Двенадцать

      Довольно распространено мнение, что уборка — занятие глубоко скучное, энергозатратное и нервное. Каждый отлынивает от нее по-своему, особенно когда она проводится каждый божий день.       Тамара жутко не любила, когда на ее территорию вторгаются посторонние, малознакомые люди, даже если они считают ее частью семьи. Она с боем отстаивала каждый сантиметр каморки, которую она оборудовала под свою затворническую келью. Она с немым упреком пялилась на Сида, каждый раз, когда он приходил с совершенно благородным намерением провести очистительный марш.       Женщина сидела на полу и разбирала сушеную траву на мелкие кучки. Небольших запасов хватит еще на пару недель, если выкуривать по одной небольшой самокрутке раз в пару дней. Ей недоставало запахов. Она скучала по аромату мокрой, гниющей листвы, по отдушке мужских духов, которым она отдавала предпочтение более, чем женским, по резкой вони свежего асфальта.       Быстрыми движениями пальцев она сложила небольшой сверточек, и зажгла его единственной не отсыревшей спичкой. В один мощных вдох ее легкие наполнились тягучим, плотным дымом. Горячее, жгучее марево опалило ее горло. Приятное чувство легкой, незаметной эйфории прошлось по телу. Она не заметила тяжелый, осуждающий взгляд Джозефа, замерший на ее губах, сложенных в трубочку. Даже легкая оплеуха не была удостоена ее вниманием. Тамара все также сидела на полу, окруженная дешевой газетной бумагой, как письмами, мятыми фильтрами и раскиданной травой.       Пророк сел рядом с ней, положив ее голову себе на плечо. Женщина не сопротивлялась. — Я не устану повторять, что грех порождает только грех. Ты — грешница. — Грешница. — Повторила она. — Ты должна раскаяться. Господь милосерден ко всем агнцам, решившим вернуться в хлев его. — Теперь ты называешь людей стадом. — Она хмыкнула. — Да они и есть стадо. По крайней мере были им. — Твоя гордыня не позволяет тебе видеть в людей равных. Покайся, пока у тебя есть возможность вернуться к свету Его. — Однако не я назвала себя устами Господними, и не я вещала людям о надвигающемся «коллапсе».       Сид промолчал, даже не удостоив собеседницу презрительным, холодным взглядом. Он тихо, сипло выдохнул, будто старался не дышать с Тамарой одним воздухом. Он сжал ее руку до хруста. Она не попыталась вырвать ее. Даже звука не прозвучало из ее груди. Он ослабил хватку, но женщина не отпустила его руки. — Будешь? — Она с довольной ухмылкой протянула ему еще недокуренную самокрутку. Джозеф ничего не ответил. Он взял еще дымящийся косяк меж пальцев, повертел его, сжал в кулаке и выбросил в дальний угол комнаты.