Противоположности

      Подоконник школьного окна был занят барахлом девичьей сумки, которое она разбросала в поисках странно затерявшегося зеркальца. Разговаривая по телефону, прижимая ухом к плечу смартфон, Пак Сора хотела взглянуть на своё отражение ещё раз и убедиться, что губа уже почти зажила. Хотя тема разговора с подругой-оппонентом шла именно о причине этой ссадины и той, кто её оставила.       — Я её уничтожу, уверяю, — посмеивалась Сора, бросив, наконец, бессмысленное занятие поисковика, перехватив трубку в руку и теперь сосредоточившись на донесении мысли. — Я сделала фотографии побоев и уже написала заявление. Осталось только после школы отнести в участок. Эта пай-сука ещё узнает, с кем связалась, — уверенно утверждала девушка. Она вскрикивает, совсем не заметив, как со спины к ней подошли и, больно зажав запястье на руке со смартфоном, её отдёрнули, оторвав средство связи от уха. — Какого хера? — возмущённо пропыхтев, Сора постаралась развернуться, но руку сжимали, как в капкан, и ей удалось только развернуться вполоборота, заглядывая через предплечье на парня.       — Что ты собралась сделать? — Юнги угрожающе сузил глаза. Его насторожило услышанное, случайно проходя мимо, а интуиция подсказывала, о ком конкретно идёт речь.       Сора ухмыльнулась и покривила губы, покрытые кораллового оттенка помадой. Немного вызывающе для школы, но это же сама королева.       — Не твоё дело, — едко бросила «царская особа», попытавшись выдернуть руку из цепкой хватки. Юнги умел скручивать и в рог, и в узел, если потребуется, поэтому попытка не удалась, а в его голосе проскользнула сталь, удерживая девушку не столь физически, сколько прижимая морально.       — Я не буду повторять вопрос дважды, Сора. Не заставляй меня применить силу к девушке.       — Что тебя так волнует, Мин? То, что с твоей Нарой что-то случится? Вы же никто друг другу, или я ошибаюсь? — её глаза сузились в хитром прищуре, говоря, что любой дурак уже бы догадался, что они с Нарой не просто два человека, посещающие одну школу. Да и глупо отрицать теперь. Его действительно заботит Ли Нара и то, что собирается выкинуть Сора в её сторону.       — А вот теперь это не твоё дело.       — Тогда что ты так завёлся? — вырвав, наконец, запястье, Сора отстранилась.       — Что ты задумала? Говори! — вспылил Юнги. Королева давно стала его бесить, ровно до того момента, как стала слишком зацикливаться на Наре. В нём срабатывал инстинкт защитника подруги. Защищать всегда, везде, ото всех. Хотят обидеть её, тогда пускай попробуют вначале обидеть его.       — Ладно, — чуть облизнув губы, Пак пожимает плечами, пытаясь показать свой уровень. Она тут сжалилась над парнем, а не на неё оказывают давление. — Я разрушу её идеализированную репутацию, которой она так легко пускала пыль в глаза всем. Я покажу её сущность. Представляешь, какой будет позор на её имени, заклеймив в личном деле, заявление об избиении. Директор школы явно будет так расстроен и удивлён, но, самое главное, разочарован. Представляю его лицо, когда приду к нему вся такая несчастная, — она наигранно опечалило лицо, моментально подключая актёрское мастерство, и тут же моментально надменно улыбнулась, утверждая, кто есть королева. — Ли Нара запомнит меня надолго. Пускай она катится к своей псине.       Пристально взирая на Сору и сжимая кулаки с челюстью. Впервые. Впервые ему хочется дать пощёчину женскому полу! Но он не позволит тронуть её. Его девочку. Он сдерживается, унимая разрастающуюся ярость и негодование. Выбили из колеи — да. Срочно нужен выход из положения, но какой? Как уберечь? Прекрасно знает, как Нара дорожит своим обликом, пошатывающимся сейчас под напором королевы школы. Одно её слово, единственное действие, и всё уничтожится. Испачкают, осудят в лживых доносах, и не отбелить более. Глаза Юнги прикрылись, глубокий выдох сорвался с губ, приходя в себя, и веки разомкнулись, открывая его мутный взгляд.       — Зачем тебе всё это? Для чего ты это делаешь? Хочешь так возвысить задетую гордость? — задавались вопросы спокойно, осторожно, прощупывая, где проступит трещина и можно будет надавить, выкрутиться и вырвать острое желание девушки жалко мстить за глупую зависть. Именно глупо девушка увязла в зависти перед другой девушкой. Нара красива, умна, статна. Сора сама придумала и увидела в ней конкурента, не претендующего на трон, но она стала одержима этой мыслью. Человек морально слабеет, маниакально ища угрозу. Эта мания опасно влияет на психику, но он не психолог, чтобы объяснить это девушке.       — Для чего? Глупый вопрос, Юнги, — сложила Сора руки на груди, не замечая подвоха, просто выливая всё на парня. — Что ты в ней нашёл? На таких, как она, такие, как ты, даже не смотрят. Она обычная. Тогда почему она? Почему не я? Я красивее её. Ты мне подходишь по статусу и не строй такую рожу, словно сам не знаешь, какой статус имеешь в школе. Тебя боятся, — Сора подошла к нему, опуская руку на грудную клетку, вблизи разворота расстёгнутой на три верхние пуговицы школьной рубашки. Её ладонь заскользила по груди, а взгляд игриво блуждал, сопровождая собственные поглаживающие действия. — Тебя уважают. Ты хулиган, Юнги. А плохие мальчики всегда будоражат воображение. Почему ты никогда даже не смотрел и не желал законную королеву? — шальные пальчики огладили холодную кожу, добравшись до ворота. Юнги перехватил её ладонь, останавливая действия. Не потому, что было неприятно, но сейчас его заботило другое, где Нара блистательно одерживала верх над королевой, которой и не понять связи между ними.       — Что ты хочешь, Сора? — вынудил он поднять на себя её взгляд.       Девушка моментально улыбнулась, словно и ожидала данного вопроса. Она позволила себе поднять на цыпочки, прильнув к уху молодого человека, пылко и горячо вышёптывая каждую букву.       — Трахни меня, Мин Юнги.       Удовлетворённо отстранившись, она приметила удивление в его взгляде, которое он тут же сморгнул, и погрузился в раздумья.       — При одном условии, — выдал, как собственный приговор. — Ты не тронешь более Нару.       Победная ухмылка озарила девушку. Она получит желаемое. Её победа.

***

      Утреннее солнце не озаряло комнату. Лучи не пробивались через затянутую густую унылую серую поволоку облаков, растянувшихся по небу, как полотно. Оно трещало по швам от мороза, готовое вот-вот треснуть, выпуская природное явление — снежные хлопья — чтобы покрыть город липким белоснежным осадком. Ранние офисные клерки нещадно ступали по белым крупьям, спрессовывая зимние кристаллы на подошвах обуви. Следом шли спешившие по делам на учёбу студенты и ученики школ. А кто-то отдыхает, но, ведя здоровый образ, встанет пораньше, добираясь по холоду в фитнес-зал сгонять калории от съеденного вчера пирожного на ночь, пока никто не знает и не видит.       Учёба? Дела? Заботы? Как легко всё это может вылететь из головы, когда лёгкий поверхностный и в то же время приятный сон успокоил две души в эту ночь. Убаюкал, спев колыбельную «всё действительно может быть хорошо». Заставил поверить в сказку о великом покое в простых объятьях. Глаза девушки лениво приоткрылись, несмотря на то, что поспала от силы… час, два? Как же это не важно. Непривычные ощущения присутствия кого-то рядом в её постели, но до боли комфортное, которое не хочется покидать, а отдаться с ещё большим наслаждением. Нара отогнала остатки сна, жадно впившись взглядом в лицо совсем близком, напротив собственного, так, что мужское дыхание щекотало кожу щёк, носа, поверхностно проскальзывая по контурам ресниц. Те краткие пару часов она умудрилась прервать, словно боясь упустить — а вдруг исчез, и это всё действительно был сон? Разве когда могла предположить, что отсутствие его в жизни станет худшим кошмаром? Ожидая жуткую головную боль на утро, разбитость и, как бонус, синяки под глазами, новый день оказался благосклонен, и ещё никогда прежде у неё не было поистине «доброго утра». Хотелось напитаться этим днём, как и теплом Юнги, спавшим под одним с ней одеялом. Его рука обволакивала талию, заворачивая за спину, словно и сам всю ночь нёс караул её сохранности рядышком, всё время прижимая к себе. Сохранялся уют общий, совместный. Комфорт сближения идеализировался, переполняя лимит. Ли уложила одну руку себе под щёку, вторую, правую, прижала к себе, к району груди, борясь с желанием прикоснуться к нему, огладить скулу, но боится побеспокоить и разбудить. Юнги, кажется, впервые такой расслабленный. И всё же провести бы подушечкой пальца по его носу, немного задержать на его кончике, а потом спуститься к губам, тонким, немного суховатым ото сна, но таких пылко оставляющих жаркие поцелуи этой ночью. Этот момент слияния, воссоединения, пронёсся молниеносно и в то же время так тягуче, специально растягивая им момент, чтобы оценили его сполна и приняли, поняли, осознали, как они необходимы. И если хоть кто-то утвердит, что она слабачка и допустила главную ошибку в жизни, не должна была ему поддаваться — отгрызёт нахрен голову. Она жалела о многом. О многом упущенном. О многом сказанном. И не сказанном. Но не хочет жалеть об этой ночи. Не хочет жалеть о Юнги. Хватит. Настрадалась. В своём роде она действительно сдалась, но это лишь говорит о силе. Силе чувств над гордостью. И прощение за боль, в которой и сама была повинна. Причиняя боль любимому человеку, ты казнишь и себя. Уничтожаешь по крупицам единое сердце, бьющееся в едином ритме. Половинки страдают одновременно, совместно — именно так образуется целое. А если нет, то о какой связи может идти речь? Вы просто лжецы чувств! Вы просто временные попутчики, чьи дороги рано или поздно разойдутся. Разве может сейчас что-то быть важнее простого нахождения рядом, дышать одним воздухом, теплиться друг другом? Он рядом. Он с ней. Можно даже разглядеть складочку на одном веке — милая особенность. Ощущать, как он дышит, как размеренно во сне стучит сердце. Забавно, но его ступни по-прежнему остаются холодными. И всё это время осознавая и принимая все эти мелочи, уповаться мыслью «он мой». Мой! Прежние обиды сами собой выветриваются в воспоминаниях, стараясь не омрачать возможное их новое начало. Да разве сейчас они так важны? Зачем слушать периодами подсирающий, как завидующая бабка, сидящая на лавочке от нечего делать на пенсии, разум. Надо сразу отдаваться сердцу, оно умнее, чем кажется. Чувствовать, как оно приятно стягивается в любовном спазме, натягивая туго всё тело, а потом так резко отпускает, что ты готов распасться на молекулы только от того, слыша, как он сопит. Её Юнги. Мягкий, нежный, чуткий и такой всё-таки ранимый. Она любуется безотрывно, боясь моргнуть и упустить хоть одну-единственную деталь, которая может в нём измениться, пускай это будет хоть подрагивание ресниц. Хочется улыбаться ему, для него, ради него. Улыбаться, улыбаться, улыбаться. Улыбаться, как полной идиотке, дебилке, психопатке, да как угодно! Но это чувство, что он наполняет в ней такое новое, ещё не до конца осознаваемое, зато заполняет её до самых краёв и выходит за пределы возвышенности каких-либо описаний.       Нара дёрнулась, приходя в себя, только услышав, как щёлкнула входная дверь дома и послышались уставшие и не выспавшиеся родительские голоса после ночной смены. Её голова приподнялась, взгляд устремился к двери комнаты, словно родители, как по волшебству, только что ворвались прямо к ней, минуя прихожую и лестницу на второй этаж, и уже стоят перед ней, осуждающе качая головой. Сердце нервно заколотилось, а мысли хаотично забились о корку мозга. Вот же дура, как далеко улетела на облаках, совсем забыв о родне. Какое же будет удивление, застав сейчас они свою образцово-показательную дочь обнажённую в кровати с таким же обнажённым парнем, у которого, твою мать, ещё и утренняя эрекция утыкалась ей в живот. Даже если это и Юнги, которого они хорошо знают и местами одобряют. Но папочка не будет счастлив обнаружить даже его с «невинной» дочуркой.       — Нара?! Ты дома? — стягивая ботинки и ставя их на полку, окрикнул её отец.       «Вот чёрт!»       Нара приподнялась и опёрлась на локоть, аккуратно, стараясь не разбудить Юнги, убрала его руку и выскользнула в прохладу комнаты. Захотелось тут же вернуться обратно к нему, но совсем не время нежиться в постели с любимым. Быстро осмотревшись по комнате — какой же беспорядок они устроили — заприметив трусы, она метнулась к ним и буквально влетела сначала одной ногой, потом другой — хрен с ним пока, лифчиком, найдёт потом — ринулась к шкафу, хватая первую попавшуюся футболку и шорты, наспех напяливая всё по очереди, и решила, в дополнении, накинуть домашнюю шерстяную кофту, немного растянутую в рукавах. Ли схватила резинку с полки у зеркальца, собрала, как попало, волосы в хвост на затылке. Послышалось, как кто-то поднимался по лестнице. Она обернулась на мирно спящего Юнги, который только сменил позу для удобства — кто бы мог подумать, что он как ленивый котяра, вернувшийся после долгой-долгой гулянки, будет дрыхнуть, даже если его дёргать за хвост. Пришлось быстро на цыпочках, чтобы не издавать лишней суматохи подозрительно сбора, подбежать к нему и натянуть одеяло, накрывая его с головой, скрывая от зорких взглядов родителей. Сердце нервно колотилось на протяжении всего периода, как поняла, что может попасться на такой оплошности.       Стыдно! Неловко и неудобно. Нара ухватилась за ручку двери, как раз когда в неё постучала мама, и распахнула немного взбудораженная, но стараясь не подавать вида, что была секундно вогнана врасплох, поэтому глаза сейчас так часто хлопают, а дверь не открывается полностью, прикрывая обзор с видом на кровать. Лишь бы не заприметили, хоть молись теперь об этом.       — Всё в порядке? — не приветствуя, а удивлённо взирая на дочь, задала вопрос госпожа Ли, подмечая некую растерянность дочери, что крайне несвойственно ей.       — Да, мам, просто… — замялась Нара. Хочется стукнуть себя по лбу, да так смачно, чтобы наверняка, а не просто, как комара отогнать, понимая в данный момент, что за сборами совершенно не подумала об этом «просто». Просто что? Просто она блуждала всю ночь невесть где. Побывала на незаконных боях. Просто убегала от полиции. Просто вытащила из обезьянника одну занозу в заднице, и теперь она спит в её кровати. Да-да, и это всё мирная девочка Ли Нара, идеальная дочурка для всех друзей родителей и зависть соседей, постоянно тыкающих своих чад её образом. Простите, мам, просто ваша дочь свалилась с луны и отбила последнюю долю разума… если он у неё вообще был, в чём сейчас сама Нара лично сомневается. А как ещё оправдаться, когда должна уже была быть в институте и выслушивать занудные лекции преподавателей.       — Ты не заболела? — насторожилась мать Нары, подмечая, как лицо дочери приобретает беловатый оттенок.       Вдруг, совершенно нежданно-негаданно, в укутанном коконе раздаётся чих, и Нара готова тут же выпрыгнуть в окно, в холодный снег, и проорать «За что». Аж зажмуривает глаза до белых мушек и испуганно смотрит на нахмуренную мать. Сильнее прикрывает дверь, скрывая ещё немного обзор, куда пыталась заглянуть женщина и артистично сама чихает, прикрываясь рукавом растянутой кофты.       — Мне нездоровится, мам, — сообщает она через прикрывающую вязку нитей. Ей даже не надо создавать болезненный вид, потому что и так дурно, а бледность даже на руку. — Ты лучше иди, кушай с папой, там осталось со вчера, а потом ложись спать. Я отлежусь и завтра буду уже как огурчик.       — Точно? — Нара не знает, повелась ли мать на её никчёмную постановку, но вроде беспокойство в её глазах выдало толику веру дочери. — Выпей лекарство и отдыхай, милая.       Покивав маме, она старается криво улыбнуться, как-то действительно болезненно и прикрывает двери комнаты, тут же упираясь в неё спиной и шумно выдыхает, приводя нервозность в порядок. Вот же чёрт, вот же твою мать и вот же блять во всей красе. Неловкость ещё остаётся в теле. Стыд прожёг насквозь. Чувствует себя глупым подростком, которого едва не застукали с мальчиком. Да она никогда и не знала, что это такое, только сейчас, уже будучи совершеннолетней, испытала смущение перед родителям, словно застали за чем-то неприличным и аморальным. Стыдоба.       Придя, наконец, в себя, она смотрит на кокон одеяла, внутри которого можно уловить тихие смешки. Поджав недовольно губы, она идёт на расправу с этой подкроватной гусеницей, чтобы вытряхнуть жалкое насекомое и прибить на месте без вариантов на помилование. Нара увесисто стукает ладонью по пуховому кокону.       — Какого хера ты творишь?! — полушёпотом, чтобы вновь не привлечь внимание родителей на возможные крики, возмущается она, в ответ слыша только усиливающийся смех. Так и хочется удавить клоуна. И как давно он не спит? Занеся ладонь для нового удара, Юнги вынырнул из мягкого укрытия, обвил её талию и увлёк к себе, завалив на кровать, навис сверху и широко улыбался. — Какой же ты всё-таки придурок, — уперевшись руками в плечи Юнги, прошипела она, на что тут же получила утренний поцелуй в губы. — А если бы нас поймали родители? — хмурит она брови, создавая морщинки на лбу, и Юнги, продолжая улыбаться, оставил поцелуй и там, сбивая ей пыл распылиться. — Ты меня совсем не слышишь? — целует теперь в кончик носа. — Юнги! — возмущается, но снова поцелуй в губы затыкает рот. Юнги приподнялся, смотря ей в глаза хитро и снова довольно улыбаясь.       — Почему ты такая красивая по утрам. Боюсь к этому привыкнуть.       Фыркнув, оттолкнув парня, выбираясь из его оков рук, Нара присела на вторую половину кровати, сложив ноги в позе лотоса и отворачиваясь к окну. Больше сделав всё это, чтобы скрыть рвущуюся улыбку от него, едва совладав с лицевым мышцами. Её тело совершенно иначе реагирует на парня, до сих пор нагишом оккупировавшим кровать. Её кровать. Её собственность. А он на её территории. Да ещё и мысли все занял о себе же. Негодяй!       — Ты невыносим.       — Неужто я так плох? Но, судя по твоим стонам, я это не заметил, — за шутку он получил снова кулаком от девушки, пришедшимся по плечу. Как же ему хочется смеяться этим утром, ощущая небывалую лёгкость в душе и… Неужели он счастлив? Счастье смотреть, как она недовольно поджимает губы, бурчит, но сейчас это всё не со всемирной злобы, а там мило, так для него по-особенному.       — Ты когда-нибудь дождёшься того, что я тебя пришибу, — щурит она глаза, стараясь, как раньше, прожечь всё в нём, стереть его, но вместо этого разливает тепло и невероятное желание прижать эту колючку к себе. Пускай проколет хоть насквозь. Он знает, как для неё всё это ново, непривычно, необычно, да, как и для него самого. Ну, а зачем напрягаться? Неужто не проще расслабиться, понять, что сейчас всё можно исправить, научиться всему: пониманию, поддержке. Снова научиться быть рядом, вместе, как и раньше, но только чуточку лучше. Ему до сих пор всё кажется это сном, таким ярким, осязаемым, и она сидит рядом с ним, не убегает, как прежде. Можно любоваться ей много-много, бесконечно. Что он и делает, подкладывая подушку удобней, подминая её с краю, укладывается на бок, упираясь локтем и фиксируя голову. — Что? — не выдерживает Нара, давно не испытывая смущения от его пристально взгляда, а сейчас, чувствуя себя той маленькой девочкой из их совместного детства, снова ощущает потерянную трепетность в его глазах и себя растерянную, не зная, как и вести-то себя теперь. Словно вновь неопытные ученики взялись познавать «хорошо забытое старое».       — Я тебя люблю.       С его уст чувственность сорвалась сама собой, легко, не натянуто, зато идя из самых глубин с полной долей ажитации, вынуждая её широко распахнуть глаза. Сердце Нары сжалось в малюсенький комочек и закричало от невыносимого спазма. Это уже не просто слова. Не игра слов, сложенных вместе, а передача всего себя в неё. Внося все эмоции, краски, переливы, подобные частички жизни, отданной человеком, наполненную сказанным смыслом. Чувствуя какой-то приступ удушья и как задрожали руки, Нара ощущает резкую необходимость в никотине. Юнги абсолютно вышибает в ней всё, её уверенность, стойкость, а стержень и вовсе ломает. Она тянется к тумбочке возле кровати, открывает второй ящичек, который обычно закрывает на замок от родителей, тянет шуфлятку на себя и хватает пачку успокоительного с привычным ментоловым осадком на лёгких.       — Нет, — строгий тембр голоса Юнги заставил вздрогнуть, особенно когда его рука плотно перехватила запястье, несильно его сжимая. — Убери.       Это что, наставление? Она едва не начинает глотать воздух от возмущения. Сначала дурит, потом целует и говорит вышибающие дух слова, а сейчас будет нравоучения лекцией читать? Она пытается вырвать руку, он крепко удержал её руку, второй своей вырвал сигареты и бросил пачку обратно, захлопнув шуфлятку обратно.       — Нет, Юнги, даже не думай, — Нара злилась, это можно легко уловить по проблёскивающим огонькам в самых зрачках.       — Не думай что? — он присел, продолжая держать её за руку, за которую подтянул ближе к себе. — Тебе надо бросать это дело.       — Что? — она искривляется в ехидной улыбке, совершенно её не красящую, но высказывая всю степень негодования. — Ты решил уже после первой ночи поиграть роль примерного парня? Что ты там себе напридумывал, Мин? Что я сразу тебе стану такой покладистой и буду виться возле твоих ног, как желают все эти пустышки, с которыми ты спишь?       Очередь огоньку вспыхнуть в глазах Юнги. Он сжал плотно челюсть, ощущая боль меж сжатых зуб. Почувствовалось, как его рука сильнее сжалась на запястье, и Нара даже шикнула, чувствуя, как пальцы впились в кожу. Но потом он выдохнул, прикрыв глаза, а распахнув, сглотнул, но ослабил хватку. Выпустив Нару, он развернулся, сел на край кровати, схватил свои вещи и начал молча одеваться. Когда последний предмет в виде футболки был надет, он развернулся к ней, не выражая на своём лице ничего, словно прилетела злая ведьма, стукнула своей волшебной палочкой по макушке и выбила все эмоции, а в сердце занесла кусочек льдинки. Всё, что шло от души, напрочь отшвырнули, как что-то никчёмное и ненужное — хлам.       — Я всего лишь хотел немного исправиться и догнать тот момент, когда не успел вовремя шлёпнуть тебе по губам. Не знал, что забота воспримется оскорблением, — он смотрел на неё пристально, говорил тихо, не кричал, но сам тембр и манера передачи говорило само за себя — ему больно. Снова. Только после уже от чуточки образовавшейся радости и мимолётного счастья, всё становится чувственней, как если бы сейчас у него были оголены все нервы, и даже дуновения ветра были чувствительны до желания прекратить муки. Нару напугало это, и она опустила глаза, почувствовав в довесок вину. — Я никогда ни с кем тебя не сравнивал и уж тем более не хотел, чтобы ты, как выразилась, вилась возле моих ног. Да, я спал с другими. Спал, трахал — выражайся, как хочешь. Но ни одной я не говорил, что люблю её. Они, — он ткнул куда-то в пол, словно указал на их место, — никогда не сравнятся с той, с кем я занимался любовью. Единственную девушка, которую я поистине хочу и желаю — ты, — она подняла на него глаза, — но, кажется, ты это отторгаешь, а я уже не знаю, как тебе это донести.       Обессиленно опустив руки, ощутив в них небывалую тяжесть, Юнги сдерживается, чувствуя, как обида подступает к горлу, и он, такой жалкий, казалось бы сильный духом, сдерживает напрашивавшуюся слезу. Как он жалок.       Юнги разворачивается, хватает свою куртку, кинутую ночью на кресло, и просто хочет уйти. Сам. Впервые сам.       Нара комкает в руках одеяло, поджимает губы и тяжело дышит. Она вспылила. Знает. Но за столько лет действительно невозможно измениться. Столько лет ненависти сказались на ней, на её психике, что, кажется, уже не может просто по-другому. Не может иначе. Не умеет. Вся эта сентиментальность мгновенно пугает её, и она теряется, включая режим защиты. Укрыться и спрятаться от ласки, словно она приносит боль. А на боль хочется в отместку сказать что-то задевающее, глубоко ранящее. Знает! Знает, чёрт побери! И теперь самой больно. От себя, от его признания. Одеяло выпускается из рук, она срывается с кровати, успевая перехватить свободную ладонь Юнги возле двери из комнаты, останавливая его.       — Подожди, — господи, да она никогда не чувствовала себя более никчёмной глупышкой, — подожди, когда уснут родители, — слова звучат шёпотом и натянутым поводом, на что он разворачивается к ней, но она вновь виновато опускает взгляд в пол. Ощущает, как не хочет его отпускать, чтобы побыл ещё немного. Юнги бросил куртку к ногам, перехватил её подбородок второй рукой и поднял её голову. Он хочет видеть её, смотреть прямо в глаза.       — Ну почему ты такая, Нара? — она пожала плечами, и он усмехнулся. — Поцелуешь? — хотелось бы злиться, ведь горечь обиды так и гложет все внутренности, но она сделала попытку, сделала шаг. Сама. Впервые сама. Моргнув пару раз, она потянулась к нему, аккуратно и мягко оставила поцелуй на его губах. Юнги улыбнулся, завёл руку за её затылок, стянул резинку с волос, рассыпая спутанные волосы по спине Ли, и запустил в них пальцы. Поглаживал и играл с прядями, ему нравилось ощущать их гладкость и как переливались меж его пальцев. Придётся действительно заново привыкнуть друг к другу. Заново пройти обучение. Привыкнуть к присутствию и теплоте неги. Главное вместе, рядом. Где-то ломая, переламывая себя, свою гордость. Но это шанс быть вместе, ощущать друг друга того стоит. Это не подкаблучничество, не повиновение — это истинные чувства, ради которых стоит и необходимо потерпеть изменения (рождающиеся сами собой) и лишь истинные скупые глупцы не поймут всей глубины раскрытой любви. — Мне так больше нравится, чем твой чопорный хвост. Так ты для меня настоящая. Моя Ли Нара.