Эвакуация

      Каору уныло разглядывала развалины ограды, некогда окружавшей её додзё. Пушка Армстронга камня на камне не оставила от парадного входа школы Камия Кашшин. Стропила ворот хоть и уцелели, но черепица, выложенная ещё в середине года Гэндзи, была снесена напрочь. Осколки укоризненно хрустели под ногами. Не лучше обстояли дела и на внешнем дворе. Ещё месяц назад он выглядел уютным и приветливым. И, кстати, именно Кеншин приложил немало усилий к тому, чтобы сделать его таковым. Он регулярно стриг кусты рододендрона, заменил обтёсанные каменные дорожки и даже установил пару бамбуковых фонтанчиков.       После разгрома, устроенного бандой Эниши, двор больше напоминал брошенное поле битвы. Выбоины от керамических бомбочек человека-змеи Яцуми Мюмои зияли по всему периметру, скамеечки и фигурные фонарики превратились в груду щебня. Фонтаны не журчали, птицы не пели. Не уцелели даже каменные дорожки… Каору вздохнула и беспомощно посмотрела на метлу. Пожалуй, это не та вещь, при помощи которой она сможет сейчас навести здесь порядок.       Прошла уже неделя как они вернулись с острова. Всё это время она усердно трудилась. Утром была кухаркой, днём — санитаркой, вечером — прачкой.       А ночью Каору проваливалась в кошмары. Они мучили её беспрестанно.       Ей снились Кеншин и Эниши, волочащие свои окровавленные мечи по по пушистому снежному покрову. Они брели к чернеющему горизонту, над которым медленно и неотвратимо поднималось бледное и строгое лицо Томоэ. Постепенно силуэты мужчин растворялись в этом лице, оно заполняло собой весь призрачный мир… Ей снилась Томоэ, закрывающая Кеншина рукавами своего белоснежного, ещё эдосского периода, кимоно. Причём в объятиях бледного призрака таял не смертоносный Баттосай, а её милый, взлохмаченный Рурони. Кеншин смотрел на неё с немой мольбой, его шрам кровоточил… Каору просыпалась, хватая ртом воздух. Мегуми, делившая с ней комнату в эти дни, капала успокоительную настойку трав кори и стыдила за слабость. — Не вздумай мне тут сейчас расклеиться! — говорила она полушёпотом. — Ты же знаешь, что ему сейчас, как никогда, нужна твоя поддержка. Не прощу, если ты снова замкнёшься на своих идиотских переживаниях. Он же тут без тебя считай, что умер! Ты не видела, но от него осталась одна оболочка. Я приходила в город падших. Он сидел в луже нечистот, не реагируя ни на что и ни на кого. Это было очень страшно, Каору! — Я не замыкаюсь, — всхлипывала Каору. — Но почему она мне снится! Почему она раз от разу утягивает его за собой. Что она хочет сказать мне? Это невыносимо! — Вытри сопли, — голос Мегуми был способен резать сталь. — Уясни наконец — эта женщина давно мертва. Её нет около него много-много лет. Все эти истории, про то, что она живёт в Эниши, в Кен-сане — это бред больного воображения у одного и бремя вины — у другого. До этого безумца мне дела нет. Пусть бы и дальше сидел в своём аду. Но Кен-сан! Каору, он ведь он нашёл в себе силы встать и отправиться на твои поиски. А ведь никто из нас не говорил ему про дьявольский трюк с куклой. Каким-то чувством он понял, что ты жива. Он одержал победу в труднейшем поединке с самим собой! Разве это не доказывает, что Томоэ ушла из его сердца? — Возможно она и ушла из его сердца, но тут же поселилась в моей голове, — морщилась Каору. — Почему бы ей не оставить нас всех в покое. Совсем. Ох, Мегуми-сан, мне кажется, что поединок их ничего не решил. Всё стало ещё запутаннее.       Ей было тяжело и стыдно одновременно. Она тосковала по тем дням, когда её душа практически не знала сомнений. Рурони, что жил в додзё с средины весны успел врасти в её жизнь крепче, чем кто-либо. Когда-то Мегуми посоветовала ей не стесняться своих чувств к Кеншину и раскрыться. С тех пор семнадцатилетняя девушка, не искушённая в любовных делах, всеми силами старалась дать понять ему, что он для неё значит. Иногда это выглядело смешно, но у него не было повода усомниться в её искренности и преданности. Она хотела, чтобы он принял её как свою женщину.       Понимая, что это будет трудный путь, Каору была к нему готова. После возвращения из Киото он назвал её додзё своим домом. Это уже был огромный прорыв. Во всём же остальном дальше его дружеских объятий и теплых, омывающих сердце, взглядов пока не доходило. Несмотря на всю нежность её отношений с рыжеволосым мечником, они пока ещё и близко не подобрались к тому, что зовётся романтикой. Как бы не вздыхала по этому поводу Каору, но ей приходилось придерживать свой пыл. Она интуитивно понимала, что отстранённость и сдержанность Химуры нужно уважать. Девушка знала, что дорога Кеншину, но как и все остальные, она ощущала ту невидимую линию, которой он отделил себя от новых друзей.       Джинчу изменило всё. Никто не решался заговорить об этом вслух, но эпоха невинности для них — детей Мэйдзи — закончилась двадцать дней назад Она была уничтожена бомбами Мюмои, пушкой Армстронга и шестичасовой исповедью экс-хитокири. Жирную точку на идеализме Каору поставило и десятидневное пребывание в логове Эниши. Этот опыт ещё придётся как-то переосмыслить.       Удивительно, но ведь их дерзкую маленькую группу, сплотившуюся вокруг одного рыжеволосого Рурони, не сломили схватки с токийскими бандитами и опиумными воротилами. Они могли противостоять тёртым калачам вроде Сайто и Ямагаты. Они с лёгкостью приняли вызов дьявола Шишио. Они, чёрт возьми, даже легендарного Окубо Тошимичи, царствие ему небесное, имели в виду. Но пришёл Эниши и слова «хаос Бакумацу», которым они кидались направо и налево, из абстрактного термина превратились в осязаемый ад.       «Простите, Каору-доно. Ваш покорный слуга не хотел обманывать или что-то скрывать. Он лишь старается не говорить о своём прошлом, без особых на то причин».       «В прошлом любого человека есть моменты, о которых он предпочитает не рассказывать… Я не говорила, что хочу видеть в своём доме Баттосая. Мне нужен лишь Рурони…»       Каору всхлипнула, оперившись на метлу. Она была слишком беспечна, отказываясь думать о тайнах и загадках Химуры Кеншина. Она была глупой дурой. Ей было легко и комфортно в обществе Рурони, но сейчас надо признаться самой себе, что упорно отрицая Баттосая, она отрицала и самого Кеншина. — Мне предстоит узнать его заново, — прошептала она. — И это будет нелегко.