Расследование Кота Нуара, все улики ведут к...

      Небо было окрашено в черный, когда Адриан вышел на балкон. Тонкие пальцы сжимали стеклянный стакан с охлаждающим напитком, оставляя на нем следы. Юноша стоял напротив черной перегородки, уперевшись в нее носком своих черных ботинков, иногда потягивая приятный напиток, словно пытаясь заполнить оранжевой жидкостью пустоту внутри. Он пришел сюда, чтобы найти утешение в звездах.       Адриан чувствовал себя сломленным, слабым, беспомощным. Сегодняшним днем его сила надломилась, вся его воля, собиравшаяся в кулак при каждой встрече с красной леди, дала трещину. Он не мог стоять в стороне, когда Рена Руж уносила ее прочь, такую ослабленную и покалеченную. Кто бы мог подумать: они, сильные, храбрые герои, были повержены не могуществом дальнего врага, а неосмотрительностью людей, природной стихией. Вера в собственные силы тонула в потоке отчаяния.       Юноша поднял взгляд, всматриваясь в сверкающие бриллианты, что расстелились на чернильном полотне. Сейчас он готов был молиться любым богам, лишь бы его единственная была жива, даже если ему не суждено узнать, кто скрывается за красной маской. Мысль о том, что она могла умереть заставляла его сердце разрываться на сотни-тысячи-миллионы мелких осколков, словно оно сделано из стекла.       «Все, что стеклянное бьется легко», — ненароком вспомнилась ему эта фраза.       Его отрешенный взгляд переметнулся с опустошенного стакана на сияющее коварным блеском кольцо, что неоднократно выручало ни его одного. Однако как же беспомощно было оно в данный момент. После окончания спасительной миссии, в глубинах поместья Агрестов, юноша пытался дозвониться до своей леди с помощью своего излюбленного шеста.       Сигнал размеренно звучал повторяющейся мелодией, а после обрывался. Что это могло значить? Подобного ранее не наблюдалось. И все, что оставалось Адриану — продумывать возможные варианты исхода событий. Именно в такие моменты человек понимает, что неизвестность — страшная вещь, от которой в жилах стынет кровь, а сердце и вовсе уходит в пятки. — Успокойся уже, — на мгновение юноша замер, хотя стоило бы привыкнуть к внезапности появления его черного друга с остроугольными ушами. Он любил появляться в те редкие моменты, когда Адриан искал уединения в себе и звездах, нарушая тем самым его покой. — Она жива.       Из легких, кажется, одним ударом выбили весь воздух. Тяжкий груз переживаний был готов опуститься на дно пыльной шкатулки, услышь Адриан подобное заключение вновь. Для него высшей привилегией была бы возможность вновь услышать ее мелодичный голос; взглянуть в васильковые глаза, которые обрекли его сердце на нескончаемые муки. Он болен ею, и это его пожизненный приговор. — Да? Но откуда тебе знать? — он повернулся неожиданно, резко, еще сильнее сжав в своей ладони тот самый стакан. Ему в какой-то момент показалось, что от такого сильного давления стеклянный сосуд разлетится мелкими осколками по всей площади балкона и за его пределами. — Я ощущаю энергию квами твоей леди, поэтому с уверенностью могу сказать, что она жива. Ибо, если ее сердце перестанет биться, то квами уснет и пробудится лишь тогда, когда у нее появится новый хозяин. — Но где гарантия того, что она в порядке? Что, если она умирает прямо в это самое мгновение, пока я стою здесь, на балконе, и веду беседу с яйцеголовым квами?! — у Адриана сорвало крышу, ему хотелось рвать и метать. Он бы сейчас все отдал, чтобы сражаться с ней бок о бок с очередной жертвой акумы. — Ты просто должен поверить в нее. Разве твоя леди когда-либо подводила тебя? — юноша виновато опустил взгляд, потому что, черт побери, он должен в нее верить, даже если солнце погаснет. — Ты прав, она будет жить. Это же моя леди, она обязательно выкарабкается, что бы не происходило. Она вернется, чтобы спасти этот бренный мир от очередного злодея, чтобы излечить мое изувеченное сердце. Она знает, что мне без нее никак. Никак, понимаешь?..       В этот крохотный миг Адриан поклялся себе самому, что будет неизменно верить в свою леди, беспрекословно возложив свое сердце в ее ладони. Каждое решение, сделанное в прошлом или возможном будущем, будет принято им со смирением взгляде, с кошачьей покорностью.       В зеленых глазах, блестящих ослепительной любовью, квами увидел то, что не доводилось ему раньше. Первозданную истину, колеблющую его, казалось бы, потерянную душу. Все прежние носители двух талисманов были безвозвратно связаны прочными узами, скованными самой судьбой. Но, увы, их вылепили они. Двое квами, что полюбили друг друга, скрепив носителей своих талисманов крепкими нитями, что связывали их, наделив небывалой силой. Знала ли об этом Тикки?       Плагг не знал верного ответа, но единственное правильное решение созрело неожиданно. В скором времени ему предстоит встретиться с той, которая однажды заковала его сердце цепями любви. С той, которую он предал несколько столетий назад. Неприятные воспоминания яркой вспышкой возникли перед глазами, обжигая что-то внутри, что-то истлевшее еще тогда, в далекой древности, на пороге сотворения мира. После этого они виделись несколько раз, но… сколько же боли было в ее глазах?..       «Это мальчик, Адриан, какой же он светлый и чистый. Он мое искупление в бесконечном водовороте вечности. Но достаточно ли этого, чтобы искупить вину перед той, от который ты однажды отвернулся, когда она готова была возложить весь мир к твоим ногам, отдать тебе свое бьющееся сердце? Однажды я узнаю ответ на этот вопрос.»

***

      Свет, горевший в каждом окне многоэтажного здания, померк. Лишь в правом крыле верхнего этажа он неизменно горел. На маленькой, но уютно обустроенной кухне слышалось размеренное пыхтение старого чайника, позвякивание ложки, что ударялась о края белоснежной чашки, тихие, но наполненные весельем голоса девушек.       Поздней ночью, когда все обитатели многоэтажки стихли, две подруги затеяли душевный разговор за распитием чая. Если бы на них кто-то сейчас посмотрел со стороны. то ему, вероятно, захотелось бы наложить на этот фрагмент эффект пленочности, чтобы подчеркнуть ту особую атмосферу, царившую среди выстроившихся в ряд белых тарелок и полупрозрачного пара, колечками поднимающегося с носа горячего чайника. — Что изменилось? — неожиданно спросила Алья, переведя задумчивый взгляд с фарфоровой чашки на подругу. — Ты сейчас о чем? — непонимающе отозвалась девушка, сделав глоток мятного чая. Кипяток приятно обжигал горло, даря невероятные ощущения, позволяя ей чувствовать себя живой. Мысль о том, что ей пришлось побывать на грани смерти, несомненно пугало.       Все, что она делала раньше, было без доли сомнения правильным. В голове иногда мелькали мысли, что исход у героических побегов девочки-подростка может быть весьма плохим. Все же это не диснеевский сериал, где каждой спасительнице обеспечен happy end. Но до сегодняшнего момента все это казалось каким-то далеким, нереальным, несбыточным, словно смерть — глупая сказка, что родители рассказывают своим детям, чтобы те слушались их. Но сегодня она столкнулась с жестокой реальностью. Каждое мгновение может стать последним. То, что она воспринимала как игру, обрело другие краски. — Адриан. Ты больше так не сияешь, когда видишь его, — начала разговор девушка, вспоминая то, как раньше ее подруга относилась к Агресту. Он был центром ее вселенной, якорем, силой. — Просто… все рано или поздно заканчивается, — разочарованным тоном произносит Маринетт. — Не могу же я вечно бегать за ним, ища влюбленными глазами его светлую макушку в толпе. Я тоже человек, Алья, и я хочу любви. — Ты лжешь, Маринетт, — героиня в красном удивленно посмотрела на рыжеволосую. — А знаешь почему? Адриан тебя не любил, он видел в тебе лишь друга. Лука? У него к тебя явно что-то есть. Но мне кажется, что это просто симпатия. Единственный, кто любил тебя, кто оставался верным тебе, кто безвозмездно помогал тебе в любое время дня и ночи, — это Нуар. И ты это знаешь, знала всегда, но тебе было все равно. — Нет, это неправда, — отрицательно помотала головой из стороны в сторону девушка, прикусив от волнения нижнюю губу. — Я… я пыталась… — Маринетт, хватит, просто прими тот факт, что, быть может, ты и спасаешь постоянно жизни сотни парижан, но ты чертова эгоистка. Адриан не обращал на тебя внимания, переводил все твои томные взгляды в шутки. Тебе было больно. Но чем ты лучше него по отношению к Нуару? Знаю, тебе неприятно. Но мне всегда хотелось высказать это в лицо ЛедиБаг, но с ней мы никогда не были близкими подругами. Это только с виду он такой сильный, пуленепробиваемый, но там, за корочкой глуповатых шуток, скрывается безмерно доброе, ранимое сердце. И оно действительно сильно болит. И причиной тому ты.       После того, как девушка закончила свой длинный монолог, Маринетт замерла. Ей словно пришелся удар прямо по ребрам — воздуха в легких не оставалось. Она не могла поверить, что столько времени игнорировала чувства близкого друга, верного товарища, что был рядом с ней всегда. Она убивала его своей нелюбовью, а он все равно следовал за ней. — И еще, думаю, стоит тебе сказать. После произошедшего он беспрестанно звонит тебе. Мне тоже звонил, но я не ответила. Он волнуется за тебя, поэтому… Ты сама знаешь, что должна сделать, — Алья кивнула, после чего ретировалась с территории кухни.       Маринетт осталась одна с роившимися в голове мыслями и непонятно откуда возникшим чувством вины. Ей нужно позвонить ему, сказать, что она в порядке и… извиниться? Наверное, это было бы идеальным вариантом. В руках появился красный йо-йо с черными вкраплениями. Ей бы нажать на кнопку вызова да поговорить с ним. Только вот у героини, что способна броситься в разъяренное пламя, бушует в сердце страх.       ЛедиБаг смело мчалась навстречу опасностям, таившимся в долгом противостоянии света и тени. Она спасала невинных детей, в последний миг уворачиваясь от хорошо заточенных клинков, что должны были лишить ее головы; прыгала в разбушевавшееся море-озеро, где акулы поедали живую плоть; до последнего цеплялась крюком за крепление рушившейся Эйфелевой башни, чтобы не погиб виновник произошедшего, жертва акумы. Но то была ЛедиБаг, в жилах которой плескалась храбрость. Маринетт не такая, у нее же на лбу красным фломастером выведено «конченая трусиха».       Однако Нуару должна позвонить отнюдь не Маринетт. Тогда почему же она боится? Может быть, ей страшно больше не почувствовать в его голосе тех нежных ноток, присущих лишь в обращении к ней; услышать безразличие там, где раньше была любовь? Пустота — самое страшное, что может пробудиться в человеческом сердце. Лучше услышать обвинения в свой адрес, чем пропитанные холодом слова, в которых нет ни капли жизни.       Сейчас или никогда. Она решилась, нажав на кнопку вызова. На экране высветилось количество пропущенных. 192 — явно внушительное число. Маринетт стало еще более неловко, чем было прежде. Ей хотелось сбросить вызов, потому что сердце билось невероятно быстро, а страх атласной лентой оплетал позвоночник. Но он ответил раньше, чем девушка сделала это. — Мм… привет?.. — она прикрыла глаза, стыдливо накрывая щеку ладошкой. — Ты мне вроде как звонил и… Да, черт побери, 192 вызова. И мне ужасно неловко, что тебе пришлось волноваться за меня. — Моя леди… — послышался приятный тембр голоса. — Не стоит извиняться, я безмерно рад слышать твой голос. Это величайшая привилегия для меня. Ты в порядке? — Да, просто тогда… в общем, я отключилась на продолжительное время. Но ничего серьезного: пара ссадин и легкое головокружение. Сейчас я нахожусь в надежных руках. — Что же, я рад за тебя. Думаю, тебе стоит отдохнуть. Спокойной но… — Стой! Прежде чем ты уйдешь, я должна сказать это. Прости меня за мое холодное, сухое безразличие. Ты любил меня так искренне, а я… я игнорировала твои чувства, даже не так. Я пыталась сделать так, словно их не существует, будто бы мы находимся в параллельной вселенной. Прости меня, мне действительно стыдно. Однако не думай, что что-то изменилось. Я по-прежнему не люблю тебя так, как ты того желаешь. — Мне достаточно просто слышать твой голос — большего и не надо. Но любовь моя останется неизменной... Спокойной ночи, моя леди. — Спокойной ночи…       Странный, саднящий душу осадок остался где-то глубоко внутри. Маринетт искренне не понимала, почему же в области грудной клетки вновь пробудилось чувство вины.