того берега. Она даже пришла в бамбуковый лес, где ты, в попытке вернуть мыслям ясность, рубил ни в чём не повинные деревья. Она в конце-концов прямо сказала, что хочет остаться с тобой навсегда. А что ответил ты? Как обычно — ничего. Вместо тебя высказался Рурони. «В пути нам бывает одиноко, но это жизнь, Каору-доно. Я назвал ваш дом своим — и это правда». Дурак. Ты должен был сказать ей, что любишь её всем сердцем. Что хочешь остаться не только с ней, но и в ней. Что ты без неё — это уже не ты. — Она же была добра к тебе, Кеншин? — Каору потянула его за рукав, — Эниши…он много говорил о ней на острове. Он сказал, что она была необыкновенно добра… Он поёжился от вдруг несколько похолодевшего бриза. Добра ли? Скорее неравнодушна. Пристально внимательна. Слово «добра» вообще не из лексикона того времени. Ему было шестнадцать и она казалась ему богиней, дарованной небом. Отзвук этого чувства сложно стереть из памяти без остатка. Но как сказать об этом девушке, которая буквально растворяет его в тревожной синеве своих глаз? — Скорее всего, Каору-доно, мне снова не хватит слов, — начал он неуверенно, но удивив гримасу разочарования, мелькнувшую всего на миг, внутренне одёрнул себя. Нельзя, нельзя снова снова прятаться за Рурони. Опять останутся недомолвки… Образ злой Томоэ поселится у неё в голове навечно. — Она была…очень уместна, — начал он с трудом подбирая слова. — Как-то так это всё ощущалось. Как будто недостающее звено, которого не хватало. Понимаешь? То есть через месяц после знакомства я уже был уверен в том, что она должна была быть рядом. И она этого хотела. Я не чувствовал ничего, что могло бы сойти за лицемерие. — Конечно она этого хотела, — тихо произнесла Каору, опуская глаза. — Когда пришло время время выбирать между тобой и Акирой, она даже не осмелилась вас сравнивать… Вот о чём она сейчас подумала? Кеншин чувствовал, что в этом разговоре балансирует над огненной бездной. — Каору-доно, вашему покорному слуге никогда не приходило на ум сравнивать вас с Томоэ, — торопливо заговорил он. — Вы — другая. Просто из другого мира. Ну, знаете — это как вода и воздух. Они одинаково ценны, но это разные стихии. Он почувствовал, что у него начинает раскалываться голова. Он несёт чепуху, это же очевидно. Он любил Томоэ. Подробности их первой ночи в «Кохагийя» не стёрлись из памяти до сих пор. Она была умелой и невозмутимой, но его это только пленяло и восхищало. Она блестяще управляла его желанием. Это благодаря ей он понял, что лучшее в телесной любви — дарить наслаждение женщине. С каждым днём он хотел ей сильнее и мучительнее. В Оцу, когда они вошли в свой новый дом мужем и женой, она раскрылась как нежный ирис. Каждую минуту, что он задерживал на ней взгляд в нём что-то сладостно дрожало и лопалось. Эта лавина эмоций даже притупила его обычную собранность. Она была прекрасна тогда и оставалась прекрасной в его памяти до сих пор. И он знал о чём хочет спросить Каору. Испытывает ли он к ней что-то подобное. Вот, что ей необходимо знать. Нет. Не испытывает. Никакой сладостной дрожи. Только ровное и неослабевающее тепло… Но ведь она не поймёт, что это, сильно сдерживаемое, и от того ещё более пронзительное, чувство в сотни раз глубже мятежного наслаждения, что давала ему Томоэ. Пока не поймёт. — Всем знакома любовь, основанная на удовольствиях этого рода, — пробормотал Кеншин. — Какой бы сухой и несчастный характер ни был у человека, в шестнадцать лет он начинает с этого. Каору словно почувствовала его напряжение и улыбнулась. — В самом деле, можно с ума сойти от всех этих разговоров, Кеншин. Лучше пойдём поедим, сказала она с нарочитой весёлостью, — Посмотрим, чем эти каботажники заманивают пассажиров. Оказалось, что всё очень достойно. Они с удовольствием умяли по большой миске лапши, приправленной креветочной пастой и присыпанной доброй порцией хрустящего жареного лука. Каору уже облизывалась на сладкие пампушки моти, как их внимание привлёк разгорающийся скандал. Двое мальчишек-погодок шести-семи лет, явно братьев, пытались разделить одно пирожное на двоих, но не договорились. Победа, как водится, оказалась на стороне сильнейшего. Старший, не долго думая, отнял сладкий комок у младшего и запихнул его в рот. Но и последний оказался не лыком шит: возмущённым воплем боднул в бок обидчика и собрав все свои немудрёные силы поволок его к навесной палубе. Ещё секунда — и оба бы упали за борт. Кеншин подпрыгнул молнией и опустился прямо перед драчунами, опасно балансируя на невысоком поручне. Каору подоспела вовремя и оттащила рассорившихся братьев на середину палубы. — Томо! Горо! Немедленно подойдите ко мне, троглодиты! — услышал он чей-то срывающийся голос с ярко выраженным кансайским акцентом. Женщина лет двадцати пяти семенила к ним со скоростью на которую была способна особа, находящаяся на заметном сроке беременности. Сначала она обняла сыновей, потом надавала им подзатыльников, затем ударилась в слёзы благодарности. — Спасибо вам господин и госпожа, что остановили их, — женщина попыталась поклониться, но ей ожидаемо помешал живот. — Эти двое постоянно дерутся из-за еды! Как будто с голодного краю. Они целый месяц объедались в гостях у бабушки и дедушки! Но не успели мы сесть на корабль, как снова началось. Тут на лицо матери набежала тень, она схватилась за живот и стала оседать. Кеншин придержал её здоровой рукой, и сделав Каору знак оставаться с мальчишками, и повёл даму на сносях к скамье под навесом. — Ох, господин, прошу меня простить, — Она вытащила из своей кинтяку веер и принялась медленно им обмахиваться. — И дёрнул же чёрт уехать из дому на седьмом месяце. А всё муж! Он у меня торгует шёлком-сырцом. Отправился по делам в Корею и сдал на это время сдал нас родителям в Токио. Говорит, что так ему спокойнее будет. Какое уж тут спокойствие. Вот, вернёмся в Осаку — отправлю троглодитов в школу, — Меня зовут Шиори. — женщина отдышалась и одарила его благодарственной улыбкой. — Очень приятно Шиори-доно, — отсалютовал он. — Химура Кеншин к вашим услугам. Можете не переживать за своих сыновей. У Каору-доно большой опыт общения с драчливыми мальчишками. Поправив повязку, он уселся на канатную балку, не выпуская девушку и её новых знакомых из поля зрения. Шихан Камия-додзё что-то объясняла братьям, потом показала несколько ката, и наконец прибежала к нему, чтобы забрать порцию уже позабытых пампушек. Не прошло и десяти минут, как мальчишки были готовы за неё в огонь и в воду. Шиори с улыбкой наблюдала за этой сценкой. — Простите, Химура-сан, — наконец обратилась она к нему. — Похоже мои разбойники надолго завладели вашей спутницей. — Ну, что вы, — улыбнулся он, вспоминая опустошительные набеги Аяме и Сузуми. — Мне кажется, они все друг-другом довольны. Но остерегайтесь. После знакомства с Каору-доно они могут запроситься на уроки кендзюцу. Судя по манипуляциям, она уже проводит с ними первое занятие. Он коротко объяснил жене торговца тканями род деятельности Каору. Но она всё поняла по-своему. — Ах, у вас своя школа кендзюцу! То-то я смотрю, вы с мечом не расстаётесь. И что же, ваша прелестная жена занимается этим же? Удивительная эпоха, как бы выразилась моя свекровь. — Каору мне не жена, — тихо поправил он. — Но да, вы правы. Она прелестна и она преподаёт кендзюцу. — Ах, простите, — ничуть не смутилась Шиори. — Но я надеюсь, ваш семьи уже сговорились? Только не говорите, что она ваша сестра. Смотрите вы на неё совсем не по братски, любезный Химура-сан. — Эээ…нуу… — Ладно, оставим, — рассмеялась она. — Я вижу вы не из Кансай. А что планируете делать в Киото? Могу порекомендовать пару чудных местечек… — Скажем так, мы едем получить благословение. В шестом часу утра их каботажник вошёл в Осакскую бухту. Каору успела вздремнуть в женской каюте, куда её увлекла неугомонная Шиори-сан, а он вдоволь надышался морским воздухом на палубе. Спать не хотелось. Пассажиры пароходика постепенно выползали из своих каюток и кибиток. Многие судорожно зевали и зябко поёживались от утренней свежести. Каору попрощалась с Томо и Горо, взяв с них заведомо невыполнимые обещания, поклонилась Шиори и наконец подошла к нему. Кеншин с удивлением рассматривал девушку. В лучах восходящего солнца лицо её сделалось серьёзным, почти торжественным. Она сменила своё обычное дорожное кимоно на шёлковое — тонкой искусной работы, цвета молодого бамбука. Присмотревшись он вдруг понял, что именно это кимоно было на ней на острове. Необычное. С чёрным воротничком эри и узким, лимонного оттенка, нагоя-оби. В этом наряде она сделалась утончённо-элегантной. Это же кимоно, которое ей велел надеть Эниши перед нашим с ним боем, внезапно понял он. Боже…она в нём стала какая-то другая. Нет не чужая. Но другая. Так вот какой он её хочет видеть. Свежей, манящей, утончённой. Второй Томоэ?! И кажется я понимаю, что имел в виду Сайто, когда вдруг заговорил про страсть и негу в ней… — Каору, — внезапно охрипшим голосом произнёс он и коснулся её руки. Она обернулась и с тревогой посмотрела ему в глаза. — Что случилось, Кеншин? — Это, вероятно, будет очень длинный и трудный день, — сказал он, пытаясь унять странное волнение, — Но мы ведь справимся? — Ну, конечно, Химура-сан. — она ободряюще улыбнулась. — Не только справимся, но постараемся получить от него максимум пользы. — Тогда идём, — решительно выдохнул он и потащил её к трапу.