Лук для дочери маркграфа

      Без малого два дня ушло на то, чтобы привести замок в прежний порядок после отъезда гостей. Нанятые в деревне работники, получив расчёт от хмурой Катерины, собирались по домам, с надеждой поглядывая на небо: погода прояснялась, и можно было надеяться, что зерно будет убрано в срок, а трава, поднявшаяся после дождей на пышных лугах, успеет стать сытным сеном. Такко единственный не получил денег, и нянька снова косилась на него недоверчиво, но ему не было дела до её взглядов. Он снова размышлял над тайной кладбища, раскладывал в голове имена и события, ловил скудные обрывки разговоров и ждал, когда можно будет выбраться за западную стену.       Наконец утро выдалось сырым и ясным. Такко поднялся рано и первым делом высунулся в окно. Солнечные лучи разгоняли туман, обволакивавший ельник. По двору разгуливали спущенные на ночь собаки, и слуга-разнорабочий, зевая, плёлся к вольеру с полными мисками, чтобы запереть сторожей сразу после кормёжки. На кухне только начинали утреннюю возню, и это значило, что до того, как встанут хозяева замка, оставалось добрых три часа. Он вмиг собрался, прихватил лук и выскользнул через чёрный ход.       Лезть на кладбище прямо через западную стену было слишком приметно: могли увидеть из кухни, поэтому Такко выбрал северный путь. Нырнул под ветвями цветущих кустарников, прошёл мимо старых хозяйственных построек, вскарабкался, цепляясь за неприметные трещины и ямки в древней стене, перевалился и мягко спрыгнул на землю, в заросли кустов, среди которых стояла крапива выше его ростом.       Здесь давно никто не ходил. Такко двинулся вдоль стены, которая хоть с одной стороны служила защитой, отводя жёсткие ветки и беззвучно ругаясь, когда крапива обжигала лицо и шею. Завернул за угол и скоро вышел к низкой каменной ограде, окружавшей кладбище. К ней жались густые заросли терновника, чьи колючие ветви были усыпаны мелкими рыжими плодами. Такко шёл вдоль зарослей, отмахиваясь от мошкары, пока не нашёл просвет между кустами; продрался сквозь колючую изгородь, оберегая штаны от шипов, перемахнул через стенку и приземлился в папоротники, доходившие ему до пояса.       В этой части кладбища не было новых могил. Похоже, сюда вообще мало кто отваживался ходить. Кусты разрослись и роняли свои ветви на дорожки, папоротник закрывал надгробные камни, а выбитые на них надписи заволокло мхом и опутало колючими ветками ежевики. Такко сорвал разом горсть ягод; ежевика оказалась мелкой и кисловатой. Когда-то здесь были вырублены деревья и посажены цветущие кустарники, но теперь лес снова брал своё.       Такко наклонился и осторожно ковырнул ножом землю под ногами. Под подстилкой из подгнивших листьев и еловой хвои обнаружились каменные плиты. Наверняка когда-то дорожки содержались в чистоте, и служитель каждое утро разметал упавшие листья, а зимой заботливо посыпал мелким озёрным песком.       Довольно быстро обнаружились и остатки каменных построек. Ясное дело, раньше хоронили в кольце крепостных стен, но, когда замок потерял оборонительное значение, внешние укрепления разобрали. Такко шёл между захоронений управляющих, конюших, псарей, прачек, служивших роду Оллардов на протяжении трёх веков, пока не наткнулся на могилу, убранную выцветшими и потрёпанными красными лентами — самый простой способ отвести беду. Земля просела, и было несложно догадаться, отчего.       Такко бегло оглядел могилу. Замшелый надгробный камень был на своём месте. Если содрать моховой покров, можно было даже разобрать надпись — имя, должность и краткий перечень заслуг. Камни, ограничивавшие захоронение, были разбросаны и втоптаны в землю, а вместо них в песок были воткнуты ветви терновника, увитые красными лентами. В остальном — обычная могила. Как жаль, что ему не довелось оказаться здесь сразу после того, как случилась беда! Поди найди теперь хоть какие следы. Он прикинул расстояние до замковой стены и двинулся дальше.       К тому времени, как солнце поднялось и высушило росу на листьях, он обошёл всё кладбище от замка до озера и обнаружил все пять могил, убранные лентами и нехитрыми деревенскими оберегами. Такко добросовестно осмотрел камни и поворошил заросли, исколов руки о ежевичные плети, но никаких следов, разумеется, не обнаружил: если они и были, их давно смыли дожди. Нашёл и ещё одни старые ворота, выходившие на озеро; они тоже были заложены, увиты колючими стеблями ежевики, и ягоды, открытые скупому лесному солнцу, были гораздо слаще, чем на могилах.       Оставалось осмотреть усыпальницу Оллардов.       Усыпальница стояла недалеко от озера. Нижний её ярус был сложен тёмным гранитом, и не надо было долго гадать, чтобы узнать камни из разобранной внешней стены. Сейчас постройку было едва видно за могучим кустом бузины, усыпанном мелкими чёрными ягодами. Замшелая и облепленная листьями, она напоминала бы гору, если бы не светлые колонны и статуи. Такко отвёл в сторону ветви бузины, загородившие вход, поёжился от холодной воды, которую куст любезно вылил ему за шиворот, и толкнул изящные кованые ворота.       Десять каменных, замшелых, скользких ступеней вниз, и он снова упёрся в ажурные ворота, на сей раз запертые. В сумраке за решёткой угадывались очертания каменных гробниц и статуй. Пахло сыростью и прелыми листьями. Он ещё раз осмотрел дверь: она была не заперта ключом, а лишь закрыта на засов, прикипевший к проушинам. Такко дёрнул его, тот не поддался; он начал раскачивать и тянуть, и засов наконец дрогнул. Такко прервался, чтобы ухватиться поудобнее, и замер — наверху, у ворот, послышались шаги.       Кто-то шуршал папоротниками, приближаясь к усыпальнице, и наконец Такко услышал шорох веток бузины.       Одним движением он взлетел наверх, едва сдержавшись, чтобы не выхватить стрелу. Толкнул ворота, несмазанные петли скрипнули, с той стороны куста послышались сдавленный крик, звук падения и треск веток. Кто-то удирал, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни. Такко рванулся за ним, ориентируясь на оборванные листья и примятый папоротник. Ему даже показалось, что впереди мелькнула светлая рубаха, но её тут же заслонили ветви кустов. Он бежал быстро, перепрыгивая выбравшиеся на дорожку колючие стебли и едва уворачиваясь от веток, хлеставших по лицу.       Однако незваный гость знал здешние места куда лучше и, видимо, нырнул на какую-то тайную дорожку. Когда Такко выбрался наконец на тропу, по которой они с Уллем ходили за рыбой, и хорошенько огляделся, никого не было видно и слышно. На просохшей земле не отпечаталось следов — или он просто не умел их прочесть. Беглец мог направиться куда угодно: в деревню, к озеру или вовсе затеряться в лесу. Солнце поднялось высоко, оно ощутимо припекало сквозь промокшую насквозь одежду, и Такко, досадуя на неудачу, поспешил в замок.

***

      Вернувшись в замок, Такко, с опаской поглядывая на окна, наскоро умылся в конюшне, отряхнул одежду и собирался незаметно проскользнуть в спальню, чтобы переодеться. Но в холле его окликнул Оллард, поднявшийся сегодня раньше срока.       — Где ты был? — спросил он.       — Во дворе, — Такко мысленно выругал себя за то, что не заготовил приемлемую ложь.       — Даже не пытайся мне врать! Ты был на кладбище. — Не дождавшись ответа, Оллард схватил Такко за локоть и выволок на свет.       Следы мха на промокшей рубахе, исцарапанные руки, волдыри от крапивы — отпираться было бессмысленно.       — Да.       — В усыпальнице, — Оллард не спрашивал, он утверждал.       — Нет. Не совсем. Ворота были заперты.       — Как интересно.       — Не заперты, но засов заржавел, и его было не открыть. Я не входил. Я только глянул через решётку, всё ли в порядке.       — Какая трогательная забота. — Голос маркграфа был ровным, но по усилившейся хватке неожиданно сильных пальцев было понятно, что он разгневан не на шутку.       Такко вдохнул и выложил всё:       — Ладно. Я слышал, что близ замка раскрывали могилы. Знаю, что люди пропали. Я думал, что смогу что-то узнать… — то, что ещё утром казалось разумным, сейчас звучало так нелепо, что он запнулся на полуслове. — Мне хотелось хоть чем-то помочь. Я не думал, что туда нельзя ходить.       Маркграф молчал, и Такко вспомнил о загадочном беглеце.       — Но я видел… там ещё кто-то был! Он подбирался к усыпальнице со стороны замка, но я не успел заметить, кто. Погнался за ним, но не поймал.       Оллард улыбнулся — криво, дёргано:       — Идём.       В конце холла сидел, трясясь, мужчина в простой крестьянской одежде. Рубаха была вся в пятнах, штаны — изорваны, на груди висела глубокая деревянная миска.       — Взгляните друг на друга, разорители могил, и впредь хоть немного спрашивайте свой разум, прежде чем куда-то сунуться. С Танквартом всё понятно, но ты-то, Петер, умный вроде бы человек, за какой радостью потащился к усыпальнице?       — Еж… ежевику брал, — заикаясь, выговорил крестьянин и тряхнул миской, в которой действительно перекатывались сочные чёрные ягоды. Он рассматривал Такко с нескрываемым недоумением, будто сомневаясь, что тот не окажется призраком. — И… бузину проверял, не поспела ли.       — Кто берёт кладбищенскую ежевику, должен опасаться, как бы самому не стать пищей для неё, — заметил маркграф. — В следующий раз думай, где собирать. Ты переполошил весь замок своими криками! Иди домой, отдыхай и не вздумай рассказывать небылицы.       Петер ушёл, цепляясь за свою миску дрожащими руками — и как не растерял добычу по дороге? Оллард повернулся к Такко, и тот немедленно склонил голову:       — Прошу прощения, если невольно нарушил запрет.       — Я тебе ничего не запрещал, — сказал Оллард уже мягче. — Но предполагал, что ты будешь осмотрительнее. Кто тебе рассказал… всю эту историю?       — Одна женщина… Ещё в Эсхене.       — В Эсхене?! И после этого ты не побоялся поехать?       — Нет.       — Ты, верно, знаешь, что люди, ловившие преступников, пропали бесследно. Не нашли ни единой косточки, — сказал маркграф, внимательно глядя на Такко. — Тот случай нагнал такого страха на округу, что пришлось заложить западную стену. Раньше на кладбище можно было попасть из двора, но после той ночи слуги боялись даже проходить мимо ворот. Всё толковали о призраках, что сперва тревожили мёртвых, а теперь взялись за живых. Ты всё ещё не боишься?       Такко пожал плечами, и маркграф не сдержал улыбки.       — Удивительно, как при такой неосторожности ты дожил до своих лет. Здешний народ тёмен и глуп. Тебе повезло, что ты встретился со старым Петером, а не с кем-то, кто сперва воткнул бы тебе в спину осиновый кол, а уже потом пришёл бы ко мне. Местные боятся кладбища и не ходят туда без нужды.       — Я не боюсь.       — Бесстрашный возраст — шестнадцать лет, — вздохнул Оллард. — Не суйся больше за ворота без моего приказа. Сам знаешь, здесь не жалуют чужаков. Теперь приведи себя в подобающий вид и приходи в кабинет. Нам есть что обсудить.

***

      Мыльню устроили у северной стены, но сейчас солнце грело так жарко, что даже в этом обычно сыром углу было тепло и сухо. Предстоящий — и, без сомнения, неприятный — разговор с маркграфом мигом поблёк в воображении. Такко невольно вспомнил, как недавно считал за счастье окунуться в реке и просушить одежду у костра, и как они с Вереном до последнего оттягивали стирку, надеясь скинуть эту противную обязанность на прачку в ближайшем городе — за мелкую монету или вовсе за болтовню и нехитрые подарки. Сейчас в это верилось с трудом. На замковой кухне в любое время было сколько угодно горячей воды — бери хоть два ведра! — а в спальне лежала целая стопка чистых рубах и штанов тонкого льна, большинство из которых даже были по размеру.       Такко быстро разделся и босиком прошёл к вёдрам, ощущая тепло нагретых каменных плит. Вода не успела остыть, мочало было в меру жёстким, мыло пенилось и пахло горькими травами, а липовый ковш был именно такого размера, чтобы и грязь смыть, и воду слишком быстро не вычерпать. Солнце припекало в полную силу, и Такко жмурился от удовольствия, подставляя тело горячим лучам. Плотные ужины сделали своё дело: бока перестали напоминать валёк для стирки, острые выступы плеч и бёдер тоже прикрыла плоть. Раньше редкая девчонка не дразнилась, что об него можно уколоться, стоило ему стянуть рубаху. Может, к весне он ещё и подрастёт? Хоть на ладонь, хоть на пол-ладони?..       Он окатился остатками воды — тёплой, так и не остывшей на жарком солнце. Пожалуй, не стоило тратить чистое полотенце, можно было и так обсохнуть. Потянулся всем телом, наклонился влево, вправо, радуясь отклику сильных и гибких мышц, и вдруг в затылке противно засвербело, будто кто-то стоял за спиной. Такко разом обернулся на тёмные окна, но никого не увидел.       Да и кого там можно было увидеть? Окна жилых комнат выходили на юг, а с севера были лишь узкие бойницы главной башни.

***

      Поднимаясь в кабинет маркграфа, Такко ждал сурового выговора, но Оллард, развалившийся в резном кресле, лишь указал ему на чуть менее роскошное по другую сторону стола.       — Садись. И рассказывай всё от начала до конца.       Такко подробно передал услышанное от лавочницы и Улля — разумеется, не называя их имён.       — Ты неплохо осведомлён. Удалось прийти к каким-то выводам? — поинтересовался маркграф. И, видя, что собеседник медлит, ободряюще кивнул ему: — Не бойся, говори. Я не из тех, кто считает местных жителей непогрешимыми. Выкладывай свои подозрения без утайки.       — У вас найдётся рисунок местности? — решился Такко. — Мне было бы проще показать…       Оллард молча положил перед ним лист недорогой черновой бумаги и указал на письменный прибор. Серебряное перо удобно легло в руку, чернила текли на бумагу без комков и пятен. В считанные мгновения Такко набросал на листе кладбищенскую ограду, озеро, усыпальницу и отметил все пять разорённых могил. Вдохнул поглубже и поделился всем, что удалось надумать за эти дни:       — Признаться, сперва я плохо подумал о городских лекарях. Они могли воровать тела для изучения и опытов. Раз могилы разоряли разные: старые и новые, мужские и женские, то, скорее всего, кому-то было интересно, как устроено человеческое тело. На лекарей указывало и то, что их двое братьев и они могли действовать вместе или, что вероятнее, прикрывать друг друга. А ещё они оба сильные люди, раз вправляют кости и режут мясо, а значит, могли и разрыть могилу, и унести останки.       Он перевёл дух. Оллард слушал, склонив голову набок и слегка постукивая длинными пальцами по столу, и Такко продолжил:       — Когда я увидел лекарскую карету, то почти уверился в их причастности, ведь в карете так просто увезти и заступы, и кости. Но проезжая дорога оказалась слишком далеко, с другой стороны озера, — он провёл две линии на рисунке, — а к кладбищу ведут лишь пешие тропки. И деревья там старые, то есть толковой дороги никогда и не было.       На рисунок легли ещё несколько прихотливых линий, изображавших тропки, по одной из которых они с Уллем несли проклятую лохань с рыбой. Такко задержался, покрывая пространство между линиями крохотными ёлочками, и, наконец, последовательно коснулся чистым пером пяти точек, отмеченных внутри кладбищенской ограды.       — Без сомнения, вам лучше меня известно, что все разорённые могилы расположены недалеко от замка. Три, которые пострадали раньше остальных, расположены недалеко от западной стены, а две последние — между озером и усыпальницей. Если на кладбище орудовал кто-то со стороны, он очень рисковал, ведь западные ворота тогда не были заложены.       Оллард устремил на него выжидающий взгляд, но Такко был уверен, что сказал достаточно, и молча отложил перо.       — Значит, ты полагаешь, что преступник всё это время скрывался в замке, — уронил маркграф. Такко немедленно запротестовал, но Оллард остановил его движением ладони. — Я достаточно думал над этой историей, чтобы ты мог меня удивить. Я готов тебя выслушать. Кто это мог быть?       — Я не знаю, — честно ответил Такко. — Но я бы думал на тех, кто изучает человеческое тело. Например, если бы в замке был свой лекарь…       — Лекарей в замке перестали держать ещё при моём деде, — возразил Оллард, задумчиво постукивая по столу и не отрывая глаз от рисунка. — Тогда был выстроен дом в Эсхене, и семья стала бывать здесь наездами. Те немногие слуги, кто жил в замке круглый год, справлялись своими силами или уж звали лекаря из города.       Танец длинных пальцев по столу прекратился. Маркграф взглянул на Такко, чуть изменившись в лице:       — У нас был один человек, который часто бывал в лесу и кое-что смыслил в лечебных травах. Охотник. Жаль, сейчас его не расспросить. Довольно на сегодня! — Он перегнулся через стол и забрал рисунок. — Твои слова навели меня на кое-какие размышления. Я твой должник, Танкварт, хотя с утра ты и заставил меня поволноваться.       — Я лишь хотел отплатить за гостеприимство, — возразил Такко и, чуть помедлив, озвучил главное: — Мои уроки не стоят и трети от тех денег, что вы предлагали. Это ж не главная моя работа, верно?       Оллард откинулся в кресле и вздохнул:       — Кажется, я понимаю. Сожалею, но воображение тебя подвело. Я никогда не подверг бы тебя такой опасности. Кроме того, сюда уже приезжали имперские дознаватели, как ты знаешь, да и сами мы не теряли время зря, и раз уж тайна не была раскрыта сразу, значит, она похоронена навсегда. — Он бросил косой взгляд на Такко, уже готового залиться краской от собственной глупости, и уронил: — Но каким-то непостижимым образом тебе удалось прийти к выводам, к которым раньше не приходил никто. У тебя острый ум, крепкая память, а сверх того, верный глаз и хорошо поставлена рука, — он кивнул на рисунок, который всё ещё держал в руках. — И хранить тайны ты умеешь. Право, жаль, что мы не встретились раньше.       Такко покраснел, на сей раз от неожиданной похвалы, а Оллард убрал рисунок в стол и продолжил:       — Признаюсь, я и вправду нанял тебя, чтобы не столько научить Агнет стрелять, сколько скрасить её будни. Ты сам видишь, что забав у неё мало, а здоровье позволяет ещё меньше. С тем игрушечным луком, который ты сделал, она чувствует себя сильной. Спросишь, отчего я не нашёл кого-то из здешних, кто знает Агнет с раннего детства? Искал, но местные жители глупы и трусливы. Они боятся замка. И Катерина не лучше их.       — Катерина не местная? — удивился Такко.       — Разумеется, нет. Она приехала вместе с Малвайн. Была назначена ей в услужение перед свадьбой, а после рождения Агнет взяла на себя хлопоты о ней, так как Малвайн вышла из небогатой семьи и привыкла обходиться без слуг. Катерина совершенно задурила моей жене голову своими рассказами о призраках, которые якобы живут в замке, а ещё всё твердила о чистоте и благочестии, и я хочу, чтобы ты знал — в болезни Малвайн есть и её вина. Теперь Катерина кормит теми же россказнями Агнет, несмотря на мой строгий запрет. Сколько темноты в людях, Танкварт, сколько темноты и невежества!..       Он взглянул на Такко открыто и дружелюбно.       — То, что ты делаешь для Агнет, стоит куда дороже трёх марок.       — Я не делаю ничего особенного.       — Именно. Ты не жалеешь её, не твердишь, как она больна, не бегаешь вокруг неё с бесконечными порошками и каплями. Не пугаешь её глупыми сказками. Поверь, это дорого стоит.       Он встал, и Такко поднялся за ним.       — К счастью, мне есть чем отплатить тебе, помимо пустых денег. В знак своей признательности я хочу доверить тебе тайну. Тайну, которая ныне известна мне одному. Даже Агнет, моя наследница, моя кровь, не знает её.       Он обошёл кресло и отдёрнул гобелен, закрывавший часть стены за резной спинкой. За ним оказалась простая, ничем не украшенная дверь. Оллард достал из складок одежды ключ; дверь отворилась почти бесшумно, и маркграф поманил Такко в тёмный проём. За дверью была очень узкая винтовая лестница, уходившая вниз.       Такко задержался на мгновение:       — Позволите один вопрос? — и, дождавшись кивка, выдохнул: — Тот человек, который знал лечебное дело и был в замке за лекаря — с ним нельзя поговорить, потому что он тоже пропал? Спустя два…       Оллард остановил его, подняв ладонь:       — Достаточно. Ты хорошо осведомлён. Очень хорошо.       И сделал приглашающий жест:       — Иди первым.