Лук для дочери маркграфа

      Когда Такко второй раз за ночь выглянул в коридор, между каменных стен вновь маячила фигура. Но это определённо была не Агнет. Светильник, висевший в конце коридора, выхватил край кружевного чепца, плечо, обтянутое вышитой женской сорочкой, а затем таинственная обитательница исчезла в тёмном проёме главной башни.       Если в замке и водилась нежить, искать её следовало именно там — где павшие воины бесплотными тенями бродили по узкой лестнице, закрученной против солнца. Он здесь по приглашению хозяина, так что замковая нечисть ему не навредит, — отбросил Такко последний довод разума и бесшумно двинулся по коридору. К босым ногам липли крупинки: соль снова была щедро разбросана по коридору, будто женщина боялась не найти дороги назад. Щёлкали стрелки часов, скрипели гири, заглушая без того тихие шаги; Такко преодолел коридор незамеченным и осторожно выглянул в проём.       В густом сумраке скорее угадывалась, чем виднелась фигура, ползающая по полу и чуть слышно шепчущая себе под нос. Пахнуло лечебными травами и дорогим душистым мылом — здесь явно был живой человек, а не бесплотный дух.       — Ограда с севера, ограда с запада… — бормотала женщина. — Не дай дороги идущим снизу… — Что-то шелестело в её руках, резко пахло полынью и чабрецом.       Такко разочарованно прислонился к стене и стал ждать. От каменных стен несло стылой сыростью, и он успел продрогнуть, пока слушал заговоры. Когда обряд подошёл к концу, он бесшумно отступил за угол, дотянулся до фонаря на стене и осветил площадку. Женщина резко подняла голову, и Такко встретился глазами с нянькой Агнет.       Если она и удивилась, то не показала этого. Поднялась с достоинством, отряхнула платье и, скрестив на груди руки, сказала:       — Следишь, значит. Вот зачем тебя наняли.       — Нет, — покачал головой Такко. — Я проснулся от шума и пошёл поглядеть, кто здесь.       — Врать мне будешь? За этими дверями ничего не слышно, хоть режь кого.       Такко мог бы рассказать, как учился стрелять на слух и различать крадущиеся шаги среди ночных шорохов, но разве ж нянька поймёт! Он поднял фонарь повыше и оглядел круг, очерченный солью, разложенные внутри него пучки трав, колючие шарики чертополоха и угольки, взятые вместо свечей.       — Разве заговоры на защиту делают в темноте? — удивился он.       — А ты сходи к господину маркграфу и спроси, — предложила нянька. — Сходи-сходи. Я в замке подольше тебя. Поглядим, кому поверят.       — Да ты вроде ничего плохого не делаешь, — пожал плечами Такко. — А от кого ты защищаешься? Кто идёт снизу?       — Они не за тобой придут, — отрезала женщина и принялась сметать соль и травы в припасённый мешок.       — А за кем? — не унимался Такко. — И почему ты всё убираешь? Послушай, вчера я тоже нашёл здесь соль и никому не рассказал. Это же ты её рассыпала? Зачем? Кого ты боишься?       «От твоих вопросов твердолобый баран — и тот сбросится со скалы», — говорил когда-то отец, и похожий ответ сейчас отчётливо читался во взгляде няньки. Но раз она сама проговорилась, что маркграф не одобряет её действий, отчего не попытаться выведать тайну?       — Если и боюсь, то не за себя, — процедила она и резким движением стянула тесёмки на горловине мешка. — Иди, докладывай! — Смерила лучника презрительным взглядом, протиснулась мимо, задев его шёлковым плечом, и скрылась в восточном крыле, где были хозяйские спальни.       Говорят, тимьян укрепляет дух и помогает увидеть бесплотных обитателей, полынь изгоняет зло, чертополох защищает, а соль — очищает. Сейчас запахи свежесрезанных трав уходили в приоткрытое окно, и о проведённом обряде напоминала только дорожка из соли, ведущая через всё западное крыло, — нянька забыла убрать. За кого же она боится? Такко перебрал в памяти всех обитателей замка: маркграф с госпожой Малвайн и Агнет здесь хозяева, их никакая нечисть не обидит. Неужели кто-то из слуг? Едва ли — они тоже свои. Но спрашивать было некого: шаги няньки затихали в восточном коридоре, теряясь за тиканьем часов.

***

      — Главное — не отпускать тетиву без стрелы, — втолковывал Такко Агнет. — Иначе вся сила, которая должна метнуть стрелу, останется в луке и может сломать его.       Дождь всё лил, и под стрельбище приспособили оружейную. Здесь начисто вымыли полы, смахнули паутину со стен, а в самый светлый угол натащили соломенных тюфяков, чтобы стрелы не отскакивали от каменных стен. Для тепла принесли светильников и жаровен. Нянька безмолвным изваянием стояла неподалёку и следила за своей воспитанницей, бросая на Такко хмурые взгляды. О ночном разговоре не обмолвился никто.       — Чтобы тетива не била при выстреле, нужно слегка развернуть локоть. — Прикоснуться к бледной руке, пусть и закрытой кожаным наручем, было немыслимо, и Такко показал на себе. — Вот так. Попробуем ещё раз натянуть без стрелы и сложиться обратно.       Спинка белого лука согнулась наполовину, когда пальчики Агнет, затянутые в защитную перчатку, сорвались с тетивы. Плечи лука распрямились с глухим дрожащим стоном; Такко вздрогнул, будто по его собственным плечам прошлась плеть, и как мог ободряюще улыбнулся девочке:       — Ничего, бывает. Нужно просто привыкнуть к перчатке. Попробуем ещё раз.       Он видел, что в тонких руках совсем нет сил. Агнет тянула слабенький детский лук так, будто камень из болота тащила. Зимой, когда речные заводи сковывает мороз, пильщики льда с таким усилием тянут полупрозрачные глыбы, чтобы выложить ими погреба; казалось, что руки Агнет, выглядывающие из обшитого кружевами шёлка, лишь немногим теплее тех глыб, а по синеватым прожилкам бежит не кровь, а талая вода. Прозрачные глаза смотрели почти виновато, когда тетива снова сорвалась. Такко протянул руку, и Агнет отдала лук с видимым облегчением.       — Можно отдохнуть, — буркнул лучник, мысленно досадуя на то, что так и не решил, как обращаться к девочке: на «вы» не позволял возраст, на «ты» — разница положений и её глаза, в глубине которых таилась твёрдость горного хрусталя. Он скинул с лука тетиву и принялся ослаблять закрутку. Агнет ворковала с нянькой; та, кажется, проверяла, не натёрли ли защитные приспособления нежную кожу.       — Готово, — объявил Такко. — Теперь будет полегче.       Легче не стало; следующие четверть часа они пытались попасть даже не в соломенную мишень, а хотя бы в деревянный щит, на котором она была закреплена. Иногда стрелы летели метко, но чаще слышались глухие удары о дерево и лёгкий стук, когда они, отскочив от щита, падали на каменный пол. Неудачи были тем обиднее, что решимости и упорства Агнет было не занимать, но на хороший выстрел не хватало сил. Такко никогда раньше не видел такой бледности, наливавшейся тяжёлой синевой на кончиках пальцев и бескровных губах.       Пробили часы — с первого яруса донёсся глухой гул, ему вторил перезвон со второго, следом отозвался механизм в оружейной, и Такко принял у Агнет лук, едва скрыв облегчение. Нянька подоспела с тёплым плащом, укутала наследницу и обеспокоенно вгляделась в её лицо, ища признаки переутомления. Вскоре с лестницы послышались их неторопливые шаги.       Собирая стрелы, Такко всё яснее понимал, что научить Агнет стрелять — почти непосильная задача. Да и зачем ей? Боевой лук она не сможет натянуть никогда, да и игрушечный приносил одни разочарования.       Внизу Такко едва не столкнулся с маркграфом. Тот приветствовал его вопросом:       — Как успехи моей дочери?       — Она старается, — коротко ответил Такко, и маркграф понимающе кивнул:       — Не будь к ней излишне требовательным. Уроки должны доставлять Агнет удовольствие. Следи, чтобы она не уставала.       Такко кивнул с облегчением. За спиной по лестнице послышались шаги — нянька, предположил Такко и не стал оборачиваться, и вскоре Оллард подтвердил его догадку:       — Катерина?       Такко соизволил наконец обернуться и поразился перемене, произошедшей в няньке. Увидев их вдвоём, она будто поникла, в статной фигуре читались отчаяние и обречённость, но подходила она, гордо подняв голову. На него Катерина метнула лишь один короткий и полный презрения взгляд.       — Здорова ли Агнет? — насторожился Оллард.       — Здорова, господин маркграф, — выговорила она.       — Работники прибудут в срок?       — Да… Обещались к обеду.       — Хорошо. Танкварт, — обратился Оллард к Такко, — в конце недели мы ждём гостей. Важных гостей. Дел будет много, на счету каждая пара рук. Я могу на тебя рассчитывать?       — Разумеется.       — Очень хорошо. Когда прибудут работники из деревни, Катерина всем раздаст поручения. Мне показалось, ты неплохо управляешься с лошадьми, а наш конюший Берт уже слишком стар.       — Берту нужен помощник, — согласилась нянька, всё ещё подозрительно поглядывая на Такко. — Господин маркграф, завтра прибудут первые обозы с продуктами…       — Я выдам деньги через четверть часа в кабинете.       Катерина ушла, бросив на лучника ещё один взгляд. Тот и ухом не повёл.       Невелика честь — принимать лошадей и следить за ними всё время, что гости будут в замке, но Такко с радостью ухватился за возможность хоть отчасти отработать обещанные три марки, а главное — оправдать оказанное доверие. Кроме того, наконец будет с кем поболтать из свиты знатных гостей.       — Тебе наверняка захочется поговорить со слугами, — Оллард будто читал его мысли, — и я должен напомнить, что тебе известна одна из тайн, в своё время обеспечившая неуязвимость замка.       Такко удивлённо поднял брови и Оллард пояснил:       — Лестница в главной башне. Для посторонних башня закрыта. В оружейную будет вести другая лестница, которую мы откроем нарочно для гостей. Я могу положиться на твою верность?       Такко молча поклонился, польщённый доверием.       — Очень хорошо. Идём, откроем гостевой проход прямо сейчас.       Он указал на светильник на стене и поманил в нишу, едва заметную в полумраке. Там оказалась короткая лестница вниз, которая вела к крепкой дубовой двери — не то погреб, не то кладовая. Такко поднял фонарь и осветил аккуратную дверцу в стене. Оллард нажал какую-то пружину, дверь распахнулась, и за ней открылись небольшое углубление и рычаг.       — Тяни, — сказал Оллард.       Рычаг поддался неожиданно легко; что-то щёлкнуло, будто замку вправили сустав. Когда они вышли в восточный коридор, одна из запертых ранее дверей была открыта. Из прохода пахло сыростью; в сумраке едва угадывались пыльные ступени.       — Вот это да, — не сдержался Такко.       — По этой лестнице гости будут попадать к спальням, а в оружейную будет вести лестница из западного коридора. Ты поладил с Катериной?       Такко пожал плечами.       — Она ведёт дом и заботится об Агнет, и хлопот у неё много, — продолжал Оллард. — Мы все не лишены недостатков и должны быть снисходительны друг к другу, верно? Теперь поднимись наверх и проверь, открылись ли двери в оружейной и на втором ярусе. Будь осторожен, там много лет никто не ходил!       Ступени лестницы были высоки и узки, но Такко и не заметил, как оказался на третьем ярусе и попал прямо в оружейную, только с другого конца. Он осмотрел дверь и стены, но не смог найти загадочный механизм. Лестница тоже оказалась самой обыкновенной, разве что очень грязной; здесь пахло сыростью и с потолка свисали клочья паутины. Он вернулся вниз, довольный донельзя. Замок открывал свои тайны — чего ещё было желать?

***

      Всю неделю в замке кипела работа. Из деревни были вызваны десятка полтора работников; с утра до вечера скребли и мыли коридоры и комнаты, вытряхивали покрывала и гобелены, тёрли щётками замшелые статуи во дворе и подстригали разросшиеся кусты. В огромных котлах с ароматными травами кипятили простыни. Такко на пару с учеником кузнеца, неразговорчивым вихрастым парнем, привели в порядок оружейную и счистили пятна ржавчины с металлических ножен, только дела на этом не закончились: нужно было то перенести мебель из одной пыльной комнаты в другую, то наколоть дров прачкам и поварам, и хорошо, что хоть воду из колодца не таскали вёдрами, а качали хитрым приспособлением вроде тех, какими подавали воду в шахты.       В кухне по вечерам теперь было тесно и шумно. Такко засиживался там чуть ли не до петухов, соскучившись по разговорам, сказкам и песням. Говорили обо всём, избегая судачить лишь о безумии хозяйки и разорении кладбища.       Зато стало известно, кого Оллард ждёт в гости — юного маркграфа Фредрика Вилларда, который собирался прибыть вместе с дядей, чтобы обсудить возможность связать два богатых и влиятельных рода узами родства. Молодой Фредрик собирался просить руки Агнет. Приём обещал быть скромным, но все ждали, что сразу же объявят помолвку и по этому случаю закатят настоящий пир на всю округу. Тем более, близился Праздник урожая [1] — лучшее время, чтобы пожелать молодым богатой жизни и здорового потомства.       Невозможно было понять, что думает по этому поводу Агнет, но нянька в эти суматошные дни была сама не своя. Её голос раздавался в кухне с самого утра; в полдень, уложив свою воспитанницу на дневной сон, она вновь обходила замок и двор, не упуская ни одной мелочи.       И каждый день среди согнутых в работе спин мелькала сама Агнет — голова в венце светлых волос была гордо поднята, а пояс оттягивала увесистая связка ключей, знак хозяйки дома. Агнет молча проходила по двору, смотрела, кивала и часто оглядывалась на неизменно сопровождавшую её няньку: всё ли правильно? Такко пару раз слышал, как Катерина негромко выговаривала своей воспитаннице за то, что не жалеет себя, но девочка упрямо обходила всех, прежде чем удавалось отправить её отдыхать.       — Точь-в-точь как мать, та тоже себя не жалела, — бормотал конюший Берт, пока они разбирали сбруйную, освобождая место. — Эх, вот раньше было время! В каждом деннике лошади стояли, и упряжные, и верховые, и охотничьи, а теперь стыд один, а не конюшня. Раньше втроём едва управлялись: пока почистишь, корм задашь, пока прогуляешь каждую, нисколечки свободы не оставалось, а теперь скучай себе целыми днями… Раньше к ковалю по два раза за месяц ездили, а теперь…       Такко не разделял его тоски: ему работы хватало. Пришлось на всю неделю забыть об упражнениях с маркграфскими мечами и об уроках стрельбы, зато он наконец перестал чувствовать себя нахлебником. В последние дни он почти не появлялся в замке, даже ночевать оставался на сеновале, где до рассвета не смолкали разговоры, и трудно было поверить, что совсем недавно он садился за стол с хозяевами и целыми днями бездельничал.       В другой раз он непременно залюбовался бы тонкой работой на праздничной сбруе, но сейчас от таскания тяжёлых сёдел ломило спину и сводило пальцы. Было душно, с утра парило, будто перед грозой, но облака над головой висели серые и неподвижные, и было ясно, что ненастье обойдёт замок стороной. Такко вышел из конюшни умыться и услышал встревоженный гомон; у распахнутых дверей кухни толпились люди, и спустя считанные мгновения долетела новость: Агнет упала в обморок, и её, бледную и неподвижную, отнесли в спальню.       Тщательно отлаженный механизм, ненадолго споткнувшись, продолжил работу: люди вскоре разошлись по местам. Под окнами восточного крыла пахло травами. Из окон гостиной доносились звуки клавесина. Работники переглядывались и молча отводили глаза — почти каждый помнил, как раньше по двору расхаживала сама Малвайн, и она-то не падала в обморок от кухонной духоты. Теперь она вовсе не замечала оживления, охватившего замок. Работники подстригали кусты, посаженные по её приказу, отмывали статуи, высеченные по её рисункам, подновляли скамьи, на которых она раньше сидела с рукоделием. Замок готовился к празднику, забыв о своей последней хозяйке так же легко, как о тех, что лежали в маркграфской усыпальнице за внешней стеной.