***
Когда он зашёл в тот вечер в комнату, Ирлав лежал, растянувшись на кровати и положив руки под голову. Казалось, он спал. Это не могло не удивить: Ирлав обыкновенно ложился поздно, а иногда и вовсе бродил целую ночь напролёт по территории Университета, за что его прозвали «звёздным мечтателем». – Я не сплю, друг, – вдруг раздался его голос. – Садись. Надо поговорить. Раминус сел на стул возле кровати. Ирлав, как ни странно, всё так же молчал, прикрыв глаза. – Ты что-то хотел сказать? – переспросил наконец Раминус. – Да, хотел, – медленно проговорил он. – Знаешь, Раминус, зря ты отправил ко мне Эстель. – Почему? – озабоченно спросил Раминус. – Она плохо показала себя там, в Ватакене? Я немедленно переговорю с ней. На неё это не похоже. – Да нет, друг, – протянул Ирлав. – Ты меня не понял. Справилась она прекрасно. Впрочем, можешь посмотреть отчёт Скалил – он там, у меня на столе. Увидишь, в каких восторженных выражениях та о ней пишет. – Тогда… что? – Ты будешь смеяться, Раминус, – Ирлав наконец открыл глаза и повернул голову в его сторону. Какой-то странный свет озарял всё его лицо. – Да что с тобой? – Раминус, – он взял его за руку, – скажи, ты когда-нибудь любил? – Ты же знаешь, что нет, – Раминус в смятении посмотрел на друга. – Почему ты спрашиваешь? – Да потому, – лицо Ирлава исказилось не то в усмешке, не то в рыдании, а голос упал до шёпота, – что я, кажется, влюбился… Влюбился, как мальчишка! Раминус, я люблю её… – Ты… любишь Эстель?! – потрясённо переспросил Полус. – Люблю, друг, люблю, и что с того? Что тебя удивляет? Я не только волшебник, – он говорил порывисто, убыстрённо, – я просто человек, я мужчина, и я полюбил прекрасную девушку… Она… она само совершенство, Раминус! Раминус встал, быстро прошёлся по комнате и снова присел к кровати. Ирлав поймал его руку и сжал её, словно удерживая друга рядом с собой. – Я знаю, это глупо, Раминус, – грустно пытаясь смеяться, добавил он. – Мне… сложно на что-то надеяться. Она ведь не любит меня. Прости, друг. Я не должен был говорить тебе… Раминус по-прежнему молчал. – Раминус, ну скажи что-нибудь… Скажи хотя бы, что я дурак… – Прости, Ирлав… Я, правда, не знаю, что сказать тебе, – каждое слово давалось ему с трудом, и он понимал, что выходит как-то бессвязно и нелепо, но лучше сказать не мог. – Держись, друг. Любит она тебя или нет, сможет ли полюбить – как-нибудь выяснится само собой… Не отчаивайся… Полус смолк на минуту, словно чувствуя, что любые слова тут, в сущности, бессмысленны. – Отдохни. Мы поговорим об этом после… – Да, друг, конечно, – покорно промолвил Ирлав, снова закрыв глаза. – Прости меня. Да, они говорили об этом. Много раз. Помнится, последний такой разговор был только неделю или две назад...***
– Я не хочу так много думать о ней, Раминус! Ну скажи, что я ей не пара, или что я уже стар, чтобы влюбляться… – Может, мы ещё и не старики, друг, – отвечал советник, стараясь улыбаться, – но вот для Эстель ты, пожалуй, и впрямь староват… Мы всё-таки уже не так и молоды, а она по меркам своих земляков ещё почти девочка. Посмотри хотя бы на Трейвена – я уже лет двадцать в Университете, ты и того больше, мы успели вырасти и возмужать, а сильно ли он изменился за эти годы? Ты понимаешь, что я хочу сказать? К бретонам время куда милосерднее, чем к нам, коренным жителям Империи… Лет через двадцать мы состаримся, а твоя Эстель останется такой же молодой и прекрасной, как сейчас… Подумав с минуту, Ирлав протянул: – Ну, не скажи… Седины у Ганнибала всё же прибавилось. – Только-то? Эту седину ему прибавили скорее заботы о Гильдии, чем время. Мне не всегда нравились методы Гильдии, но реформы Трейвена впечатляют. Сам знаешь, как ополчились на него некоторые после запрета на тёмные искусства. И не мне тебе напоминать, что мы оба заняли места в Совете после его раскола, когда Университет оставили несколько самых могущественных магов, обозлённых тем, что некромантия была поставлена вне закона. – Я прекрасно это помню, – Ирлав наклонился к нему, – но поверь, никогда не мог понять, почему все обвиняют в этом Трейвена. Разве до того, как он стал архимагом, некромантия поощрялась? – Да как тебе сказать... Сколько знаю, разговоры о запрете тёмных искусств шли всегда, с самого основания Гильдии в Империи. Но эти ограничения соблюдались то более, то менее строго, а несколько предшественников Трейвена, как говорят, и сами были некромантами. В сущности, Трейвен просто первым стал неукоснительно придерживаться этого запрета и требовать того же от других. Ирлав задумался. Казалось бы, напоминание об опасности, исходившей от некромантов, должно было перевести разговор, но он вернулся к тому, что занимало его сильнее: – Я знаю, что Трейвен – бретонский маг, и Эстель тоже. А кто такие бретоны? Я всю жизнь посвятил исследованиям айледских руин, и там есть доказательства того, что представители этой расы – потомки одной из групп древних, ныне исчезнувших, эльфов-айледов и людей. Нет, ты не понимаешь, Раминус! Представь: во времена, когда люди боролись против эльфийского владычества, когда ненависть между расами была намного сильнее, чем теперь, в Империи, заключались межрасовые браки! Почему же сейчас, когда все мы мирно живём в Сиродииле, я не могу любить бретонку? – Можешь, – кивнул Раминус. – Но всё же, видимо, древние эльфы либо обладали способностью продлевать жизнь людям, которых любили, либо сами отказывались от своего долголетия… – Эстель, наверно, и вправду могла бы продлить мне жизнь – она прекрасная целительница, – грустно засмеялся Ирлав. – Беда в том, что вряд ли захочет. Нет, друг, не утешай меня – она меня не любит. Он, Раминус, вновь не нашёл, что ответить… А ведь он забыл ещё один разговор. Кажется, это было прошлой весной...***
...Тогда Ирлав спросил: – Как ты думаешь, она любит… любила кого-нибудь? То, что рассказывали Раминусу об Эстель другие ученики, отчётливо встало в его сознании. Но стоит ли знать об этом Ирлаву? – Я не знаю, Ирлав. – Раминус, – тихо ответил тот, – я слишком хорошо тебя знаю. Ты что-то знаешь, но не хочешь говорить. Почему? – Видишь ли, Ирлав, – медленно начал Полус, – я ничего не знаю наверняка. Я могу только поделиться с тобой тем, что слышал в нашем общежитии, хоть, возможно, это и прозвучит как глупые сплетни. – Говори, друг. – Тебя, должно быть, удивило, что я так быстро отправил её заниматься к Трейвену? – При её-то способностях? Нет. – Безусловно, её способности выдающиеся, – Раминус улыбнулся, – но моим истинным намерением было удалить её в отдельную комнату в общежитии – на это имеют право только ученики самого архимага. – Зачем ты это сделал? – Чтобы прекратить разговоры, которые ходили о ней в общежитии, – лицо Раминуса стало почти суровым. – И заодно, чтобы дать Трейвену возможность самому проверить её, если что… – Зачем, друг? – Ирлав был изумлён. – Что она сделала-то такого? – Девушки в общежитии жаловались, что им страшно находиться с ней в одной комнате ночами. Они рассказывали, что она часто повторяла во сне: «Нет, ты не вампир! Нет, я не убийца!». Иногда это продолжалось всю ночь напролёт – при этом она не просыпалась и наутро вела себя так, словно ничего не было. – Ты не вампир, я не убийца… Раминус… что это может значить? – Я не знаю, друг. Когда она уже стала ученицей Трейвена, я… возможно, ты осудишь меня за это… Я решил сам поздно вечером послушать, что происходит в её комнате. Через дверь я уловил, как она произносила что-то подобное – слышал бы ты, с каким отчаянием. Правда, через несколько недель это прекратилось – я думаю, что Трейвен втайне стал давать ей снадобья, которые немного её успокаивали. Ирлав потрясённо молчал. – Это ещё не всё, – продолжил Раминус. – Ты, вероятно, слышал, я как-то отправил её с одним поручением к Янусу Гассилдору, графу Скинграда. Все, кто сталкивались с ним впервые, потом высказывали мне возмущение, что наша Гильдия, в сущности, покрывает вампира. Мне обыкновенно стоило немалых трудов успокоить их – конечно, я не могу назвать Гассилдора своим другом, как многие считают, но иногда его помощь нам поистине бесценна, и за это я пока что готов мириться с его сущностью. – О Гассилдоре и проблемах, связанных с ним, я от тебя слышу достаточно часто, – прервал его Ирлав. – Что ты там говорил об Эстель? – Меня поразил её отзыв о нём. Она, конечно, была в негодовании по поводу того, что его слуги устроили ей засаду, да это и справедливо. Но сам граф спас её, и она не только не возмутилась моим общением с ним – она отзывалась о нём сочувственно… – даже нет, почти восторженно! Она говорила, что он сильный духом человек, который мужественно преодолевает тягу к крови, вызванную его повреждённой природой. Она говорила, что для некоторых вампиров их суть – беда, страшное проклятие, в котором они невиновны. И… я не очень понял, но, кажется, она даже согласилась помочь Янусу в его исследованиях – я ведь знаю, что он давно ищет лекарство от вампиризма. – В это сложно поверить, Раминус, и вовсе невозможно понять. Все в Университете знают, что ей не раз приходилось сражаться с вампирами. Откуда же такое отношение? – Верь или не верь, друг… Битвы с вампирами в тёмных пещерах не мешают ей быть… несколько неравнодушной к некоторым из них. – А сам Трейвен? Он знает об этом? – Конечно. Я предупредил его, ещё когда отправлял Эстель к нему. Говорю же, я надеялся, что он проследит за ней. Я не знал, что она так его очарует… Он теперь не может без неё обойтись. Конечно, она способная ученица, да к тому же и его землячка, но такую привязанность ничем объяснить нельзя… – Ты как будто этим недоволен, друг? – Мне теперь остаётся только надеяться, чтоб она не потеснила меня в Совете. Дело идёт к этому, – Раминус попытался засмеяться, но получилось не слишком естественно. – Ты, конечно, шутишь, Раминус, – с упрёком произнёс Ирлав. – Ганнибал никогда не расстанется с тобой. Но ты… так и не сказал мне. Что он тебе ответил? Я имею в виду, что он сказал об этих её снах? – В сущности, ничего определённого. Он просто стал уверять меня, что не знает за Эстель ничего дурного, и что об этих снах я не должен волноваться, хотя они и тяжелы ей. – Но он как-то пытался это объяснить? – нетерпеливо спросил Ирлав. – Да… – Раминус как будто вновь задумался, стоит ли рассказывать дальше, но всё же продолжил: – Да, он высказал одно предположение, которое, если поразмыслить, кажется мне довольно правдоподобным. – Какое же? – Он сказал, что, возможно, Эстель некогда любила человека, который впоследствии был превращён в вампира. Он предположил также, что жажда крови заставила его напасть на неё – она, будучи вынуждена защищаться, убила его, а теперь не может это забыть и не смеет в этом признаться. – Ты не вампир… Я не убийца…, – словно в забытьи, повторил Ирлав. – Возможно, он прав… Он долго молчал. Затем, тихо улыбнувшись, добавил: – Да, Раминус, теперь я окончательно убедился, что мне не на что надеяться. – Напротив, Ирлав, – Полус в этот раз возразил ему, – не может же она грустить вечно? Пройдёт время, и её боль понемногу утихнет, а ты будешь рядом. Возможно, она и заметит тебя.***
…Вспомнив, как просветлел Ирлав при этой фразе, Раминус теперь едва не застонал. Зачем он позволил ему надеяться? Ведь Эстель так и осталась к нему равнодушна. Эстель, Эстель! Зачем она возникла на его пути? Может быть, совсем не желание изучить бесполезный Шлем, а невозможность выносить дольше её холодность и изгнала Ирлава из Университета? И вот теперь он мёртв, а она будет заседать в Совете… Раминус яростно стиснул спинку кровати Ирлава – так, что побелели пальцы. Встал, подошёл к окну. До чего же он дошёл, подумал он. Винит Эстель в смерти друга. Да он ведь просто пытается переложить ответственность. Кто отправился в форт Телеман за Ирлавом? Кто пытался, хоть и безуспешно, спасти его и его учеников? Наконец, кто, рискуя собой, позаботился о том, чтобы хотя бы его тело не подверглось надругательствам? Он или Эстель? Пока она в форте отбивалась от нежити некромантов, пока искала тело там, куда в любой момент могли вернуться враги, пока тратила последние силы на то, чтобы похоронить Ирлава, он в полной безопасности сидел в приёмной над книгами… Он не сделал ни шагу из Университета! Раминус в отчаянии рухнул на кровать и закрыл глаза. Тем временем в своей комнате на вершине башни архимаг Трейвен сидел, склонившись над старинной книгой. Дрожащий огонёк свечи едва освещал пожелтевшие страницы. Конечно, он легко бы мог сотворить заклинание света, но… «привычка», как бы сказала Эстель. Он всегда работал при свечах. Он читал, не замечая ничего вокруг. Ему казалось, что он как будто не понимает чего-то самого главного… Возвращался к началу, перечитывал, сравнивал. И думал. Внезапно он застыл, поражённый. Медленно провёл пальцем по одной из строк, виденных уже не раз. Взгляд остановился. На лбу выступил холодный пот. Место, которое привлекло его внимание, звучало так: «И когда живое существо приближается к Королю Червей, Властелин забирает душу его в Чёрный Камень, ибо так он подчиняет её воле своей, приобретая все свойства её, которые суть память и опыт, знания и мудрость»*. Живое существо… Тот, кто заключает, подчиняет своей воле… Вот оно… вот где… Странная мысль пронзила Трейвена. Раз возникнув, неопределённая, она вдруг стала становиться всё яснее… Маннимарко властен только над теми, кого заключил в камень душ он сам – или его некроманты… Заключённая душа полностью подчинена воле того, кто захватил её в камень… Чтобы сохранить волю борьбы с ним, надо всего лишь… «Нет… это чистое безумие». «Это единственный выход. У тебя нет другого шанса сорвать планы Маннимарко». «Должен быть другой путь… Я не решусь на такое…». «Вся твоя Гильдия погибнет, если ты не решишься… Раминус, Ботиэль, Тар-Мина, Эстель, наконец, ты сам – все вы будете рабами Червя. Ты этого хочешь?» «Нет… нет… как я могу оставить их в такой опасности…» «Ты же говорил, что любишь их? Разве ты не понимаешь, что это и есть их единственная защита?» Он ещё раз перечитал роковые строки. Неловко оправил нагоревшую свечу – капля расплавленного воска, сорвавшись, упала ему на руку. Лицо Трейвена исказилось от боли. О чём он думает? Как он решится на такое, если не может стерпеть даже незначащей боли ожога? Дрожащие огоньки душ… Нет, этот огонёк слишком мал – так и свеча, чадящая на столе, не озарит всю его комнату. Для того, чтобы развеять тьму, нужно яркое пламя… Он встал из-за стола. Пошатнулся. Медленно подошёл к окну. Опустился на колени, вцепившись руками в стену. Свет Аркея закрыт Луной некроманта. Но «тень призрака» скрывает чистое небо. Стоит ей уйти – и его увидят вновь. Трейвен покорно склонился, затем резко вскинул голову. Слипшиеся на висках волосы разметались. Крупные капли пота, стекавшие по лбу, стали напоминать капли крови. Он снова пошатнулся. Тонкие пальцы отчаянно царапали каменную кладку башни. Лицо, обращённое к небесам, молило о помощи. На мгновение оно исказилось так, словно его тело пронзила молния. Затем всё прошло. Архимаг тихо поднялся. Решение было принято. Надо было лишь удостовериться в последний раз. Он вновь спустился в холл. – Господин Трейвен, – выглянула из обсерватории босмерка. – Да, Ботиэль? – устало откликнулся архимаг. – У Вас появились какие-то новости? – Пожалуй, что так, архимаг, – ответила эльфийка. – Сегодня ночью «тень призрака» появилась снова, но странно, что она не исчезает. Я ни разу ещё не наблюдала такого длительного явления. Угодно ли Вам пройти в обсерваторию и посмотреть самому? – Пожалуй, да. Проведя своего начальника внутрь, Ботиэль слегка повернула свои приборы: Трейвен, взглянув, сразу же снова увидел в небе знакомое затмение, но сегодня «тень» была куда более тёмной и зловещей, чем обычно. – Что Вы думаете об этом, Ботиэль? – печально спросил Трейвен. – Я думаю, что в её появлениях есть какая-то закономерность. Такое длительное явление, как сегодня, скорее всего, редкость: оно возникает после нескольких более коротких. Но одно я могу сказать точно: от длительности появления «тени» зависит и её способность по превращению камней душ. Сегодня ночью, думаю, можно было бы создать поистине уникальный чёрный камень – камень колоссальной вместимости. Трейвен внутренне дрогнул, но ничто в обращении не выдало его. Худшие опасения подтверждались. – Скажите, Ботиэль, – медленно произнёс он, – возможно ли определить, в каком месте Сиродиила явление будет видно лучше всего? – Сейчас попробую, архимаг, – Ботиэль задумалась, произвела ещё несколько манипуляций с приборами, а затем, черкнув на пергаменте какие-то вычисления, подошла к карте Сиродиила: – Вот, думаю, что примерно в этом районе, – она обвела рукой небольшую область к югу от столицы. Трейвен невольно подался ближе к карте. Силорн. Единственные айледские руины – в таких обычно скрывались некроманты – в районе видимости тени призрака. Полученные утром донесения, описания старого фолианта, наконец, то, что он сам знал о Маннимарко – картина наконец сложилась. Действовать надо было немедленно. – Вы очень помогли мне, Ботиэль, спасибо, – быстро сказал он, направляясь к выходу. – Продолжать наблюдения, господин? – окликнула его босмерка. – Нет, пока довольно, благодарю Вас. Вы и так трудитесь уже несколько ночей подряд. Отдыхайте. Он вышел из башни и быстрым шагом направился к главе небольшого отряда, патрулировавшего территорию Университета: – Талфин, кто сегодня на дежурстве? – Со мной три боевых мага, господин. – Талфин, – начал архимаг, – соберите их и немедленно направляйтесь в айледские руины Силорн к югу отсюда. Вы должны проследить этой ночью за работающими там некромантами. Меня интересуют камни душ, которые они изготавливают. Ни один камень не должен быть вынесен из этих руин. Разведав обстановку, решите, стоит ли напасть на них, или же устроить засаду. Если же ваших сил будет недостаточно – вы должны проследить, куда они направятся. Прошу, никакого лишнего геройства. – Правильно ли я поняла Вас, господин, – удивлённо спросила Талфин, – что мы должны снять охрану Университета? – Именно так, Талфин, – Трейвен грустно опустил голову. – Если вы не справитесь с тем, что я сейчас вам поручаю, скоро Университету и вовсе не потребуется охраны. Но помните: будьте осторожны. Ваша задача – задержать их до полудня. Потом я пришлю подкрепление, и Вы будете подчиняться тому, кому я поручу возглавить дальнейшие действия. – Как прикажете, господин, – отдала ему честь Талфин. – Ребята, мы идём отсюда в руины Силорна!