И снова Чёрный Камень

…Проводив Эстель, Трейвен, казалось, до самого вечера не имел ни минуты покоя: наведался в Лустратуриум, где долго отбирал с помощью Жульен какие-то редкие компоненты зелий, затем посетил Мистические архивы, проведя не один час с Тар-Миной, переговорил ещё с несколькими волшебниками в Хироназиуме… Долго читал в библиотеке, затем даже прошёл в тренировочный зал, где его и вовсе никогда не видели – как будто хотел что-то проверить. Последнее время он не так часто бывал в рабочих помещениях, отдавая всё время Совету. Только сегодня он вполне осознал, какой ужас охватил всех его коллег. Сам воздух Университета был пропитан подозрениями и страхом. Сейчас, среди своих занятий, он то и дело улавливал обрывки тревожных восклицаний: – Совет Университета распался, и Трейвен покинут всеми! – И то правда. Кто остался с ним? Раминус и эта девочка… как её там? – Отделение Брумы полностью вырезано! Кто поручится, что наш Университет не станет следующим? На что остаётся надеяться? – Не знаю. Возможно, архимагу всё же удастся вывести Гильдию из того ужасного состояния, в котором она сейчас находится. – Я сильно сомневаюсь в этом. Сейчас уже никто из нас не может быть уверен в своей безопасности! Слыша это, он невольно всё ниже опускал голову – как же сильны оказались тёмные искусства, против которых он боролся всю свою жизнь… Но, оставаясь внешне деловитым и невозмутимым, Трейвен всё это время, в сущности, мыслями был там, возле Силорна, где решалась его судьба и будущее всей Гильдии. Он даже невольно корил Эстель за медлительность, хотя и понимал, что она никак не вернётся раньше ночи: до руин несколько часов пути, а что её ждёт по прибытии – неизвестно. Нет, конечно, они справятся. Эстель справится. Он не должен сомневаться в ней. Она смела, почти бесстрашна, но её отвага всегда сочеталась с осмотрительностью. Она примет верное решение. Она возьмёт своё – если не силой, то хитростью. Она добудет ему Чёрный Камень. Добудет, да. Но привезёт ли? Ведь она, кажется, уже заподозрила что-то неладное. Должно быть, он не смог сдержаться, когда говорил ей о камне. Может быть, сейчас она уже считает его предателем. Может быть, боится возвращаться? А что если она, вопреки его запрету, всё же уничтожила его? Что тогда? Эстель, дорогая Эстель… Если бы она вполне сознавала, что сейчас зависит от неё… Нет, о чём он думает?! Лучше пусть она не узнает этого до поры до времени… Иначе ей никогда не хватит духу завершить начатое. А если… если камень будет у него, а он так и не сможет решиться на этот шаг? Нет… Он должен. Ради неё. Ради Гильдии… и даже ради себя. – Не верится, что Вы даже ночью не отдыхали, архимаг, – заметил Раминус, когда Ганнибал, наконец, вернулся к себе в башню. – У меня ещё будет время отдохнуть, – коротко ответил он, отвернувшись и как будто направляясь наверх. – Что с Вами, Ганнибал? – встревоженно осведомился Раминус: в голосе Трейвена ему почудилось что-то странное. Овладев собой, Трейвен приблизился к советнику. – Я просто снова подумал о нашем добром Ирлаве, Раминус, – грустно улыбнулся он. – Надеюсь, если… когда Университет будет в безопасности, мы… его похоронят с честью. – Да… о да, – медленно проговорил советник. Поглощённый своими переживаниями, он теперь как будто не заметил оговорки архимага. – Нам всем сейчас нелегко, Раминус, – тихо добавил Трейвен. – Думаю, нам всем необходим отдых. Ступайте же… Раминус удивлённо поднялся – его дежурство в приёмной редко оканчивалось так рано. Взглянул на архимага: тот ласково улыбался ему. Что-то не давало уйти. – До завтра, Ганнибал, – произнёс он наконец. – Берегите себя, Раминус. – Я тоже могу идти? – как только удалился советник, спросила заведующая обсерваторией – как обычно, она коротала день в приёмной. – Нет, Ботиэль, – ответил архимаг. – Сегодня Вы будете снова заниматься наблюдениями, но главное – проследите, пожалуйста, когда вернётся Эстель, и сразу же отправьте её ко мне, хотя бы это было даже глубокой ночью. Можете передать, что я прощу ей всё, кроме промедления – пусть поднимется ко мне в покои, пусть разбудит меня, если я усну... Лишь бы она сделала это сразу же! – Как скажете, господин, – недоумённо ответила босмерка. Голос Трейвена показался ей непривычно суровым. – Но, думаю, Ваше сегодняшнее дежурство будет последним, Ботиэль, – грустно улыбнулся Трейвен. – Потом Вы, наконец, сможете отдохнуть. Босмерка удивлённо посмотрела на него и, видимо, хотела что-то спросить, но он тихо повернулся и ступил в портал, ведущий в его личные покои. Поднявшись, он в первую очередь оглядел комнату. Там, как всегда, царил безукоризненный порядок, но сегодня Ганнибал был придирчив более обыкновенного: оправил книги в шкафу, слегка погладив потёртые переплёты, смахнул невидимую пыль с комода, и без того ярко блестевшего, разгладил складки на расшитых занавесях, чтобы изображения звёздного неба Сидродиила предстали на них во всей красе. Покончив с этим, порылся в сундуках, достал несколько вещей и аккуратно сложил их возле изголовья кровати. Всё это он проделал не спеша, внешне совершенно спокойно, словно готовясь к возвращению на родину, в Хай-Рок, или в город своей юности – Анвил. Замер на минуту, словно задумавшись. Открыв шкаф, стал разыскивать какие-то редкие, особо сильные зелья. Затем, видимо, решил, что их недостаточно, и начал готовить новые. Вскоре на его конторке возле портала выстроился целый ряд хрустальных склянок, колбочек и графинов, в которых так и пузырились жидкости всех цветов и оттенков. Порывшись в складках мантии, он положил рядом несколько кусков сахара. Ещё раз оглядев комнату, Трейвен медленно направился к рабочему столу. Снял с пальца широкое золотое кольцо с рубином и тихо поднёс его к губам. Затем быстро набросал на обрывке пергамента несколько слов, завернул кольцо, зажёг свечу и запечатал маленькое письмо воском, а затем спрятал его в ящик. Карахил… Его преемница в Анвиле. Его верная сторонница. Тогда, много лет назад, его особенно тронуло, что начатую им борьбу с тёмными искусствами поддержала альтмерка – обычно эльфы относились к ним более снисходительно, чем люди. А её симпатия не только к его взглядам, но к нему самому, бретону, которого она, при его первом появлении там в качестве начальника, презрительно назвала было «главой-полукровкой» ? Она потом как будто и не была рада своему главенству, когда он уехал в столицу. И, кажется, он понимал, почему… Нет, конечно, должность главы отделения – хлопотное место, но… там дело было, пожалуй, не в этом. Пусть не думает, что он забыл о ней, возглавив Гильдию. Да, наверное, он писал ей не так часто, как другим главам отделений. Она, должно быть, была даже вправе немного обидеться. Но реже – лишь потому, что знал: она справится и сама, без его наставлений. Удалось же ей победить старого Бенируса, одного из самых опасных некромантов, наводившего ужас на весь город… Пусть же Эстель передаст ей письмо… и это кольцо. Сперва он хотел оставить его ученице, но у неё и так будут в распоряжении его одежда, посох, приборы. Сама зачарует, что захочет. Неужели Карахил не заслужила своей преданностью хотя бы одного кольца – на память… Трейвен неподвижно сидел несколько минут, вспоминая. Его печальное лицо как будто просветлело и даже стало словно бы беззаботней и моложе. Конечно, Эстель прежде всего следует навестить её. И заодно взять с собой в Анвил Мари – той давно пора увидеться с родителями. Как же он мог столько времени не давать ей хотя бы коротких каникул, чтобы та могла съездить к семье… Архимаг чуть встряхнул головой, словно прогоняя овладевшие им мысли, взял большой лист, снова обмакнул перо в чернильницу и поднёс его к пергаменту. Замер, обдумывая первые слова. Он так долго держал перо, что с него сползла крупная капля, оставив на пергаменте огромную кляксу. Он вздрогнул, глядя на неё. Чёрное пятно. Чёрный Камень. Роковой камень, видение которого тревожило его весь день. «Братьям магам от любящего вас искренне Ганнибала Трейвена, да будет процветать наша Гильдия и Университет Волшебства… Верному советнику Раминусу Полусу, с моим благословением – навечно…» Перо, поскрипывая, теперь почти летело по пергаменту. Только дальше… Только не дать себе времени на сомнения… «Моей дорогой Эстель Петит, моему преемнику и новому архимагу Гильдии, главе Университета Волшебства, живи долго и правь Гильдией на её благо…» Он ещё раз перечитал последнюю строку, стараясь пересилить холод, сжимавший душу. Как странно писать о себе, как об уже ушедшем. Он ещё жив. Его рука ещё тепла, а сердце ещё бьётся… нет. Дальше, дальше! «Мудрой Тар-Мине, моей дражайшей наставнице, да простит она мне то, что я считаю нужным сделать для спасения нашей Гильдии, и не строго осудит меня за свои слёзы… Хранительнице обсерватории Ботиэль, да откроют ей небеса ещё много своих тайн, когда тени призрака исчезнут с них…» Имена одно за другим заполняли лист. Только бы не пропустить, не обидеть кого-нибудь… «Жульен Фанис, моей скромной и верной помощнице… Делмару из Хироназиума, опытному и искусному зачарователю…» «Хаджиту Дж’Скару – прости меня, если сможешь, я не уберёг твоих друзей» «Хоть сердце моё и ослабело, но верьте, что ни трусость, ни малодушие не заставили бы меня покинуть вас, ибо вы воистину дороги мне, дороже самой жизни»… Письмо получилось длинным. Он несколько раз перечитывал написанное, стараясь удостовериться, что не забыл ничего важного. За окном башни уже разгорался закат. Оставив исписанный пергамент на столике у кровати, Ганнибал подошёл к окну. Небо ещё долго сияло кроваво-красным светом – он стоял, провожая взглядом заходящее солнце и гаснущую вечернюю зарю, пока на горизонте не исчез последний отблеск и мир окончательно не погрузился во тьму. Затем прилёг на кровать и в изнеможении закрыл глаза – возможно, подумал он, краткий отдых позволит ему хоть немного восстановить силы и укрепить дух перед предстоящим испытанием.