Твоё согласие было началом конца

      Ночью разразилась первая в этом году гроза. Небо на западе колыхалось от молний, вспыхивало, словно все сияло от их трепетных белых вспышек. По-началу раскаты грома вплетались в её сны. Череда неясных видений, сменяющих друг друга, прорежалась глухими раскатами грома, звучавшими где-то вдалеке. Во сне гром превращался в крики, стук в дверь, гул ветра в древесных кронах, дрожь земли под ногами. Она уже видела всё это, или происходящее — просто предчувствие, страх? Не разбирая дороги, она несется к неясному силуэту руин, темнеющему за деревьями. Не останавливаться, продолжать движение, чего бы это не стоило. Бежать-бежать-бежать.       Девушка проснулась так же внезапно, как забылась предыдущим вечером. Глаза не сразу приспособились к мраку. Редкие вспышки молнии выхватывали случаные детали комнаты: потухший очаг, пучки трав, подвешенные к бревенчатым сводам, жемчуг рассыпанный на табурете, пустая кровать. Она приподнялась, зажмурилась, помассировала виски. Должно помочь. Это всего лишь сон, ничего больше. Забыться, отогнать его подальше, спрятать так глубоко, как это возможно. Яркие болезненные видения понемногу уступали место реальности. Очертания комнаты всё четче проступали в темноте. Блуждающий взгляд остановился на гребне, лежавшем на полу у настила. Её передернуло. Бежать отсюда. Как можно быстрее. Пока её не запомнили здесь, пока она не связана путами долга, пока её цель не отдалилась слишком далеко. Мысли роились, звучали всё громче. «Ты отстаешь. Теряешь след. Ты не успеешь. Запутаешься в подсказках. Не сможешь. Упустишь!» — звенело многоголосье в её голове. Виски сдавливало болью, холодная капля скользнула со лба на переносицу. Отступивший кошмар, сочился черными маслянистыми сгустками сквозь щели в стенах, наполнял дом. Силясь остановить панику, она обхватила голову и зажмурилась. Голоса отступали нехотя, но все же сдались и затихли, уступили место её шепоту: «S`a sei Angstam. Aech sahe d`i Gransen. S`a sei nur Angstam*».       Дарагх аэп Эрнан, лучший из её наставников, учил её, помимо прочего, самообладанию: «Победить страх — не значит жить без него. Отвергающий опасения человек слаб, он не видит дороги, двигается на ощупь. Не отворачивайся от страха, но отделяй время спокойствия от времени тревог. Запоминай, как выглядит мир, искаженный ужасом, чтобы не сойти с пути в тот момент, когда он догонит тебя». Да, не такие речи хотел слышать её отец, нанимая старого обедневшего воина.       Он должен был преподавать фехтование, но, увидев свою подопечную впервые, сразу отказался от этой затеи. Тщедушная, бледная — такой не мечом размахивать, а сидеть за семью замками, посвящать часы досуга рукоделию и ждать юнца-идиота, позарившегося на скудное приданое. «Выбирай оружие и покажи мне… да что угодно…» — процедил Дарагх сквозь зубы. Она подошла к стенду с муляжами, кончиками пальцев прошлась по навершию деревянного меча, явно не подходящего ей по весу, сжала в слабых руках рукоять и подняла оружие. Учитель сплюнул и отвернулся от неё: трещины в кладке внутреннего двора были намного интереснее всех жалких попыток, которые девчонка была в состоянии продемонстрировать. Дарагх ждал, но ничего не происходило. «Впечатляет… Если ты хотела, чтобы я окочательно состарился и умер, пока ты готовишься, то попытка засчитана», — воин уже обдумывал, как бы вернуть задаток, внесенный за уроки её отцом, и частично растраченный. «Aech seie bereit!*» — прозвучало за его спиной. Учитель повернулся и сразу пожалел об этом: это была не стойка, а издевательство. Центр тяжести на одной ноге, плечи подняты, руки дрожат. Даже самые хилые сопливые щеглы — и те в первый день… Нет, они были столь же безнадёжно плохи, но Дарагх гнал эту мысль прочь. Девчонку он учить не будет. В башню, за пряжу и книги, другого пути у неё нет. Как он и ожидал, она не удержала муляж: пары его шагов хватило, чтобы она потеряла самообладание, оступилась и успела сделать лишь несколько неловких взмахов мечом, рискуя вывернуть запястья. Дарагх перехватил тупой деревянный клинок и без особых усилий вырвал муляж из рук своей подопечной. Решено: он преподаст ей один урок. И если повезёт — у неё хватит мозгов им воспользоваться. Незаметно его ладонь легла на эфес меча и дерево с сухим свистом рассекло воздух в сантиметрах от её лица. Ученица испугалась, неуклюже отпрыгнула, закрывая глаза руками. Эта заминка открыла её для следующей атаки: взмах и клинок, поднимая облако пыли, пронесся прямо у её ног. На этот раз тело её подвело, но девчушка чудом успела перекатиться. Плохое положение: встать не успеет, отпрянуть тоже — пора заканчивать. Воин ушел в разворот, не прерывая плавные движения острия, очерчивающего окружность вокруг него. Лезвие, останавливающееся у шеи, всегда действовало отрезвляюще на нерадивых молокососов, вообразивших себя бог весть кем. Он уже готовился сделать финальный выпад, когда она, так толком и не поднявшись, оттолкнулась от земли и бросилась ему в ноги. Вот оно, отчаяние, воплотившееся в жалком тельце и испуганном крике. Конечно, она не сбила его. Влетев плечом в оплетенный кожаный сапог учителя, она содрала кожу с ладоней, руки ее разъехались на твердой земле, и она неуклюже рухнула в желтую пыль. Остановившись, Дарагх опустил глаза и спросил: «Почему не ушла в сторону?». Прерывисто вздыхая, она схватилась за его сапог, чтобы подняться, но ладони, мокрые от свежих ссадин, скользнули на землю. Поморщась, воин сделал несколько шагов в сторону и повторил вопрос. «Не подумала… я...» — выдохнула его подопечная, переходя на всеобщий. «Не подумала?» — оборвал её учитель: «Ты подумала, поверь мне. У тебя была пропасть времени для этого. Единственное, что ты не учла — страх отравил твой разум! Это он заставляет тебя забывать о том, что вокруг ещё много места и возможностей увернуться! И пока ты не распознаешь свой страх — так и будешь валиться в ноги противнику, выторговывая себе секунды жизни! D`r Feinde feilscht nie!*». Последние слова он бросил через плечо, направляясь к двери. Покидая внутренний двор, Дарагх заметил, что она поднялась. Она не знала, что несколькими часами позже наставник беседовал с её отцом. Не могла услышать, что учитель, после долгих уговоров и поднятия жалованья, дал согласие на её обучение при условии, что они будут заниматься не фехтованием, а самообороной. Но свой первый урок о страхе, повторенный позже множество раз, она помнила всегда.       Откинувшись на подушку, девушка повторяла: «Bereit. Aech seie bereit*». Всё реже вспыхивала молния, эхо раскатов грома становилось тише. Отступившая на время усталость снова возвращалась. Бездонный омут без сновидений затягивал её, успокаивая прерывистое дыхание.       Близился полдень, когда его гостья проснулась. Оторвавшись от ветхой книги, Регис кивнул ей и улыбнулся, заметив, что девушка протянула руку к гребню, оставленному им вечером у настила. От вчерашнего настроя не осталось и следа: она сидела на своей лежанке потерянная и обескураженная, рассеянно поворачивая гребень, будто пыталась его рассмотреть. Травник собирал на стол снедь, а гостья так и не проронила ни слова. Только садясь за стол, девушка поблагодарила его. «Плохие сны?» — предположил Регис и, не дожидаясь ответа добавил: «Один медик с севера говорил, что бодрствовать следует так, чтобы последующий сон был спокойным. Видимо, вчера нам следовало гораздо раньше оставить наши дела». Эта слабая попытка развеять смурные мысли не возымела эффекта: не успокоила и не утешила. Девушка подняла глаза, промелькнувшие в них решимость и даже злоба не скрылись от внимательного взгляда травника. Плохой знак: в таком настроении пациенты начинают мешать собственному выздоровлению, игнорируя предписания медика. Он ожидал услышать ложь, повторяемую каждым больным, отрицающим медленный темп своего выздоровления. Человеку отведено мало времени, поэтому он отчаянно бьется за каждый свой день на земле, пусть и во вред самому себе. А значит, сейчас он услышит невнятные отговорки, отрицание. Однако, она не стала прятаться за слепой верой в собственное здравие. «Плохие сны лучше того, что я видела, пока не попала сюда. Сны обрываются под утро, а значит, остается проснуться и забыть их», — говорила она медленно и отчетливо, будто убеждая саму себя. Регис окинул взглядом дом: должно же быть что-то, что отвлечет её. Занятие, не тяжелое, но и не монотонное. Наконец, он остановился на пучке трав, подвешенных у двери. «Видишь пучки вереска?» — спросил он: «Редкое растение для этих широт и прекрасный антисептик, предпочитает почву, богатую торфом. В прошлом году я посеял его перед домом, но так и не проверил, взошел ли он. Ты очень поможешь мне, если отыщешь и соберешь его стебли». Кивнув, гостья поднялась и направилась к выходу из дома. У самого порога она остановилась: её внимание привлек серп, подвешенный у стены. Помедлив, девушка сняла орудие с гвоздя и вышла из дома.       Регис вернулся к чтению. Вести принесенные вороном под утро не оставляли сомнений: нужно найти хоть что-то о Лирийской бестии и других представителях этого вида. Следы, найденные его подопечным, могли принадлежать только одному существу, с которым вампир предпочитал не пересекаться. Регису было нечего бояться, но такая встреча могла закончится бессмысленной расправой над тем, кто не причинял вампирам вред. Нарастающий интерес смешивался с досадой: сколько возможностей он упустил, сколько вопросов не задал тем, кто мог рассказать об этих бестиях? Реликты, повергавшие в ужас города и селения, вытеснявшие людей из лесов… Как они отстаивали целостность своей территории? Заметки повествовали о том, что уже было ему известно, но этого не достаточно. Следовательно, искать нужно не здесь. Несколько полок с книгами так же не внушали энтузиазма: старьё, прочитанное по многу раз, ничего полезного. Давно он не оказывался в ситуации, когда вместо лечения купировал отдельные симптомы. Это означало, что недуг может вернуться в любой момент, с удвоенной силой. Такой исход его не устраивал: высший никогда не опускал руки так просто. Регис застыл над ветхими страницами, погрузившись в раздумья.       Он не заметил, сколько времени прошло, когда необычные звуки вырвали его из оцепенения. Тяжелое дыхание, глухой свист рассекаемого воздуха, отрывистый крик, снова судорожные вдохи. Выйдя из дома он застал свою гостью за необычным занятием: стоя к нему спиной, она держала серп так, будто защищалась от кого-то. Непослушные волосы, собранные назад и заколотые гребнем, снова выбивались. Восстанавливая дыхание, девушка не опускала своё «оружие». Когда её рука уже начала подрагивать, она описала большой круг серпом, перехватывая его удобнее и с отрывистым криком рассекла воздух перед собой. Неплохо для тренировки, никуда не годится для боя — это понимал даже Регис, никогда не использующий оружие. Мягко ступив в травы он двинулся к ней, ловя обрывки её слов. «Aech… seie bereit*». Взмах серпа, тяжелое дыхание. «Bereit». Девушка не слышала его шагов. «Ты ещё не готова. И в этом я вижу прежде всего свою вину», — думал травник. Она набирала темп, оставляя себе все меньше времени на передышки. Траектории, описываемые закругленным лезвием замыкали пространство вокруг неё. Резкие выпады сменялись размашистыми ударами. Каждым движением она выкраивала себе чуть больше места. Однако, больше всего это походило на отчаянную попытку вернуть себе контроль над собственным телом. От внимательного взгляда не скрылась дрожь в коленях и запястьях. Остановившись в стороне, он наблюдал за девушкой, пока та не заметила его. От Региса не ускользнуло её смятение, а потому он поспешил прервать неловкую паузу: «Подобно многим моим друзьям, ты полна сюрпризов. Я даже жалею, что тебе пришлось практиковаться со столь неподходящим… орудием». Гостья кивнула, выпрямилась и указав на дом травника собиралась было что-то сказать, но Регис опередил её: «Я видел собранные стебли у порога. По-видимому, меня ждет неурожайный год: всходов со всего склона едва ли хватит на пару пучков. Недалеко в лесу есть ещё несколько кустарников. Если ты, мой друг, не против, мы могли бы проверить и их». Девушка кивнула и они двинулись в тень дубовой рощи, обрамляющей склон.       Редкие солнечные лучи выхватывали изгибы еле заметной тропинки, ветер шумел в молодых листьях ветвистых крон, кое-где в низинах всё ещё таял снег. «Бестактность, которую может позволить себе медик, наблюдающий за выздоровлением своего пациента, сделала меня невольным зрителем твоей разминки», — говорил Регис, протягивая руку девушке, чтобы помочь спуститься по скользкой глине: «И я просто обязан спросить, что за мантру ты повторяла там, на склоне?». Проигнорировав его жест, гостья спустилась самостоятельно. «Aech seie bereit — означает, что я готова», — ответила она. Однако, вампира интересовал не перевод, и без того известный ему, и на этот раз он проявил настойчивость: «Могу я поинтересоваться целью твоих приготовлений, друг мой?». На этот раз, она не стала отмалчиваться, подбирая слова, в голосе зазвучала твердая уверенность: «Я готова идти дальше». Она шла за ним, поэтому не могла увидеть, как он на сощурил глаза и помрачнел. «Готова идти дальше?» — думал он: «С таким же успехом можно было вовсе не лечить тебя. Уйдешь сейчас и твой недуг нагонит твоё тело и разум, а помощь будет далеко. Уйдешь и перечеркнешь все наши труды, сведешь мои усилия на нет. Настоящее лечение ещё не началось… Но и не начнется, пока я не узнаю больше о твоём недуге». Последняя мысль показалась ему интересной. Рискованно, но выбор не велик. И он решился:       — И куда ты пойдёшь дальше, друг мой?       — Сначала в Оксенфурт. А там мне укажут дальнейший путь.       — Друзья?       — Скорее те, кого заинтересует жемчуг в обмен на их услуги.       — Любопытный план… Опуская прочие детали, смею надеяться, что тебе известен кратчайший путь в эту славную обитель знаний?       Ответа не последовало. Конечно, она не знала пути, как и того, где именно находится сейчас. Однажды его посетил странствующий торговец, направлявшийся в Новиград. Смеха ради, вампир поинтересовался, известен ли торговцу путь из Мехунских лесов, ставших пристанищем Региса, до вольного города. «Прямо на северо-запад, не сворачивая. И так до самого конца света», — ответил мужчина и хрипло засмеялся. Вампир вспомнил эту шутку, но виду не подал. План, обдумываемый им, обретал всё больше деталей:       — Позволь напомнить, что вчера ты выразила настойчивое желание купить у меня одну вещь… — он был готов поклясться, что она прямо сейчас дотронулась до гребня в волосах, сожалея о необдуманном шаге, — у меня было достаточно времени, чтобы обдумать её цену. Я назову её, когда мы вернемся в дом. *Aech sahe d`i Gransen. S`a sei nur Angstam — “Я вижу его границы. Это только страх” (здесь и далее: устареший нильфгаардский) *Aech seie bereit! — “Я готова!” *D`r Feinde feilscht nie! — “Враг не торгуется!” *Bereit. Aech seie bereit — “Готова. Я готова”