Лук для дочери маркграфа

      Шагах в тридцати от северной стены были высажены кустарники, за которыми прятались хозяйственные постройки. Здесь, отыскав укромный уголок, Такко с маленьким Уллем мыли лошадей: окатывали согретой на солнце водой, взъерошивали шерсть, выполаскивая пот и пыль, и плотно оглаживали ладонями, отжимая воду. За стеной зелени можно было скинуть рубахи, разуться, закатать штаны и окатывать водой не столько лошадей, сколько друг друга. Такко потешался от души: с непроницаемым лицом выговаривал Уллю за визг, напоминал, сколь высока честь мыть хозяйских коней, как важно совершать это действие в молчании, и тут же метал ковш воды мальчишке в лицо. Наконец Улль, обессиленный беззвучным хохотом, осел под старой яблоней, не выпуская щёток; Такко с пустым ковшом уселся рядом, и оба, блаженно откинувшись на шершавый ствол, уставились в небо, клочки которого мелькали сквозь редкую листву.       — Ты меня совсем загонял, — пожаловался Улль. — Такой большой, а всё играешь.       Такко дёрнулся к ведру, Улль взвизгнул и поджал ноги, и Такко, глядя на него, рассмеялся и отложил ковш.       — Ладно-ладно, — примирительно сказал он. — Не буду больше.       За кустарниками не смолкали шаги и голоса: там безостановочно качали воду и таскали дрова, что-то носили, кого-то искали, и оттого было ещё приятнее устроить себе небольшой отдых, рискуя быть застигнутыми за бездельем в разгар дня.       Такко был доволен: накануне вечером, уже в сумерках, он вызвал братьев-оруженосцев состязаться в стрельбе и одержал безоговорочную победу, стреляя с правой и левой руки, с поворотом, с качающейся доски и наконец — в сгустившейся темноте. Проснувшийся от стука огнива Берт едва не отхлестал вожжами мальчишек, любующихся плотно усаженной мишенью при свете пылающего пучка соломы, — спалят же конюшню, недоумки! Такко стрелял лучше братьев, лучше гостей, даже лучше Олларда и до сих пор улыбался, вспоминая вчерашний вечер.       — Я упражнялся по два часа в день, а ты всё равно стреляешь лучше! — заявил вчера Арн с досадой и восхищением. — Признайся, у тебя или лук заговоренный, или стрелы! А может, носишь оберег на меткую стрельбу?       — Конечно, лук заговоренный, — заверил его Такко. — Заговорить его просто: упражняйся по пять часов с пяти лет, вот и все дела!       — Завтра наши собираются на охоту, а после мы сойдёмся на мечах, и уж там я тебе победу не уступлю, — пообещал Арн. — Не, ну виданное ли дело! Надо бы это всё загладить. С победителя причитается, так ведь?..       Младший из братьев ушёл, пока их не хватились, а Такко с Арном, разжившись на кухне вчерашним хлебом и молодым ягодным вином, сидели у конюшни, пока в замке не погасили огни.       — Странные дела творятся в замке, — поделился Арн, макая хлеб в чесночное масло. — Сколько я их повидал, где мы с Фредриком только ни бывали, только здесь, не поверишь, меня мороз по коже продирает.       — Да уж прямо, — не удержался Такко. — Ты, поди, и двойной орех под подушку кладёшь, чтобы дурные сны обошли стороной. Расскажи, что было-то?       Арн отнекивался, но, когда Такко поклялся, что никому не расскажет, выложил:       — Прошлой ночью, когда уже легли, услышали шум в коридоре. Фредрик послал меня посмотреть, а там, не поверишь, девчонка в белом платье. Маленькая и, знаешь, всем на дочку Олларда похожа.       Он плеснул ещё вина и продолжил:       — Я Фредрику сказал. Он меня обругал, сказал, что это, верно, невеста бродит во сне и что надо разбудить няньку, чтобы отвела её назад в спальню. Он там ещё много разного про няньку сказал, что, мол, плохо следит, и сам выскочил поглядеть.       — Как это он так догадался? — удивился Такко.       — А у них тётка в молодости тоже во сне бродила, — объяснил Арн. — Потом, конечно, совсем свихнулась, это уж одного без другого не бывает. Но слушай дальше. Девчонка та дошла до главной башни и пропала. А дверь-то туда заперта! Мы с Фредриком прошли весь коридор, дёргали и толкали двери, и ни одна не поддалась. Дурной этот Фредрик, я тебе скажу! Ничего не боится. Девчонка как сквозь камень прошла. И не смотри на меня так! Я за ужином не пил. Я правда её видел.       — Значит, у неё были ключи, — предположил Такко.       — Не было у неё ключей. А если и были, то что, она сонная замок отперла бы? Дверь бы отворила?       Арн был прав: тяжёлые двери замка действительно были не по силам Агнет. Такко давно понял, что Катерина придерживает их перед воспитанницей не только из почтительности, но и по необходимости.       — Знаешь, я её тоже видел, — сказал он. — Шла с отцом по коридору и тоже скрылась в башне. Думаешь, всё-таки привиделось? — спросил он.       — Я думаю, хуже, — покачал головой Арн. — То был дух-двойник. Всё правильно: он по следам живых и ходит. Ты видел настоящих людей, а мы с Фредриком — двойника.       Духи-двойники предвещают скорую гибель, это Такко знал.       — Как ни глянь, всё дурно выходит, — продолжал Арн. — Всяко получается, что с невестой неладно. Либо страдает лунным недугом и тронется умом, либо скоро упокоится. Наши теперь думают просить императорского разрешения на свадьбу в этом году. Фредрик осенью войдёт в года, а ей могут разрешить по слабости здоровья. Чем скорее он вступит в права, тем лучше, а то не знаешь, что и думать, сам понимаешь…       — Может, мы ещё какую девчонку не приметили, а? — спросил Такко. Недавние сомнения рассеялись, как дым, едва впереди замаячила новая тайна. — Я попробую завтра разузнать. Может, привели из деревни какую-нибудь любопытную…       Ему самому с трудом верилось, что кто-то из деревенских отважился ходить по ночному замку — те не появлялись дальше кухни. Местных слуг было всего семеро: конюх Берт, почти не покидавший конюшни; повар и его великовозрастный помощник, которых видели только в кухне и кладовой; двое уборщиков — эти бродили по замку с тряпками и щётками днём и ночью, но ни одного нельзя было спутать с девочкой даже во хмелю и в темноте; трое разнорабочих, помогавших то здесь, то там и появлявшихся на верхних ярусах лишь по приказу Катерины. Оставались сама Катерина и Малвайн, но и их нельзя было принять за невысокую и хрупкую Агнет.       Вчера Такко было обидно, что заезжим гостям посчастливилось увидеть нежить, за которой охотился он сам, но сейчас, сидя с Уллем под яблоней, он вспомнил, что кое-что и вправду упустил.       — Кто прислуживает Малвайн? — спросил он.       — Нянька Катерина, — удивился Улль. — Кто же ещё?       — Она всё время с их дочкой, — возразил Такко. — Да и неужели в такой семье будет одна служанка на двоих?       — А ты видел в замке других женщин? Я — нет.       Женщин в замке и вправду было мало — только Малвайн, Агнет и Катерина. Даже когда с приездом гостей стирку перестали возить в деревню, в старой прачечной работали мужчины, и никто из замковых обитателей никак не мог прислуживать маркграфине.       Нянька жаловалась лекарю, что Оллард не разрешает заботиться о больной хозяйке. Очевидно, маркграф сам всё делал для жены, которая, к тому же, очень выборочно принимала посторонних… Такко с трудом представлял себе, в какой заботе нуждалась Малвайн, но чувствовал странное смущение: было нечто неправильное в том, что мужчина заботится о больной женщине, пусть даже и является её мужем.       — В замке и раньше было мало служанок, — продолжал Улль. — Мать рассказывала, что за старой госпожой ходили трое или четверо, только после Малвайн их отправила кого на содержание, кого замуж. Оставила только няньку Катерину и одну служанку для себя.       — Почему?       — Сказала вроде, что так много прислуги не делает чести хозяйке замка.       — Значит, у неё всё-таки есть своя служанка?       Улль замотал головой:       — Да нет. Она после охоты попросилась обратно в город, вроде как отпуск взяла. Потом госпожу Малвайн увезли лечиться в столицу, а потом господин маркграф уже не стал нанимать ей прислугу.       Такко хотел расспросить Улля подробнее, но за кустарниками послышались шаги и гомон. Похоже, снова потеряли что-то ценное, а может, на кухне сожгли главное блюдо и теперь обсуждали, что будет с поваром и можно ли доесть остатки. Нужно было возвращаться, пока их не хватились.       Когда Такко и Улль, наспех одевшись и пригладив мокрые вихры, вели к конюшне по паре лошадей, сверкавших чисто вымытой шерстью, навстречу им уже шёл конюший Берт:       — Провозились! За это время можно было всю конюшню вычистить. Вывозите карету.       — Ещё и карету мыть?! — пискнул Улль.       — Куда лошадей заводишь! — Берт пропустил вопрос мимо ушей. — Запрягаем. Уезжают.       — Кто уезжает? Куда?       Берт вздохнул, махнул рукой и завёл привычное:       — Раньше, помнится, по две недели гостили самое меньше, а нынче…       Такко с Уллем переглянулись, так ничего и не поняв, но послушно выкатили из-под навеса карету и обе телеги. Из замка потянулись слуги, нагруженные тюками и сундуками. С трудом перенесённое в замок добро гостей снова грузили на телеги.       — Раньше подольше гостили… — тянул Берт, наблюдая пустыми глазами, как мальчишки возятся с подпругами и оглоблями. — Раньше с двумя такими недомерками, как вы, в два счёта управлялись, а теперь возишься всё, возишься…       Вскоре всё выяснилось. Оллард отказал молодому Фредрику — отказал бесповоротно и, как говорили, в самых прямых и резких выражениях, не объяснив причины.       Братья-оруженосцы, с которыми Такко успел переброситься парой слов перед отъездом, недоумевали не меньше остальных. Оллард до последнего был сдержанно-любезен, нянька окружила гостей поистине материнской заботой, да и сама Агнет вроде как была благосклонна к жениху. Теперь в столовой растерянные музыканты зачехляли инструменты, на кухне убирали по кладовым оставшиеся припасы, и ощущение неслучившегося праздника сидело внутри, как заноза.       — Об Олларде говорят разное, — шепнул Арн, помогая Такко седлать. — Смотрю, не одна Малвайн здесь тронулась умом. Хотел бы я видеть, кто приедет к нему свататься после такого! Отойдёт всё его добро короне и поделом.       — Может, всё же обидели его?.. — спросил Такко. — Всё же хорошо было!       — Да нет. Я там был и всё видел. Они уже договорились, что поровну оплатят наряд для помолвки, и тут Оллард помолчал, усмехнулся так гадко и сказал, мол, всё вы хорошо придумали, только свадьбы не будет. Мол, вы видели мою дочь, мой замок и мои богатства — так вот, не получить вам ничего этого. Так и сказал, и я сильно удивлюсь, если к нему ещё кто-то приедет хотя бы просто погостить после такого. Ладно! Одного жаль, что не успели на мечах с тобой сойтись! Будешь в наших краях — заглядывай.       Гости уехали, как только запрягли карету; братья сердечно распрощались с Такко и ускакали следом. Недоумевающие слуги грузили телеги, снимали с верёвок за прачечной непросохшее бельё, искали какие-то мешки и шкатулки, которые были увязаны и отправлены первыми. Солнце перевалило за полдень, когда обоз, скрипя колёсами и распространяя острый запах дёгтя, наконец выехал из ворот.       Из сада убрали цветные ленты и светильники, со стен сняли не успевшие увянуть венки, и замок вновь стоял угрюмый и тёмный, будто его нарядили по недоразумению и теперь он был рад вновь облачиться в чёрный бархат копоти и плесени.

***

      Такко вошёл в опустевший замок, как домой. Холл встретил сырой прохладой и запахом увядших цветов. Глаза не сразу привыкли к темноте, и он сначала услышал два знакомых голоса и лишь потом увидел Олларда и Катерину. Такко и представить не мог, что всегда спокойный голос няньки может быть до такой степени наполнен отчаянием.       — Господин маркграф, неужели я не заслужила правды? Почему, почему вы отказали?..       — Тебя это не касается, — Оллард говорил ровно, тяжело, словно клал каменную стену.       — Позвольте быть откровенной… Здоровье Агнет ухудшается в замке. Мне уже трижды докладывали, что ночами она бродит по коридорам…       — Докладывали? — ирония в голосе маркграфа была едва заметна, но нянька отлично уловила её, судя по тихому всхлипу. — Может ли тот, кто не исполняет свой долг, судить, хорошо ли исполняют его другие?       — Я забочусь об Агнет, — говорила Катерина тихо, но твёрдо, — и не делайте вид, что не знаете этого. Но… прошу, вернёмся в город. Я спросила лекаря, и он…       — Местный лекарь годится лишь править животы крестьянкам. От его порошков и советов никакого толка.       — Но благодаря его знаниям Агнет жива!       — Вопреки природе, не так ли? Не нарушает ли лекарь высшего замысла, продлевая дни безнадёжно больной? Не преступление ли дарить ложную надежду близким и вводить в заблуждение всех остальных?       — Да что вы такое говорите, — ахнула Катерина, и маркграф сухо рассмеялся:       — Достаточно. Агнет знает свой долг, а ты не забывай свой.       — Я не хочу, чтобы она разделила судьбу своей матери!       — Достаточно, Катерина! — повторил Оллард с нажимом, и нянька замолчала.       Такко неслышно сделал шаг назад, громыхнул засовом и вошёл в холл. Оллард улыбнулся ему как старому знакомому.       — О, Танкварт! Непростые выдались дни для всех нас, верно? — И снова обратился к няньке: — На лестнице убрано?       — Да, господин маркграф. Работники только что ушли. — Её голос сорвался в самом конце. Оллард указал ей глазами на дверь и, повернувшись к Такко, кивнул на неприметную нишу, в которой находился уже знакомый рычаг, отпиравший запасную лестницу.       — Поднимай. Очень хорошо! Теперь в замке всё будет по-старому. Бери ключ, открывай главную башню. И, будь добр, послушай, тихо ли на запертой лестнице. Вдруг там всё же забыли кого-то? Не хотелось бы через несколько лет найти бесхозные кости.       — Ключ отдать Катерине?       — Ключ? Пусть пока будет у тебя. Отдашь мне за ужином. В семь часов, как всегда.       Такко коротко поклонился и не удержался от вопроса:       — Вы теперь вернётесь в Эсхен?       — В Эсхен? Нет, не вернёмся. Мы останемся в замке. — В голосе Олларда зазвучала насмешка: — Ты стосковался по городу? Тебе наскучил замок?       — Нет, вовсе нет!       — Работа в эти дни была тяжёлой, правда? Уверен, дома тебе не доводилось ходить за лошадьми и браться за топор. Едва ли семья ювелира нуждалась в деньгах.       — Располагайте мной, — только и выдавил Такко, удивлённый участливым тоном маркграфа, а ещё больше точностью, с которой были озвучены его недавние мысли. Сейчас уже не верилось, что он хотел просить расчёта сразу после отъезда гостей. Если вдуматься, нет ничего унизительного ни в чистке лошадей, ни в другой работе… особенно если приказывают не Катерина или кто-то из прислуги.       — Если мне что-то понадобится, я обращусь к тебе, — серьёзно сказал Оллард. — Сейчас оружейная вновь в твоём распоряжении. Твои навыки заслуживают постоянных упражнений. Я предупрежу Катерину, чтобы не приставала к тебе с поручениями, которых у неё всегда множество. А теперь открывай главную лестницу!       В башне стоял могильный холод. Такко поднялся до самого верха, по пути открывая настежь окна и двери и впуская солнечный свет. Со смотровой площадки был виден лес; острые верхушки будто проваливались над озером и отступали перед рекой, за которой виднелись черепичные крыши города. К вечеру весь Эсхен будет обсуждать неудачное сватовство.       Здесь дышалось легко и свободно. Такко отыскал на поясе тонкий шнурок и повесил ключ от башни на шею. Тайны замка ждали. В скором времени он непременно наведается на кладбище — хотя бы и дождь лил как из ведра.

***

      Такко отвык от семейных ужинов и вошёл в столовую с последним ударом часов, опередив, однако, Агнет. Похоже, отъезд гостей выбил прислугу из колеи, потому что камин в столовой не был протоплен, как обычно, и жарко пылал, заливая комнату неверным светом. Такко успел заметить огромные резные буфеты, гобелены на стенах, блеск начищенного серебра… и упёрся взглядом в Олларда, стоящего в глубине столовой вместе с сидящей Малвайн. Верно, они попали сюда по одному из тайных ходов. Отблески пламени переливались по странным металлическим деталям, которые, казалось, были неотделимы от маркграфини. Глаз выхватил большие колёса, какие-то ручки и пружины.       Такко уставился на Малвайн самым невежливым образом, не понимая, где заканчивается человеческое тело и начинается непонятная оправа из металла. Из оцепенения его вывел голос Олларда:       — Танкварт, повороши в камине. Малвайн не любит, когда жарко.       Горящие поленья трещали и разбрасывали искры, пока Такко разбивал их кочергой. Дыхание никак не хотело выравниваться. За спиной послышался неясный шум, что-то лязгнуло, и когда Такко наконец поднял голову, Малвайн сидела на своём месте, уставившись в тарелку, а Оллард откатывал в тёмную глубину столовой странное кресло на колёсах.       Теперь было понятно, отчего маркграфиня почти не покидает гостиной — она не может передвигаться сама! Получили объяснение и её странное затворничество, и нетерпимость к посторонним, и упорное нежелание нанять слуг — верно, ей было невыносимо показывать своё бессилие. Вот уж несчастье так несчастье — потерять и рассудок, и способность ходить! Такко насилу вспомнил о приличиях и отвёл глаза от кресла, вызвавшего у него прямо-таки болезненный интерес.       Огонь в камине почти погас, по углам столовой сгустилась тьма, и единственная свеча едва освещала прямоугольник стола. Вошла Агнет, извинившись за опоздание, и ужин начался.