Твоё согласие было началом конца

      «Мастер Эмиель Регис Ролл… bloede laene Namen! Мастер Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, я благодарю вас!» — это был её голос. Тихий, глухой, с еле различимой хрипотцой. После этой ночи она должна была лишиться возможности говорить на какое-то время – голосовые связки просто не рассчитаны на такое напряжение. Много часов крика, шипения, судорожных вдохов. Но она справилась, схватилась за свой голос и не отдала его даже на пару дней. Так же, как схватилась за тонкую нить, протянутую Регисом ночью, и вытянула саму себя. Природа не наделила человека долгим веком, гибким телом или незамутненным разумом, но даровала ему то, что давало короткой человеческой жизни смысл: осознание конечности своего существования. Смерть оказалась главным козырем этой расы в её борьбе за жизнь, поэтому люди так самоотверженно хватались за любой шанс задержаться на этой земле еще ненадолго. Регис не понимал этого глубинного стремления жить, не мог его прочувствовать, но восхищался им. В конце концов, были вещи и похуже смерти. Ему ли не знать.       Он снова повернулся к кровати. «Тебе стоило бы ещё поспать, а не тратить силы на разговоры. Но я не могу тебя заставить. Тяжелый морок, опускающийся на человека после моего приказа, усыпляет, но также отнимает у вас силы», — подумал Регис, но вслух произнёс: «Будешь напрягать горло – оно быстро заболит. Я польщен тем, что кто-то запомнил моё имя с первой попытки, но сейчас тебе надо поберечь силы. Оставим вежливость на потом. Погоди, я дам тебе кое-что». Регис прикинул, какие отвары или настойки могли помочь успокоить горло. Как и подобало лекарю в таких случаях, он, подогрел на огне немного молока, добавил в него пару капель горького верескового меда и свежий побег сальвии, придержал голову девушки, чтобы помочь выпить. Каждый глоток давался ей с трудом – немного морщась, она, тем не менее, послушно опустошила кружку.       А дальше потянулись дни и ночи выздоровления. Он и раньше не особо волновался, наблюдая, как пациенты идут на поправку, но сейчас Регис удивился тому спокойствию, которое наполнило его до краёв. Перестав каждый вечер вспоминать момент горького прощания с Детлаффом, он начал быстрее и спокойнее засыпать, несмотря на то, что его кровать теперь была занята, и он переселился на импровизированный настил на полу. Пациентка по большей части спала. Понемногу она начала подниматься с кровати, потом несколько раз даже прошлась по его дому, осматривая пучки сушеных трав. Не зная большинства их названий, девушка подносила их к лицу, зажмуривалась и жадно вдыхала запахи. Регис следовал за ней по всему дому и давал краткое описание каждого растения, вызвавшего её интерес. Она редко отвечала, чаще бормотала себе под нос что-то неразборчивое, кажется, на нильфгаардском. Через неделю он начал выводить её за порог дома. Сперва всего на несколько минут, потом на полчаса, а затем они проводили каждый вечер под сенью многолетних дубов у его дома за импровизированным столом – Регис выделил под эти нужды перевернутую буковую бочку. Долгие годы в ней выдерживали Кастель, дерево сохранило терпкий винный дух – особенно хорошо он чувствовался ближе к вечеру, когда отступала жара.       Весенний ветер доносил чуть различимые запахи влажной мерзлой почвы и снега с просыпающихся от зимнего сна полей. Они смешивались с нотками винных испарений, источаемых досками пустой бочки, и бесконечно менялись, переливались.       Они начали беседовать. Сначала говорил, по большей части, Регис, но с каждым вечером она всё больше отвечала. Один раз даже нетерпеливо перебила его, когда разговор зашел о музыкальных инструментах народов Скеллиге. На всеобщем девушка говорила немного медленно, будто знала все нужные слова, но с трудом собирала их в фразы. Когда же вампир ненавязчиво пытался вывести разговор на рассказ о ее личности, семье или том, как она здесь оказалась, девушка либо замолкала, либо переходила на устаревшую версию нильфгаардского, сохранившуюся лишь в ученых трактатах и книгах. Регису, владевшему языком более чем хорошо, было несложно её понимать. Он даже находил это немного забавным, ведь ему, питавшему определенную слабость к изящным оборотам речи, приходилось подстраиваться под неё и кроить такие же витиеватые конструкции, чтобы донести вполне простые мысли. Несколько раз он спрашивал её имя, но каждый раз девушка тушевалась и отмалчивалась, и ему приходилось перебиваться сухим уважительным «вы». Настороженность и скрытность его не удивляла – на все есть свои причины. В последний из таких разговоров она ответила:       — Я хочу быть вашим другом, мастер Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой.       — Почту за честь. Однако я привык обращаться к друзьям по имени. Поэтому я повторю свой вопрос: как мне следует вас называть?       — Мастер, к вам прилетают вороны. Вы не разговариваете с ними, но только подолгу всматриваетесь в их глаза. Не знаете их имён, но это не мешает вашей дружбе. Поэтому я хочу быть вашим другом.       — Хорошо, значит, вам было бы комфортнее сохранять молчание, подобно другим моим друзьям?       — … Нет, я хочу разговаривать. Если вас это не стесняет.       — Ни в коей мере, друг мой. — это обращение Регис выделил особо — Однако я не нахожу привычным тот факт, что друзья обращаются ко мне, перечисляя все мои имена. Так же я испытываю некоторую неловкость, когда мои друзья соблюдают столь дальнюю дистанцию в обращении ко мне. Поэтому прошу обращаться ко мне на «ты». Что до имени, то все мои друзья избрали имя «Регис», как самое простое в обращении.       В ответ девушка кивнула и впервые за вечер отвернулась от заката, переведя взгляд прямо в антрацитовые глаза своего чуть улыбающегося собеседника.       На следующее утро его привлекло копошение у её кровати. Регис подогревал воду, чтобы его «новый друг» могла умыться. Что-то массивное мягко скользнуло на пол, затем глухо бухнуло что-то уже более тяжелое. Несколько удивленному взору Региса предстала необычная картина: его гостья стаскивала на пол простыню. Он и раньше становился свидетелем стремительного выздоровления людей, цеплявщихся за любую возможность здравствовать, но такая упрямая жажда жизни была редкой даже для человека. На полу уже лежала довольно внушительная куча из подушек и одеяла. Довершал всю эту конструкцию её нильфгаардский наряд, который она стянула с себя много дней раньше, оставшись в простом черном нижнем платье, призванном скрывать движения своей хозяйки в том случае, если порыв ветра или чья-либо неосторожность всколыхнет подолы парадных одежд. Встретившись с Регисом взглядом, она отбросила непослушную прядку с лица и замерла в нерешительности. Стоило ему сделать шаг, как она быстро и тихо заговорила:       — Мастер Эмиель Ре…       — Ради всего разумного, друг мой!       — Простите. Мастер Регис, вы практикуете ремесло травника. Я хочу купить у вас одну вещь!       — Вещь? И какая же вещь так привлекла Тебя? — Он надеялся, что это обращение напомнит ей об их вчерашней договоренности.       — Вот это. Мне нужно вот это и я заплачу!       Одной рукой она уверенно указывала на мыло, которое Регис приносил в комнату утром и вечером, чтобы она могла ополоснуть лицо и руки от грязи и пыли. Она пользовалась им каждый день, о небо, зачем ей понадобилось его покупать?! Девушка разжала пальцы прямо перед его лицом: в маленькой ладони чернели две жемчужные капли с её платья. Просто прекрасно! Вчера она цитировала философов, о которых он лишь смутно слышал, а сегодня вдруг выясняется, что ученая дева не знает цены самой простой вещи. Верно говорят: счастье – в неведении. За две такие жемчужины можно скупить половину парфюмерной лавки в Новиграде. А он думал, что людям уже нечем его удивить. Он собрался с мыслями, накрыл её раскрытую ладонь своей и, наконец, ответил, силясь вложить в свой голос всё возможное спокойствие:       — Если я не ошибаюсь, вчера мы заключили некий пакт о дружбе. А друзья не покупают мыло друг у друга, когда приходят с визитом. Ты – мой друг, и сейчас ты гостишь у меня, а значит можешь использовать всё, что найдёшь здесь, по своему усмотрению.       — Мастер Регис, я живу уже… уже достаточно долго, чтобы знать, что за всё следует платить. Если вас не устраивает цена – я готова торговаться!       «Не готова», — мысленно ответил Регис, но у него появилась идея, показавшаяся ему интересной.       — Ну, хорошо, раз ты, друг мой, так твердо намерена купить этот кусок мыла — будь по-твоему. Но что ты хочешь с ним делать?       — Рядом с вашим домом есть ручей, я слышу шум воды. Я хочу сходить туда… вместе со всеми этими вещами. Днем я вернусь, я не собираюсь ничего красть.       — Я никогда не заподозрил бы тебя в этом. Но в таком случае, я объявлю свою цену, когда ты вернешься. Обещаю, она не ввергнет тебя в долги.       Она сомневалась, в раздумьях крутила в пальцах злосчастные жемчужины, но недолго. Собирая вещи с пола, она то и дело недоверчиво оборачивалась на Региса. Лицо последнего оставалось непроницаемым, но глаза светились легкими искрами веселья и добродушия. Девушка немного расслабилась и украдкой все же оставила жемчуг на табурете у кровати. В чужое бескорыстие верилось с трудом. Толкнув дверь, помедлила и ещё раз обернулась. «У меня есть ещё одна просьба. Не найдётся ли у вас гребня?» — немного смущенно спросила она. «К вечеру найдётся. Конечно, если какой-нибудь мой друг не попытается его выкупить», – позволил себе невинную шутку Регис.       Ручей с небольшой запрудой, и правда, был совсем рядом с домом. Можно было увидеть его, отойдя на пару шагов от задней двери. Но это было совсем не нужно тому, кто слышит во много раз лучше человека. Пора спуститься в село: со старостой побеседовать, пополнить запасы провизии, да и этот гребень… Вспомнив о последней просьбе своей гостьи Регис невольно усмехнулся.