Твоё согласие было началом конца

      «Моё имя?» — она, казалось, опешила — вопрос застал ее врасплох. Цена, о которой говорил мастер Регис — это её имя? Пальцы, утопающие в непослушных локонах уперлись в гребень. Сущая безделица, но пригоршни жемчужин оказалось недостаточно, чтобы её оплатить. Тень, кружившая над ними, опустилась на бочку, шурша крыльями. Внимательные глаза ворона встретились с блуждающим взглядом девушки. Она замечала это и раньше: птицы и травник, действительно, были чем-то схожи: тихие собеседники, выведывающие, рано или поздно, ответы на все вопросы, интересующие их. Не было сил юлить и менять тему разговора. В конце концов, она скоро уйдет, а значит, не услышит, как кто-то обращается к ней по имени. Девушка сделала глубокий вдох и, наконец, ответила: «Моё имя — Моирнэ Нотус аэп Хайдан».       Некоторое время она не отрывала взгляда от ворона. Стыд и обида сковали её, не позволяли посмотреть в лицо своему истинному собеседнику. Ненавистное имя жгло, как клеймо. Рожденных в мезальянсе знатного отца и безродной матери закон обязывал называть «Нотус». Не имевших родины звали «аэп Хайдан» — выходцами из земли, которой никогда не существовало. Любящие родители не назовут так ребенка, если не поставить их перед тяжелым выбором. Она знала, у отца он был: отказаться от единственной дочери или, оставив дитя, покрыть позором и себя, и ее. Он выбрал второе, и с семи лет она носила новое имя, закрывающее каждую дверь перед ней. Травник прервал её раздумья:       — Друзья не судят друг друга по имени или происхождению. Мы с тобой не связаны правилами придворного этикета и вольны ценить поступки превыше формальностей. Не стоит тяготиться своим именем в моей компании, Моирнэ. И, к тому же…       — Мастер Регис, — перебила его девушка. Сейчас она смотрела прямо ему в глаза. — Я не могу… не хочу слышать это имя. Есть другое. Меня давно никто им не называл, но мне будет приятно услышать его хоть от кого-то кроме моих родителей. Хотя бы на один вечер. Зовите меня Немайн.       — Немайн, — медленно, нараспев произнес вампир, будто пробовал новое имя на вкус. — Так значит, ты собираешься покинуть мой дом уже завтра?       — Я потеряла слишком много времени, мастер. Утром я уйду.       — Вижу, переубедить тебя будет сложно. В таком случае, попрошу тебя о последней дружеской услуге. Видишь ли, я давно собирался навестить ближайший город — Диллинген. Мне нужен один день, чтобы завершить пару неотложных дел, а после я был бы рад твоей компании на пути туда. Полагаю, каждый из нас сможет извлечь определенную выгоду из такого сотрудничества: я скоротаю знакомый путь за беседами, а ты получишь возможность пройти в город самой короткой дорогой.       Было заметно, что она колебалась. Не хотела соглашаться, но понимала, что в одиночку идти дольше и опаснее. Всё же Регису понадобилось время, чтобы убедить её остаться ещё на один день и выдвинуться в город вместе. Черная птица, по-хозяйски прохаживающаяся по крышке пустой бочки, поворачивалась на их негромкие голоса, будто принимала участие в разговоре. День уже клонился к вечеру, когда девушка устало кивнула и скрылась в дверном проеме, а травник откинулся на спинку стула и улыбнулся, щурясь под лучами заходящего солнца.       Следующий день тянулся медленно. У Региса не было никаких дел, требовавших безотлагательного завершения. Он просто хотел дать своей подопечной как можно больше времени на выздоровление. Прошлым вечером пришлось поторговаться за такую возможность. Поэтому он был вынужден переставлять бесконечные пузырьки и свертки с полки на стол и обратно. Он рассортировал новые пучки трав, отмыл несколько старых, никуда негодных реторт и, не без удивления, отыскал погнутое оловянное сито. Изредка вампир замирал, прикрывал глаза и прислушивался к звукам, доносившимся со склона у его дома. Немайн провела там почти весь день: искала побеги свежей собачьей петрушки, собирала молодые светло-зеленые листья нострикса, прерываясь на короткие тренировки. Казалось, она боится остановиться, прервать движение и оцепенеть навсегда в этих полевых травах, лесу, в доме травника. «Может, ты не одарена большой силой, но упрямства тебе не занимать, Немайн», — думал вампир, бросая украдкой взгляд в окно. Его смущало это её имя. Нездешнее, чужое. В большей степени оно подходило жительнице обдуваемых всеми ветрами островов Скеллиге, но никак не подданной Нильфгаарда. Однако он не спешил с расспросами: всему своё время. Сейчас важно отвести её к тому, кто может пролить свет на недуг, который она всё ещё носит в себе.       Вечером они, не сговариваясь, одновременно начали собираться в дорогу. Выйти решили ранним утром, чтобы прибыть в город до наступления жары. Немайн одолжила у травника нож и отпарывала последние жемчужины с платья, пересыпая их в кошель, Регис переливал настойку мандрагоры из тонкой высокой бутылки в походную флягу. Внезапно, девушка неразборчиво выругалась и поднесла большой палец к губам. Аромат настойки смешался с тонкими нотками крови и распространился по дому новым восхитительным букетом. «Я могу предложить свою помощь, друг мой?» — спросил вампир, не прерывая своё занятие. Он не удивился, когда Немайн отказалась: подобно многим другим пациентам она старалась как можно скорее вновь ощутить свои силы и самостоятельность.       Пытаясь отвлечься от сладкого дразнящего запаха, Регис прошелся вдоль полок с книгами. Его внимание привлекла небольшая шкатулка, покоящаяся на потрепанном дневнике. Не было никакого смысла заглядывать под плоскую серую крышку, украшенную паутиной тонких трещин — память услужливо подсказала вампиру, что находилось внутри. Мотылек из золотистого металла с погнутым крылом. Если поднести его к свече — можно заметить, как чешуйки крыльев переливаются на свету. В лучах солнца это почти незаметно, а вблизи подрагивающего пламени мотылек «просыпается», отблески пламени вдыхают жизнь в холодное железное тельце и, кажется, ещё немного — и мотылёк вздрогнет, схватится лапками за руку и поползет вверх, к пальцам, чтобы взлететь. Будто и не было никогда того отчаяния, обиды и боли, которые они пережили вместе. Вампир провел столько вечеров, рассматривая узоры на крыльях мотылька-броши, что мог бы без труда нарисовать каждый изгиб и завиток по памяти. Но холодный металл так и не ожил на его глазах.       Шкатулка, а вместе с ней и дневник, легли на дно старой потрепанной торбы. Их укрыли пучки трав, плотно забитые сухими измельченными побегами свертки, пара пузырьков с порошками, полная потертая фляга, отдающая приятным холодом. Перед сном они оба сидели на настиле, смотрели на сужающийся круг света, подрагивающий над очагом. Иногда пламя вспыхивало и случайный стремительный отблеск освещал их лица, пока один из них рассказывал очередную незначительную историю или поверье, всплывшее в памяти. В который раз Регис отметил про себя необычайное спокойствие, спускающееся на него в компании девушки. В такие моменты «завтра» и «вчера» переставали быть существенными. Был только дом, окруженный сумраком ночи, очаг, впустивший их в круг своего красноватого света, и приглушенные голоса. Хотелось запомнить это ощущение, сохранить его, подобно пучку сухих трав, источающих ароматы весны даже в ледяную зимнюю стужу.       Они покинули одинокую хату травника, когда все звуки затихли в предверии утра. Заря ещё не наступила, но небо на востоке уже менялось. Звезды мигали слабым светом, но уже уступали бледным холодным разводам на горизонте. Они шли в обход большака — травник предпочел не рисковать лишний раз: избежать встречи с волком или лесной тварью легче, чем уйти от нежеланных расспросов случайных попутчиков, везущих товар в город. Легкость и даже проворность, с которой Немайн двигалась по узким лесным тропам не остались незамеченными вампиром, шедшим рядом. Казалось, что отсыревшая земля и запотевшие от утреннего тумана листья были для неё привычнее бревенчатого пола или вытоптанного тракта. Если бы не подол платья, цеплявшийся за ветви кустов, то можно было бы уловить некую грацию в её движениях.       Иногда они останавливались ненадолго: девушке тяжело давалась столь длительная «прогулка». Пару раз приходилось сворачивать с тропы, огибая по широкой дуге чащи, из глубины которых до вампира долетали чуть различимые звуки, напоминающие горячее порывистое волчье дыхание. Своё нежелание рисковать Регис мотивировал тем, что в этих местах тропа проходила через низины, в которых все ещё могла стоять талая вода. Его спутницу устраивали эти объяснения, и он вел её известными только ему путями, через высокие травы и густые кустарники. Девушка то и дело одергивала подол, мешавший идти так же уверенно, как её проводник, но не отставала.       Последний привал они устроили, выйдя из леса на обрывистый холм. Золотые и алые потоки молодого света, заливающего долину, ударили в глаза. Сверкающие от росы травы, искрились на солнце, редкая дымка оседала над водами Яруги. Лес за спиной просыпался, шумел и пел голосами сотен птиц. «Отсюда до Диллингена ещё час пути. Признаться, я не ожидал,что мы так быстро одолеем эту дорогу», — отметил Регис, передавая спутнице флягу с ключевой водой, набранной в пути. Девушка улыбнулась их маленькой победе и сделала жадный глоток.       Извилистые улочки города, омытые утренним дождем, уже почти высохли. Порывы свежего ветра разгоняли запахи дыма и нечистот. Редкие прохожие, пешие и конные, вплетали эхо своих шагов в многозвучье просыпающегося Диллингена: сухой скрип колес груженых повозок, нарастающий гул, доносящийся с просыпающихся торговых рядов, одинокие смешки и приглушенное ворчание. Проповедник Фогель, морщась от боли в спине, сметал грязь, налипшую на крохотный деревянный помост покрытый давно иссохшей, местами облупившейся краской. Ещё один праздный день, такой же, как тысячи дней до и после этого, он потратит, как обычно, собирая нерадивых горожан и путников и наставляя их на путь спасения. Ещё одна пустая попытка приумножить количество прихожан и податей. Ничего нового в этом проклятом городке. Два смутных образа скользнули по краю площади, привлекая его внимание, и он разогнулся, опираясь на метлу. Ему не показалось, это действительно были два человека: мужчина в старом тёмном камзоле и длинном заплатанном жилете и девушка или женщина в простом длинном платье. Лицо последней показалось смутно-знакомым проповеднику, однако он не мог вспомнить, где её видел. Селяне, возможно, прибыли на ярмарку в преддверии Беллетейна. В голову приходили только размытые образы, и он бросил попытки мысленно вернуться в то место и время, где видел это лицо: все они, люди приходящие сюда, по сути, одинаковые. Фогель проводил их взглядом до корчмы, тяжело вздохнул и вернулся к своему монотонному занятию.       Душная мгла таверны оказалась немногим лучше палящего солнца, нагнавшего их в городе. Четверть часа назад, поднимаясь к рыночной площади, они свернули с главной городской дороги на узкие извилистые улочки. Петляя между домами, они остановились у старой массивной двери с замысловатым вензелем. Травник негромко постучал в неё и прислушался — ответа не последовало. Когда они продолжили путь, Регис поймал вопросительный взгляд Немайн и объяснил, что в этом доме живет тот, кто может быть полезен ей. Солнце, тянущееся к зениту, неумолимо разогревало и без того душный воздух, мешая думать. Девушка бросила все попытки построить какие-либо планы на день. В тот момент гораздо важнее было сесть в тени, дать отдых ногам, скованным нарастающей гудящей болью. Поэтому корчма в углу рыночной площади по началу обрадовала её. Лишь опустившись на длинную скамью у стола и опершись о стену, она поняла, что едва ли сможет передохнуть здесь.       Вампир оставил свою спутницу и направился к высокому пустующему столу корчмаря. Подойдя вплотную к нему, он обнаружил совсем молодую девушку, полулежавшую на большом, набитом чем-то по-видимому мягким, мешке. Босые ноги она водрузила на низкий ящик с пустыми бутылками. На животе её, мерно урча, покоилась большая серая кудлатая кошка. Они синхронно повернули головы, когда Регис, тихо кашлянув, поприветствовал их:       — Добрый день!       — Был бы добрый, кабы я не торчала тут со вчерашнего вечера, — сонно протянула девушка, смеряя его взглядом полным скептицизма и разочарования. — Пива?       — О нет, благодарю, — улыбнулся, не разжимая губ её посетитель. — Мы ограничимся горячей водой и пищей.       Юная особа не торопилась подниматься и, с ноткой раздражения, объяснила, что свежая еда появится не раньше вечера, когда соберутся посетители. Казалось, ничего не могло расшевелить её после ночной смены. Но вампир мог заинтересовать кого угодно, если сам хотел того: «Позволь поинтересоваться, где находится прежний корчмарь? Последний раз, когда я наведывался сюда, Стефан был в добром здравии». Кошка нервно взмахнула хвостом, обиженная тем, что хозяйка перестала её почесывать, и мягко спрыгнула на пол. Глаза девушки на миг приоткрылись чуть шире: «Отец здоров, но работать вечно не может. Мы с матерью уговаривали его нанять сменщиков, чтобы он хоть иногда отдыхал, да уж куда там… Он на чужака корчму не оставит. На подхвате людей в достатке, но по эту сторону стола может стоять только член семьи, так он считает. Вот и работаем теперь втроём. Отец до вечера стоял, мать днем придёт». Этот короткий рассказ и несколько крупных монет, опустившихся на стол окончательно вырвали девицу из благостной дремоты и она наконец поднялась: «Горячая вода и еда, говорите? Извольте, соображу что-нибудь».       Вернувшись к столу, травник застал свою спутницу, борющуюся с дремотой. Короткий сон, долгий путь и духота корчмы делали своё дело. Подпершись рукой, она силилась не закрывать глаза, рассматривая изрезанную плоскость стола. «Я позволил себе взять в дорогу прекрасный травяной сбор, как нельзя лучше подходящий для таких ситуаций», — отметил вампир, присаживаясь рядом: «Залитый горячей водой, он превосходно снимает усталость». Девушка слабо улыбнулась в ответ: «Мастер Регис, существует хоть одна, известная науке «ситуация» от которой у тебя нет средств?». Её расслабленное добродушие вселяло некую уверенность: раньше девушка и не пыталась шутить.       Юная наследница корчмаря вышла к ним достаточно скоро. Поставила перед каждым по тарелке с горячей полбой, наклонилась к самому уху Немайн и по-заговорщицки прошептала: «Нарезала туда остатки вчерашнего гуся! Такая еда мертвого из могилы поднимает, госпожа», — с особой гордостью увенчала каждую тарелку ложкой сливок и оставила на столе две кружки горячей воды. Угощение и правда удалось: согревало и наполняло силами. А обжигающий, чуть пряный, травяной сбор прекрасно утолял жажду. Уже не в первый раз спутница Региса радовалась про себя тому, что они разделили этот путь, однако, всё её тело впервые вторило этой радости.       После трапезы они обсуждали дальнейшие планы. Немайн немного удивили слова травника о том, что человека, живущего за дверью с вензелем, бесполезно искать в городе. Его следовало ждать здесь же, в корчме. Она с трудом верила в то, что мастер Регис действительно разобрался с этой проблемой, покинув корчму всего на 10 минут. Время тянулось медленно и редкие новые посетители проходили мимо их стола, не удостаивая их вниманием. Отстукивая нервную дробь по столу, девушка изредка бросала взгляд на дверь. Травник, как ни в чем не бывало, рассказывал всё новые истории о городе. Наконец, она не выдержала: «Мастер Регис, я хочу отойти ненадолго. Вы не могли бы остаться здесь, на случай если нужный нам человек зайдет до моего возвращения?». Её спутник кивнул, даже не пытаясь удержать её или уточнить причину такого внезапного порыва. Она почувствовала, как стыд поднимается изнутри и заливает её лицо: «Это платье. Ходить в нем невозможно: только и делаю, что одергиваю его. Ещё одного перехода через лес оно не выдержит». Травник снова кивнул, но на сей раз добавил: «Настоятельно рекомендую не расплачиваться чистым жемчугом». Тяжелый кошель опустился на стол. Немайн отвязала небольшой бесформенный мешочек от пояса и положила его рядом: «Я знаю, сколько здесь. Когда я вернусь — вы возьмете плату за всё. Отказа я не приму, мастер». Выходя из корчмы, она окинула взглядом их стол: мешочек так и лежал перед травником, спокойным и чуть улыбающимся.       Найти хоть что-то было не так легко: торговцы предлагали либо готовые платья либо отрезы тканей. Бесцельно бродя между рядами лавок, Немайн обратила внимание на развал, ломящийся от многочисленных клетчатых тканей. Лавкой заведовала высокая дородная женщина, звучным голосом зазывающая немногочисленных зевак. «Подходи, сестрица! Отрезы со всех островов Скеллиге, выбирай!» — окликнула её лавочница. Девушка подошла, провела ладонью по ткани и улыбнулась — настоящая, отборная скеллигская шерсть, неожиданная находка. «Мне не нужна ткань, я ищу то, в чем смогу пройти долгий путь, не заботясь о сохранности платья», — ответила Немайн, поднимая взгляд на женщину за прилавком. Та нахмурилась: «Кое-что могу и я предложить: собачий воротник согреет тебя ночью, а кожанные сапоги со Спикероога легкие, как перья гагары и не боятся ни острого камня ни зыбучей трясины. Они лежат за прилавком, подойди, посмотри». Примеряя сапоги, Немайн не смогла ответить на вопрос женщины, заданный на фарерском — она не говорила на островных языках и знала только пару песен со Скеллиге. Однако, лавочница всё-равно уступила в цене и даже подсказала, каким местным портным поставляет товар. Немайн повезло почти сразу: у второго же лицовщика оказался подходящий кафтан без рукавов, сшитый из серого тартана, закрытого спереди кожей, и штаны. Поправив кожаную оплетку на обуви, она расплатилась с хозяином лавки и вышла на улицу.       Регис не мог не отметить, как изменилась его спутница, вернувшись в корчму. Она будто источала тихую, но упрямую уверенность. Следы страха всё ещё оставались в её взгляде, однако, теперь в нем пробуждалось что-то новое. Вернув его кошель, она начала было проверять мешочек, оставленный ему, но вампир остановил её, продемонстрировав три крупные жемчужины: «Будь уверена, Немайн, я не остался в убытке». Человек, которого они ожидали, не появился в её отсутствие. Время шло, но прибывающие посетители корчмы спешили только пображничать да перекинуться словом-другим с соседями и приезжими. Они избегали пару незнакомцев: то ли сборщиков податей, то ли просто бедных странцев, ведущих тихую беседу.       — Он не придет? — наконец спросила Немайн, устав от бесконечных историй.       — Заверяю, скорее небесные светила пойдут вспять, чем он не объявится, — отвечал травник сохранявший спокойствие.       Шум голосов всё нарастал: богатые горожане предавались сладостному безделью, те, что победнее, терпеливо ожидали даровых угощений от обеспеченных гуляк. Корчму наполняла поднимающаяся пыль и дым бесчисленных трубок. «Не придёт», — мысленно повторяла девушка. С улицы поминутно доносился конский топот и отборные ругательства. Им вторил нарастающий шум разгула, поднимающийся в корчме. Голоса, кашель, топот каблуков, разнузданный хохот смешивались в единый гул.       Все оборвалось в один момент, когда дверь корчмы, с жалобным скрипом резко отворилась, рискуя слететь с петель, и ударилась о ближайший длинный стол. «Р-р-ре-е-е-е-гис, старая ты бестия?!» — разнесся голос за спинами притихших гуляк.