Тихий огонёк его души

С громким визгом маленький волчонок ныряет в очередной сугроб. Копошится и рычит, выкапывая себе нору, и, замерзнув, выпрыгивает из снежной горки, засыпая снежинками и забрызгивая талой водой мать, брата и сестру. Змеёныш недовольно шипит в ответ, на своём тайном языке бормоча ругательства в сторону чересчур активного теплокровного братца и прячется глубже в теплую накидку. Ангрбода чертит на снегу таинственные знаки и с улыбкой наблюдает за детьми. Рядом с ней сидит маленькая девочка и внимательно наблюдает за колдовством, которое творится прямо из-под рук матери — и, кажется, в этом мире её больше ничто не интересует. Девочка на первый взгляд кажется совершенно обычной, но тем, кто рискнет присмотреться к ней получше, больше никогда не забыть это лицо. Половина его — прекрасна, а вторую половину она с ранних лет предпочитает прятать за начесом длинных локонов, и лишь немногие видели её облик целиком. А те, кто видели, утверждают — дочь Ангрбоды страшна, как сама смерть. Именно поэтому не лишенный своеобразного чувства юмора отец и предложил назвать девочку в честь мира мёртвых, ещё не представляя тогда, как отразится эта шутка на её будущем. С ранних лет Хель проявляет повышенный интерес к магии. Ангрбода надеется воспитать себе достойную преемницу, могущественную ледяную ведьму, но малышке, как и отцу в своё время, приёмы не даются. С тоской в глазах она наблюдает за колдовством матери, пытается изучать руны, и Ангрбода показывает ей всё, что знает сама, обучает тайным ритуалам, для которых магия льда не нужна. У Хель пока что мало что получается, но упорством и интересом к магии она явно пошла в своих родителей. Иногда дверь хижины, в которую с каждым годом взросления странных детишек всё реже и реже рискуют постучаться другие обитатели йотунского поселения, среди ночи открывается, и ярко-рыжий вихрь сметает всё на своем пути. Бросается к волчонку, ласково треплет его по загривку и кормит вкусностями, и Фенрир довольно поскуливает в ответ; шустрой красной змейкой скользит по полу, и Йормунганд мигом просыпается, выползая навстречу, счастливый, что наконец хоть кто-то его понимает; подносит пламя в ладони маленькой девочке и Хель заворожено наблюдает за переливами языков огня, пытается разгадать их тайную речь. А потом он почти неслышно входит в спальню к Ангрбоде, и из-за двери доносится смех — мол, пора бы пополнить коллекцию необычных детей. И никто в доме лучшей йотунхеймской ведьмы в такие ночи не жалуется на несвоевременное пробуждение.        Дети взрослеют, учатся, становятся сильнее. Фенрир и Йормунганд начинают охотиться, осознавать и применять собственную силу — сперва под чутким руководством Ангрбоды, но с каждым годом становятся всё самостоятельней. Хель же всё сильнее и сильнее с каждой новой зимой ждёт прихода отца, обнаружив в себе склонности к магии огня. Локи, на удивление, оказывается очень внимательным и талантливым наставником — и Хель с искренним удовольствием повторяет приёмы, показанные ей отцом, находя в отблесках пламени свою отдушину от жестокого и насмешливого мира. Ангрбода наблюдает за их занятиями и отмечает про себя, что огненная и ледяная магия очень похожи — по сути, одни и те же жесты, похожие формулы. Но ей всё равно не удаётся подчинить себе горячую и переменчивую стихию. Локи лишь тихо посмеивается над её попытками и напоминает, что каждому — свои таланты и свои способы сражаться. «Что в душе — то и на кончиках пальцев» — говорит он, с восторгом наблюдая, как Хель призывает непокорное пламя. Молодой волк довольно скалится и гордо проводит когтями по ножке стола. И тут же бежит из дома, ныряя в сугроб, спасаясь от обжигающего шерсть предупредительного огонька. — Будешь портить мебель — буду портить шкуру, — почти ласково комментирует строгий воспитатель. Хель с совершенно недетским упрёком смотрит на отца, и тот покаянно опускает голову, пряча шальную улыбку. — Прости, милая. Я больше никогда никого из вас не обижу, клянусь, — абсолютно искренне обещает тот, кого в девяти мирах уже давно прозвали богом хитрости и обмана.        В одну из ночей Локи тихо уводит Хель с собой, ничего не говоря Ангрбоде. После того путешествия под левым глазом проводника расплывается поставленный совершенно не магическим способом синяк (нечего детей у матери воровать, пусть даже своих собственных!), а во взгляде молодой ведьмы начинает пылать настоящий огонь — буйный и неистовый. Всё чаще и чаще она уходит из дома в одиночестве, идёт к далеким пещерам и пропадает — иногда на несколько часов, иногда счет идет на дни. А возвращаясь — показывает братьям огненные фокусы, и Фенрир настороженно взирает на опасное пламя, а Йормунганд, наоборот, старается подобраться поближе: из всей троицы для него жизнь в мире льдов и снегов наиболее тяжела. Всё реже и реже пламенновласый гость нарушает покой семейства, и когда Ангрбода в очередной раз раскладывает руны, вычерченные на осколках льда, понимает — скоро настанет время прощания.        Возвращаясь с очередной охоты, на которую она в этот раз отправилась в одиночестве, ведьма слышит громкий отчаянный вой, а вслед за ним — протяжный девичий крик. Стремглав несется к дому, бросая добытую тушу на пути, но застает лишь обгоревшие пустынные развалины и изувеченные огнём и клыками тела незнакомых мужчин. Соседи лишь пожимают плечами и прячутся обратно в дома, боясь прогневить разъяренную ведьму ещё больше, и лишь один почти шепотом сообщает, что видел с утра отряд эйнхериев. Душ пятьдесят, не меньше. Полсотни отборных воинов против трёх невинных детей. Детей, чьи руки и клыки теперь обагрились кровью благодаря тому, кто провозгласил себя Всеотцом. — Дурной ты отец, Один, — шипит от еле сдерживаемой злости ведьма, и снег завихряется вокруг неё, готовясь не то остудить её пыл, не то обрушиться на голову первому, кто попадется под ледяную руку.        Портал в Асгард оказывается запечатан намертво, и Ангрбоде остаётся лишь давиться своей бессильной яростью и надеяться, что Локи не даст любимых детей в обиду. Возможно, им там и правда будет лучше, убеждает себя мать. Возможно, Йормунганд наконец-то согреется, Фенрир сможет поиграть с волками Одина, а Хель воспитают при дворе, как аристократку, и отец сможет чаще помогать ей с магией. Возможно, ей самой стоит наконец-то вернуть потерянный авторитет в племени, показать, что она всё ещё лучшая из ведьм, а не простая женщина, занятая заботами о диковинном семействе. Но всё же каждую ночь перед тем, как забыться беспокойным сном, она молит норн о том, чтобы Один вернул ей детей и мужа. Молит — и сама себя проклинает за глупую слабость. Спустя примерно неделю из чуткого сна её выдергивает громкий шелест крыльев. Ангрбода вскакивает, бросаясь к окну, и с упреком смотрит на рыжего сокола. — Мог бы прилететь и раньше. Я тут чуть с ума не сошла! Что с детьми? — Не мог, — хмуро отвечает Локи, комкая в руках накидку Фрейи. — Думаешь, так легко найти повод, чтобы попасть в Йотунхейм, если брат закрыл границы? Ты даже не представляешь, какую глупость мне пришлось ради этого сделать, и ещё предстоит в очередной раз рискнуть жизнью, чтобы её исправить. Ангрбода молчит, ожидая полного ответа, и маг, слегка замявшись, продолжает: — Дети в безопасном месте. С ними всё будет в порядке, не волнуйся, я прослежу. Но у меня дурные вести о другом. Я больше не приду. Наверное, впервые за всё время их знакомства в этот момент Локи и правда похож на йотуна. Настолько холодно и безжизненно звучат его слова, обычно пронизанные насквозь огнём — который то греет, то обжигает, но никогда не обдаёт ледяным холодом, от которого хочется спрятаться даже привычной к холодам и мрачной злобе ведьме. — Я не знал, что Один планирует сделать, клянусь. Он сослал меня в Свартальвхейм, а когда я вернулся, в Валаскьяльве меня встретила Хель. Дети будут жить при дворце Одина, но с тобой… — Комок подступил к горлу, и Локи нервно сглотнул. — С тобой встречаться запрещено и им, и мне. Иначе их всех сошлют в Хельхейм. Ангрбода, которая уже всерьёз раздумывала над тем, чтобы отобрать у Локи накидку и под его видом пробраться в Асгард, молча опустилась на стул, закусив почти до крови губу. — Но зачем они ему? Я не понимаю. Не развлечения же ради он их забрал? — Наверняка для асгардского зоопарка, — без доли улыбки огрызнулся Локи. — Брат считает себя хранителем девяти миров — а Йотунхейм, представь себе, тоже один из них. Сама знаешь, как местные любят наших детей. До него могли дойти слухи. Но если честно, он мне ничего толком не сказал — лишь то, что наши дети опасны и он обязан за ними присматривать. — Ты тоже опасен? — мрачно поинтересовалась Ангрбода. — Поэтому и сидишь в золотой клетке Всеотца? Куда подевался вольный странник, который не дал бы запереть себя ни в одном из миров? Локи резким движением набросил на плечи плащ, и огромные крылья взметнулись за его спиной. — Я невинен, как новорожденный огонь, — недобрая усмешка на миг озарила усталое лицо. — Но если Один хочет узреть его смертоносную силу — он идёт верной дорогой.               Руны никогда не говорят всей правды. Путают в двусмысленных значениях, меняют свои облики от расклада до расклада, не позволяя проникнуть в саму суть Судьбы. Но на этот раз все гадания сводятся к одному — вновь и вновь выпадает Хагалаз. Руна стихийных разрушений, предвещающая падение мира асов. — Фригг, — тихо говорит Один жене, кивая на злосчастный расклад, — ты всё ещё думаешь, что мы поступили верно? — Если этого колдуна ничем не ограничивать, — строго отвечает царица, — наш мир рухнет намного раньше. Или ты так привязался к мальчишке, что не замечаешь очевидного? Приютил шпиона Сурта, а теперь ещё спрашиваешь, не слишком ли жестоко мы с ним обходимся? Возразить нечего. — Идём, — ворчит царь, сгребая руны в мешочек. — Идунн и Локи должны скоро вернуться.               Уже не первую ночь, стоит Всеотцу попытаться уснуть, воображение рисует всё один и тот же кошмар. Девушка с длинными, спутанными волосами, закованная в цепи и яростно извергающая проклятия на головы асов, под конвоем спускается в Хельхейм, и на половине пути превращается в Бальдра. Младший принц Асгарда, всё в тех же оковах, в отличии от девушки, полон смирения и спокойствия, но улыбка побратима, который крепко держит цепь, совершенно не похожа на доброжелательную. А в реальности Локи всё так же искренне смеется в ответ на шутки Одина, крепко целует молодую жену на пиру в честь свадьбы, лихо соревнуется с Тором в обжорстве и ни словом не упоминает о плененных детях. Молчит и Один, лишь порой с тревогой поглядывает на побратима, когда тот под каким-то предлогом пропадает из Асгарда. И чувствует, что это молчание — лишь затишье перед бурей, которая непременно грянет. И не во власти Тора её остановить.