Противоположности

      Разум проснулся раньше, чем тело. Не хочет этого. Голова наливается свинцом, приковывая голову к подушке, а по вискам долбят дятлы своими острыми клювиками. Безостановочно и монотонно. Тошно. Глаза медленно открываются и сразу жалеет об этом, когда солнечный свет бьёт в самые зрачки, выжигая в них дыру, пробиваясь в самую глубь, а и без того болезненная голова раскалывает черепушку. Мин Юнги стонет. Осушенный язык проскальзывает по такому же сухому ребристому небу, а затем по потрескавшимся губам. Воды, такой спасительной, целебной, чтобы избавила от мучений выветривающегося алкоголя.       Звук открывающейся двери и неспешных шагов вынуждают ещё раз открыть глаза. Чуть привыкает к яркому свету, жмурится, но вглядывается, подмечая фигуру Пака на пороге комнаты.       — Проснулся? — фыркает он и направляется ближе к пьянице.       — Угу, — Юнги вымученно мычит, на слова не хватает ни сил, ни слюны во рту. Там полнейшая засуха. Но когда бутылка минералки опускается на тумбу рядом с кроватью, он боготворит друга за этот жест и даже приподнимается, опираясь на локоть, открывая бутылку, жадно прикладываясь к горлышку, едва не постанывая от игристой влаги и того наслаждения, что она приносит на данный момент, ощущая потрескивания пузырьков уже на влажном языке.       Край кровати проминается под пятой точкой Чимина. Ощущает его внимательный взгляд, но сейчас его поглощает желание осушить бутылку до последней капли, осушить её стенки и дно. Пока живительная влага наполняет его прохладой, запускается механизм внутренностей, позволяя заново ощущать конечности.       — Ты святой, — не сдерживается, хрипит ещё не пришедшим в норму горлом, отставляя действительно пустую бутылку в сторону.       Чимин усмехается брошенной фразе. Сколько раз он её слышал после таких загулов друга? Три, семь, пятьдесят? Не важно. Но то, с каким тоном она произнесена, каждый раз вызывает одну и ту же реакцию:       — А ты придурок.       — В последнее время мне об этом сообщают все, кому не лень, — откидывается на кровать, удобно подкладывая подушку под голову. Осматривает комнату. Светлая, чистая… почти. Знакомые стены, но не его обитель. Значит, Чимин притащил его пьяную тушку к себе. Что же, неплохо. Уже не привыкать. Частенько грешен в том, что друг оставляет его у себя, не брезгуя, что кишки могут не справиться, выворачивая внутреннее содержимое наружу — привык. Ещё немного бы сообразить, склеить моменты вчерашнего. То, что он напился — это ясно, но необходимо больше деталей. Единственный образ, который до сих пор стоит прямо перед глазами, чёртова Нара со своей сексуальностью, то, как она прижимается к Чимину и её слова «ненавижу». Снова отвратительно, и душа выворачивается наизнанку. Точно блеванёт, если глубже уйдёт, воспроизводя детали. Пока он проглотит это. Пускай подождёт до лучшего момента в сознании.       — А ты и не отрицаешь, — Чимин смотрит прямо на него, а у Юнги почему-то впервые просыпается злоба на лучшего друга. Ревнует? Возможно. То, как рука друга скользила по спине Ли, остаётся скрипом на его зубах.       — Смысл отрицать очевидного, — и он прав. Как будто и сам не знает этого.       — Хоть мозги немного на месте, — смеётся, пока Мин осмеливается всё же приподняться и сесть рядом на край, осматривая комнату уже на наличие его одежды, по-видимому, раскинутой в пьяном угаре. — Что собираешься делать с Риной?       — В каком смысле? Что я должен с ней делать?       — Ты трахнул бедняжку прямо в туалете клуба, — улыбка Чимина спала, сейчас он серьёзен. Словно подводит к тому, что они давно должны обговорить.       — Бля-я-я-я, — стон от собственной глупости, опуская голову и запуская в спутанные волосы пальцы, взъерошивая их ещё сильнее. Воспоминания наплыли со слишком большой скоростью. Слишком быстро. Моментально. Действительно стало тошнить… от самого себя.       Стоны Хван хуже утренних дятлов по вискам. Девичьи вскрики, которые он заглушал ладонью, потому хотел слышать их не от неё. Влажные звуки от соприкосновений тел. Чувствует себя последней мразью, когда заставил маленькую Рину встать раком, выгибая спину, чтобы не видеть её лица, и входя до самого основания, выпуская отравленную ярость, что кипела в крови. Прямо там, в грязной кабинке, рядом с бачком. Грязно. Пошло. Низко. Ублюдок, не думающий в тот момент ни о чём, кроме как желания тупо забыться, хоть на минуту, хоть на долю секунды. Он пользуется глупышкой, которая так податлива его рукам и голосу, завороженно подчиняясь, даже если он потребует чего-то более низкого и пошлого. Она не виновата, просто выбрала не тот вариант для обожания.       Не тот.       Чужой.       Она просто. Оказалась. Под. Рукой.       Смотри, Нара, что ты сотворила с ним.       Губишь без остатка. Потешаешься, проглатывая душу по кусочкам — от неё и так остались лишь ошмётки.       А он в отчаянии выдирает волосы, сдерживая желание сейчас не разгромить чужую комнату.       Холодная банка прикасается к напряжённой руке, и Мин поднимает взгляд, наконец выпуская измученные волосы, когда Пак протягивал банку пива, только что взятую из холодильника. Совсем не заметил, как он испарился, пока купался в самобичевании. Чимин прекрасно улавливал момент, когда надо уйти, промолчать, а когда вот так просто протянуть банку.       — Похмелись, — дождался, пока он не примет холодное пиво, и уселся напротив кровати в кресло, нажимая на ушко крышки, издающую при этом характерный шипящий звук, и совершил глоток. — Не думаешь, что нам давно пора поговорить? — приподнимает бровь, пока Мин не спешил открывать свою, да ещё и не до конца вернувшись из своих мыслей.       — Что ты хочешь от меня услышать? — наконец, вторая банка издаёт тот же звук, и, запрокинув голову, глоток скользит по пищевой трубке, оставляя прохладу.       — Как давно ты знаком с Нарой? — это то, что его сейчас интересует. С Хван Юнги разберётся сам, а вот Ли остаётся так и незаконченной, да и не открытой темой.       — С детства.       Чимин вздёргивает бровью, но он не смотрит на него, лишь снова тревожит волосы и совершает глоток. Да, блять, с детства. С чёртова детства, когда она смотрела своими большими глазками уже в то время слишком серьёзно для ребенка её возраста, но уже тогда он понял, что хочет постоянно находиться с ней рядом. Такой вредной и порой чересчур упрямой, что хотелось сильно дёрнуть эту обезьянку за хвостики. Но он был единственным, кого она подпустила в друзья (если можно так сказать). Дети не умеют ненавидеть. Слишком чисты для этого чувства, да и не понимают всех её красок для познания. Так откуда у неё вспыхнула эта ненависть? «Ненавижу» — снова фраза вспыхнула в воспоминаниях огнём, прожигая, оставляя жалкие огарки от его и без того опустошённого тела.       — Любишь её? — вопрос Пака режет слух и проникает мелкими иголками под самые ногти. Провоцирует. Мин чуть сильнее сжимает стенки банки так, что остаются вмятины. Как он её ещё не смял полностью, чтобы пенистая жидкость вытекла наружу, проскользнула по руке и каплями спадала на паркетный пол, скапливаясь в лужицу.       — Мне плевать на неё, — лжёт. Нагло открыто лжёт и продолжает избегать прямого взгляда друга. Он лжёт, в первую очередь, себе и этой ложью утешается.       Чимин хмыкает, приподнимая уголок губ. Что же, Мин, может, тогда теперь пора начать игру с лучшим другом?       — Тогда я заберу её себе.

***

      Ли Нара вновь переводит взгляд в окно, пока преподаватель монотонно гундел (именно гундел, учитывая факт его искривлённой носовой перегородки) свою лекцию. Кажется, она единственная, кто способен выдержать это нудное кряхтение старичка в возрасте, у неё «иммунитет отличницы» ещё со школьных времён, пока другие студенты, не сдержавшись, откровенно, слишком открыто, сложили головы на столы. Да и она всё же не сдерживает зевка, заглушая его ладошкой, а затем почему-то бросает взгляд на задние ряды, где обычно располагается компашка Мина. Как обычно, отсутствуют. Что же, и почему-то не удивлена? Да и почему вообще о них думает?       Плевать!       Да, именно плевать!       Отворачивается и мимолётно цепляет взглядом соседнее место, которое, как правило, занимала Рина, но сегодня она так же отсутствовала, а на сообщения и звонки не отвечает, вызывая вопросы «Куда девалась эта надоеда?» Видимо, Ли единственная стойко вынесла поход в клуб. Странно, но сейчас не хватало щебетания девушки в самое ухо, что действительно ощущает скуку от лекции и просто дожидается звонка, который извещает об окончании пары. Видимо, привычка выслушивать бредни в одно ухо и впитывать знания в другое. И лишь небольшая, необъяснимо откуда взявшаяся доля переживания от понимания: пьяный Юнги, тёмный клуб и влюблённая дурочка. Качает головой из стороны в сторону, отгоняя подозрительные мысли-мушки.       Ей плевать. Сколько ещё повторять?       Звонок. Наконец.       Хватает вещи, едва ли не первой вырываясь из душной аудитории и по ходу набирая знакомый номер. Опять. Нет ответа. Снова.       «Да где носит эту мелкую чертовку?»       Длинный коридор, кишащий студентами, которые сейчас торопятся занять очередь в столовую. Но Ли не ощущает голода. Нет аппетита. Постоянно натыкаясь на чужие плечи, она просто хочет поскорее проскочить баранов, которые, кажется, без крошки хлеба не доживут до конца дня. Протискивается против потока, сворачивая в поворот на лестничный проход, где, слава Богу, было пусто. Выдыхает сгусток воздуха, уже режущий лёгкие, и поправляет сумку на плече, опуская руку на перила, стукнув каблуком по первой ступеньке, затем второй, а потом встаёт на месте, когда снизу из-за поворота появляется «он».       Привычная кожанка накинута на одно плечо, а через чёрные рваные джинсы видно коленки, которые она когда-то разглядывала, сидя с ним по ночам после очередной его стычки, когда обрабатывала царапины. Волосы лежат в хаотичном порядке — кто-то даже не удосужился причесаться утром. Но… чёрт, ему идёт даже это.       Юнги замирает на месте, встречаясь с ней взглядом.       Сколько проскользнуло времени? Секунда?       Должна идти дальше, Нара. Чего встала столбом? И движется дальше. Пройдёт мимо, пропуская все моменты у клуба, всплывшие в голове, мимо мыслей. Или хотя бы попытается, не показывая вида.       «Сколько ещё мне раз сказать тебе «пошёл ты», чтобы до тебя дошел смысл? Я ненавижу тебя, Мин Юнги, выжги себе это на лбу».       Тишина, и лишь неприятно туго сжимающаяся грудная клетка, ломающая рёбра. Губы дрожат, но поджимает. Почему волнует то, что не должно волновать? Должна быть спокойна. Должна быть выше, где и всегда была. Должна быть Ли Нарой — гордой и твёрдой. Но долбаные «почему» (почему волнует, почему опять, почему снова он) кишат и выедают стенки сознания.       Не посмотрит больше на него. Пройдёт мимо, ощущая шлейф его одеколона от сближения навстречу.       Да, просто пройдёт.       И проходит. Действительно не смотрит. Но так хочет увидеть. «Что сейчас в твоих глазах, Мин Юнги?» Пусто. Пускай там будет пусто. Пусто и холодно, а жар спишем на полуденное солнце.       Перед ней незнакомый человек — так должно быть.       А он позволяет ей пройти, смотря лишь перед собой. Впервые вот так просто позволит, не сопроводив ничем вслед. Просто пускай уйдёт.       «Смотри, блять, только вперёд», — твердит себе, ведь так теперь и будет.       И лишь звуки её каблуков эхом отдаются в больной голове. Чёрт, как же это жутко бесит.       Больше не будет колких слов, двусмысленных взглядов, мысленных уничтожений друг друга.       Ничего. Не. Будет.       Их игра окончена.       И лишь в сердцах обоих неприятно кольнёт от прошлого.       Чужие…

***

      Вытерпела этот вроде обычный, но и не обычный день в институте. Всё как обычно, но чувство недостающего, кажется, пропитало даже воздух и витало по округе, вызывая необъяснимое беспокойство. Расслабиться — мечта номер один. Волшебное слово, которое действительно недостаёт в жизни. Просто… просто расслабиться. Пожалуйста.       Девушка поправляет свой тугой хвост, проводя руками по прядям, покидая стены серо-белого здания. Вдыхает прохладный воздух и расправляет блузку. И почему сегодня лекции казались слишком тягучими, как резина плохого качества? И действительно сейчас, наконец, рада оказаться на улице, не видя лиц преподавателей и студентов. Сдаёшь позиции, Ли Нара? Нет, просто мозги и без того кипят. Кто-то включил порыв дурных мыслей, а выключить забыл, и теперь они бурлят, уже переливаясь через край, неспособные удержаться в черепной коробке.       Мин Юнги появился в институте, но ни на одной паре так и не присутствовал. Он точно был. Она видела. Хоть и не смотрела на него, но видела. Это же не мираж? Хотя та тишина до сих пор эхом отражалась где-то в недрах и теперь кажется, что, возможно, это разыгравшаяся фантазия. Его аура ещё отражалась на её плече, когда пересеклись. Нет, не фантазия. Он был зол и растерян одновременно, ощущала, не прикасаясь и не смотря на всё, прожёг её всю, и, кажется, если кто сейчас до неё дотронется, разлетится прахом по ветру.       Почему опять думает о нём?       Стоп. Хватит. Обещала же себе. Выкинь эту «каку» из мыслей.       — Нара, — окрикивают со стороны, и, чёрт, она даже рада, что так резко вырвали из мыслей, которые уже начинают тухнуть. — Привет, — Чимин улыбается, опять теряя свои глаза. Но Наре нравится это выражение — действительно мило.       Он буквально подлетел к Ли и затормозил совсем рядом, что, вытяни она руку, спокойно уберёт прядь выбивших волос, что сейчас спала на глаза и явно мешала. И, чёрт, он опережает, запуская пальцы в волосы, откидывая их назад, чуть запрокидывая голову, открывая вид на шею с выделяющимся кадыком. До безобразия сексуальный жест. Скажи, Пак, сколькие уже пали перед тобой на колени, протягивая ручонки к ширинке за твою соблазнительность? И всё же, «ангелок», в клубе она не пила, а память не подводит. Его руки касались спины, скользя подушечками пальцев по углублению, пересчитывая позвонки, проявляя желание о поцелуе. Эти воспоминания вызовут лишь её сухое:       — Привет.       — Я тебя искал. Знаю, что в клубе вышла неловкая ситуация, — серьёзно? Неловкая? Да она готова была давиться никотиновым облаком до тошноты, лишь бы её нервные клетки восстановились. Но чудес не бывает, и ещё долго сбивала дурь в душе, под прохладными струями воды. — Позволишь исправить? — протягивает ладонь, предлагая опустить её пальцы в его и, видимо, пройтись вместе.       Она хмурит брови, косясь на парня, пытаясь понять, может ли снова доверять, но, твою мать, он продолжает задавливать своей обаятельностью. Рука дрогнула, сжала пальцы в кулак и разжалась, а потом всё же опустилась в мужскую, такую тёплую, что, казалось, способна прожечь кожу. А нет, не разлетелась прахом, её удержали, сгладили края в один момент, словно говоря «ещё не время». Слишком горячо для «воды-Чимина». Невольно сравнивает его прикосновения с касаниями Мина, подмечая слишком большой контраст. Руки Пака горячие, обжигают, но при этом пробегает холодок по телу. А что же Мин? Его руки слишком холодны, как будто их держали в холодном снегу продолжительное время, но от его холода вспыхивает жар. Жгучий, испепеляющий, и ты задыхаешься пеплом собственной кожи.       Тут же завлекается следом за парнем, отходя ещё дальше от учебного заведения.       Интересно, со сколькими он проворачивал подобное? Просто не думай, Ли, просто не думай.       — И как собираешь исправлять?       — Хочу видеть тебя в обычной обстановке. Как ты относишься к кафе?       И снова это «хочу видеть». Ты хочешь, Чимин. А хочет ли этого Нара?       Она пожимает плечами, позволяя ему развлекать себя, раз уж вызвался и проявил желание. Валяй, Пак. Добивайся внимания, а она попытается всё же тебя понять: чего ты хочешь и чего добиваешься. Или и правда испытываешь к ней симпатию? Возможно, и это стоит учесть.       «Я бы хотел тебя поцеловать».       В чём заслуга такого внимания?       Нейтральные темы для общения с лёгкостью поддерживает, пока вёл к кафе, видимо, запланированном, учитывая уверенные шаги, с которыми он руководил, ведя её рядом с собой, перекинув женскую ладонь на согнутую руку. Открывает любезно дверь, под звук колокольчика пропускает вперёд.       Резкий колкий запах ванили с корицей бьёт в носовые пазухи Ли, и она хмурится, поглощая порыв чихнуть, выгоняя аромат, уже моментально успевший провонять одежду — придётся выветривать её потом. Это слишком характерный запах для кофейни. Не лучшее заведение, где она любит бывать, но всё же Чимин уже придерживает её локоть, указывая на свободный столик рядом с панорамными окнами — вид прямо на оживлённую улицу.       Присаживается, ставит сумку на соседний стул и осматривается по сторонам — мило и уютно, на первый взгляд, только если бы не этот запах, от которого хочется зажать нос. Чимин уже листал меню, что располагалось перед ними. А когда подоспевший официант подошёл к столику с блокнотом в руках и во всеоружии великолепного обслуживания, бросая надежду для чаевых, и вовсе дала ему полноценно распоряжаться заказом. Лишь немного нервничает, отстукивая каблуком неизвестный ритм, пока сжавшуюся на столе руку в кулак не накрывает тёплая, чьё ощущение она уже знала, ладонь. Пак чуть сжал пальцы, улавливая её взгляд. Каблук замер, пока хозяйка посмотрела прямо на него, всё ещё удерживающего её руку, вынуждая разжать кулак.       — Всё в порядке? — интересуется.       В порядке. С Чимином почему-то действительно в порядке. Нет напряжения. Ну, может, лишь немного. Спокойно и расслабленно, не учитывая дробь каблука. И подозрительно доверительно. Или просто хочет доверять.       Хоть кому-то.       Хоть немного.       А как же Юнги?       Выбрось мусор из головы…       Возможно, причина в том, что давно не была на свидании, если это можно так назвать. И снова ловит себя на мысли, что с ним не улыбается так, как всем, как полнейшая идиотка, или как недалёкая девушка, после неудачной пластики лица. С ним обычная. Всё ещё внутренне контролируемая, но уже немного чуть больше открытая парню. Самую малость. Миллиметр шага навстречу.       Она изучает его черты, внимательно вглядываясь в радужку. Раньше казалось, что они светлые с золотистыми крапинками, но в действительности там полнейшая тьма. Тёмные с чёрной каёмкой. Способные поглотить, если слишком долго в них смотреть. А она смотрит без грамма страха. «Что ты задумал, Чимин?»       — Ты меня смущаешь, — и действительно смущён, его выдаёт улыбка и морщинки возле уголков тех самых глаз, которые сейчас посветлели, стоило лучам солнца немного поиграть, отражаясь искорками, пробиваясь через стекло окна.       Так и хочется фыркнуть. Смущён. Ты так же смущен, как она в восторге от местного запаха. Ох, Пак, да она видела тебя ни один раз зажимающегося с девушками в коротких юбках. О каком смущении идёт речь? Или всё же Ли производила этот эффект, не стремясь заглянуть в содержимое твоих трусов, а изучая твою сущность?       — Скажи, чем вы занимаетесь? — откидывает его смущение, как что-то не столь важное, и смотрит прямо, пока его улыбка медленно стекала в норму обычности.       — Тебя интересует наша будничная жизнь? — брови парня приподняты, удивление и лёгкая обескураженность. Ли Нара не отличается любопытством, а на их компанию и вовсе, кажется, повесила ярлык «безнадёжность».       — Нет. Меня интересует тот бред, что я увидела возле вонючего клуба.       Не забыла ту ночь и ярость Юнги в глазах. Тогда она впервые была напугана. Тот пылающий огонь — Инферно — поглощал. А она сама прикоснулась, так до сих пор и оставив на губах от него клеймо. Сама оставила печать их невидимой связи, которую так до сих пор и не воспринимает. Отнекивается, пытаясь доказать, что ничего и не было вовсе.       Было, Ли, было. Ты же помнишь жар его губ и стальной привкус.       Тверда, и даже Чимину действительно стало неловко. Что эта за девушка контрастов? От милой девушки до Эльбора* с острыми гранями равно одному морганию век. С непривычки это сбивает со всех мыслей, заставляя их разлетаться, как попрыгунчикам, ловко отлетая от стенок разума. И как Мин привык к этому? Но и Пак приспособится. Ему нравится наблюдать за ней. Необычная. Возможно, проскальзывает местами чёрствость. Но разве это не отличие? Хотя упрямо пытается быть как все.       Не спешит с ответом. Разве может вот так легко выдать? Нет, Юнги точно открутит ему голову, если узнает. И всё же они с ним уже сели за эту партию игры.       Принесённый заказ немного разбавляет обстановку, заставляя отвлечься на горячий кофе с мягкой пенкой. Официант чиркает своей фирменно-заученной улыбкой, желает приятного аппетита и, хвала всевышнему, не навязывается излишним обществом. Возможно, действительно сегодня отыграет свои чаевые — заслужил. Подхватывает поднос, удаляется, пока Нара рассматривала рисунок на напитке. И почему в кофейнях так любят подавать розовую хуй… хрень… розовую хрень? Это сердечко раздражало, что хотелось просто запустить ложку, словно протыкаешь ножом живой орган, и стереть это, разбивая чашку, чтобы перестало резать глаза, удовлетворяясь разлитой коричневой жижей в осколках — эта картина приятнее для глаз. Пошло всё к чертям, от подобной милости, над которой обычно пищать нормальные девушки, её же выворачивает наизнанку, что, кажется, ещё чуть-чуть, и она задохнётся от блёсток и единорожек на радуге.       Чимин наблюдает, просто разглядывает ту складочку между бровей, когда она запускает ложку и крутит по кругу, стараясь привести к однородности напиток.       — А хочешь сама увидеть?       Процесс, совершаемый девичьей рукой, моментально замирает — перед ним статуя, секундная или ровно настолько, насколько оказалась без движения, пока её взгляд медленно не поднялся из-под опущенных ресниц.

***

      Телефон с до сих пор открытым сообщением сжимается в руке до белых костяшек. Старая ранка на губах давно прокусана до крови, и во рту ощущается уже привычный её железный вкус.       Дорога. Всего две проезжие полосы ограничивали его от панорамного окна, которому скоро будет грозить разбиться к хуям. Девушке всего лишь стоит повернуть голову и увидит его с пламенем в глазах. Как до сих пор не почувствовала его взгляда, словно под лупой, с прищуром, со всем откликом уже надрывающейся язвы в душе. Но не смотрит. Не видит. А он внутренне кричит: «Обернись!» Посмотри всего одни раз, чтобы ты поняла, увидела, наконец, его не железное сердце. Оно рвётся, медленно, не спеша, специально причиняя боль неспешным разрывом волокон. Пытка.       И снова идиот…       Всего пара строчек, а он вспыхнул, а увидев подтверждение, пылает и, кажется, собственная кожа начала плавиться до мяса, уже доходя до внутренностей, иначе, как объяснить боль в груди. Его проткнули насквозь ломом и прокручивают, наматывая кишки, до самых тошнотворных судорог.       Дурно. Перед глазами плывёт, но должен смотреть, должен видеть её отчётливо, собирать все её эмоции, что позволяет рядом с тем, с кем сидит за одним столом. Изучит. Запомнит. Будет прокручивать кошмаром. Неприятно даже моргать, словно глаза высохли, а в них ещё и засыпали песка.       Ты дебил, Чимин, раз решил привести её сюда. Она терпеть не может кофе и всё, что с ним связано. Ты бы это знал, если бы действительно знал Ли Нару. Подтверждение, когда она отодвигает так и не тронутую губами, не вкушая привкус кофе, кружку в сторону, пока ты втираешь ей какую-то ересь.       Впервые так беспокоит её фальшивая улыбка — её нет. Куда ты её дела? Почему убрала? Верни! Покажи, что тебе похуй! Не будь с ним такой, какой бываешь с Мин Юнги!       Разве не слышишь, как хрустит его челюсть, от того, как её сводит?       Не не улыбайся никому, кроме него.       «Пожалуйста, Ли» — стон. Уставший и мучительный стон.       Пускай ему будет всё равно…       Не будет…

«16:00, кофейня на углу». Чимин.

      Экран треснул.       «Ну ты и мразь, друг».

___________________________________

«Судьба распоряжается половиной наших поступков, но управлять другой половиной или около того она предоставляет нам самим». Никколо Макиавелли