Двенадцать

      Тамара проснулась от того, что кто-то легонько тряс ее за руку. Она нехотя повернулась на спину, потерла заспанные глаза, и недовольно посмотрела на сидящего на краю раскладушки Сида. Его лицо казалось совершенно обычным, но почему-то она чувствовала тревогу, неявную, едва заметную. Он смотрел на нее в упор. Серые, ледяные глаза были распахнуты. — Мне нужно с тобой серьезно поговорить. — Размеренный мужской голос вывел женщину из дремы. — Падре, я опять согрешила? — Тамара села. — Или чтение церковной беллетристики уже не заменяет живого собеседника? — Ради Бога, Тамара, хоть раз прояви уважение к говорящему. — Джозеф продолжал все также безэмоционально. — Я прервал твой сон не для того, чтобы свести все к нелепице. — И о чем же ты хотел поговорить? — Коллапс свершился, и, подобно Садому и Гамморе, мир был очищен в праведном огне. Такова воля Его. На обломках нового мира мы должны будем построить новый. — Он тяжело выдохнул и взял ее ладони в свои. — Рано или поздно, когда гнев Господень утихнет, мы должны будем собрать выживших, чтобы повести их к свету. Никто кроме нас не сможет сделать это. — Нас? — Тамара подсела ближе. — И какова же твоя гарантия, что, увидя седое небо и почувствовав сырую землю под ногами, я не уйду в тот же миг, когда выйду отсюда?       Джозеф не сказал. Он смотрел в черные, огневые очи, ждущие короткого и ясного ответа, и терялся в них. Уж лучше укор, насмешка, чем бездонная пропасть из вопросов. Мужчина прижался лицом к ее лбу. Она, к его удивлению, позволила вторгнуться в свое личное пространство. — Я не хочу терзать твои разум и тело. Ты — моя семья. У меня не поднимется рука на ближнего своего. — Тамара чувствовала кожей, как шевелятся его губы. — Однако, покинув меня, сможешь ли ты объяснить выжившим агнцам, что ты не убийца и не богохульница? Поверят ли они той, кто своими руками навлекла мор и раздор в их дома? Они убьют тебя, Тамара, убьют непременно. Для одного грех — погибель, непосильная ноша. Но толпа — многоголовая гидра, Левиафан. Она жестока, беспощадна и не видит греха в мести. — Голос Сида чуть дрогнул. — Но я могу все исправить и обратить гнев в прощение, остановить бессмысленную охоту и кровопролитие. Развяжи мне руки. Идя со мной бок о бок, ты найдешь покой и свет. — Покой, но не свет. Эдем дарован только праведникам, а я могу и пройтись вдоль лунной дорожки. — Она попыталась отстраниться и встать, но чужие руки на плечах тут же осадили ее. — Я не требую от тебя сиюминутного ответа. Господь велел нам быть терпеливыми. — Пророк отпустил встревоженную женщину. — Если все обдумаешь, то можешь не говорить мне. В любом случае я пойму и приму твое решение. Просто дай мне возможность верить, надеяться.       Джозеф встал и вышел, оставив Тамару наедине с мыслями. Такое положение вещей было вполне ожидаемо, но от этого не менее неприятно. — Если не ко мне, то на костер. — прошипела она в полголоса. Ее грудь теснило от немой, жгучей злобы и бессилия. Они терпят друг друга и это хорошо. Но вот так покориться, без боя и крови она не могла. А попытаться увести Сида с религиозной дорожке еще более глупо, чем договориться с культистами самой.       Если бы была возможность сбежать на один вечер куда-нибудь в толпу, бросив проблемы, забыться там вакханкою и танцевать иступленно и непременно для кого-то. Но шанса у нее такого не было. А танцевать перед святошей составит слишком много чести для него.