Цель (не) оправдывает средства

Такое ощущение… похоже на стеклянную клетку — ты сидишь в ней и отлично видишь всё, что происходит вокруг, однако ничего, абсолютно ничего не слышишь. Отец что-то говорит и говорит, а Адриан Агрест не воспринимает слова, не осознаёт сказанное собеседником, смотрит прямо перед собой; Габриэль нервно сцепляет руки в замок, неестественно эмоционально поднимает голову и кружит по комнате, словно раненый коршун. Стена непонимания, глухая, непробиваемая, кажется, стала ещё мощнее, возросла до немыслимых пределов. Адриан просто не хочет принимать ту чёртову реальность, коей тычет ему в лицо злая шутница Судьба. Почему? Почему, почему, почему? Почему Габриэль Агрест сначала пытался стереть память своему сыну, а теперь готов отказаться от памяти своей супруги, ради которой когда-то и был способен совершить преступление? Габриэль уже почти кричит, размахивает руками, надеясь помочь себе активными жестами — Адриан отворачивается. Адриан искренне желает папе счастья. Неизмеримого, беспредельного счастья. Но детская, болезненная и страшная обида вдруг захватывает юношу целиком. — Если ты так горюешь по маме, что в состоянии причинять вред сотням людей, в том числе и собственному ребёнку, какого дьявола ты сейчас держал за руку не мою маму? — выплёвывает Адриан, почти не подозревая, что своей фразой ранит Габриэля сильнее, чем может ранить самый острый нож. — Держу для того, чтобы не горевать и не причинять людям вред, — выдыхает месье Агрест-старший, кладя ладони на покрасневшие от усталости глаза. — Держу для того, чтобы она в конце концов обрела заслуженное счастье. Адриан сжимает кулаки, и обида за мать сменяется неконтролируемой злостью. — Натали любит тебя уже давно, да? — цедит парень. Габриэль отнимает ладони от глаз, и Адриан поневоле вздрагивает, встречаясь взглядом с этим измученным человеком. — Она полюбила меня ещё до того, как я встретил твою мать. Адриан чувствует себя конченым эгоистом и последним отморозком. Нет, не так. Ему кажется, что весь смешной людской род — крупнейшая ошибка Всевышнего. — Ты… ты её… ты лишь из жалости? — выдавливает он как-то тихо и испуганно. Габриэль сурово хмурится, и Адриан тут же начинает мечтать о том, чтобы отрезать себе длинный несуразный язык. — Отвечать на чувства лишь из жалости — самая большая низость по отношению к любящему тебя человеку, какую только можно вообразить. — С этим я не поспорю, — шепчет Адриан и добавляет громче: — Однако я поспорю с тобой в другом. — Адриан, дай мне шанс, — Габриэль умоляюще, будто в молитве, складывает руки, и вид у него такой несчастный, мрачный и безнадёжный, что душа Кота Нуара, ненавидящего Бражника всем сердцем, всё-таки проникается сочувствием, состраданием… И жизненно необходимым пониманием. «Прости его, прости» — кажется, Маринетт вернулась сюда, в эту комнату, и шепчет ему на ухо, и ободряюще сжимает его плечо. А может, это мама в облике чудесного призрака, бестелесного духа пробралась сюда, дабы поддержать сына, успокоить совесть отца, благословить Натали… — Я прощаю тебя. За всё. Что-то ледяное и металлическое, стягивающее горло Адриана на протяжении всего разговора, внезапно исчезает; юноша позволяет уголкам губ растянуться, а глазам — увлажниться, и уже через пару секунд щекам тепло от горячих слёз, телу — от крепких и отчаянных объятий. — Я больше не позволю себе…причинить тебе боль, Адриан. Никогда. Ты… никогда больше не усомнишься во мне. Никогда больше. Адриан Агрест разрешает себе верить. Стена между отцом и сыном становится тоненькой поверхностью, затем тает, как корочка льда на весенней реке; Адриан наконец-то думает о том, что он дома. Он дома. И всё хорошо.

***

Натали, растерянная, неуверенно гладит Адриана по спине, а мальчик (для помощницы дизайнера он, наверное, навечно останется маленьким сумасбродным мальчиком) что-то торопливо бормочет, обнимая мадам Санкер. Натали кажется, что она случайно попала в параллельную вселенную. Светлую версию того кошмарного мира, что существует на самом деле. Однако Адриан продолжает бормотать, а Габриэль, стоящий в дверном проёме, смеётся. Смеётся. Габриэль смеётся. Искренне. Невероятно. — Натали, ты в порядке? — беспокойно спрашивает Адриан, замечая, что Натали Санкер, застыв, никак не реагирует на внешние факторы. В порядке ли она? В порядке. Впервые за двадцать с лишним лет она в полном порядке.

***

У Маринетт такие сияющие глаза, что Алья шутит: — Ты снова влюбилась в Адриана? Такая восхищённая! — Он помирился. Он помирился со своим отцом. Он его простил, Алья, простил! — восклицает Маринетт, задыхаясь от радости, и Сезар мягко дотрагивается до руки подруги. — Наконец-то. Спустя столько зим, столько потраченных нервов, — Алья не теряет ни юмора, ни сарказма, ни-че-го. Маринетт Дюпен-Чен наблюдает за Реной Руж — и поражается. Алья мастерски скрывает свои эмоции ради того, чтобы поддержать друга. Алья без труда забывает о собственных проблемах, страхах, мыслях и переживаниях ради близких. Алья солнечная, сильная и родная. Алья всегда была рядом. А Маринетт всегда будет рядом с Альей. Потому что иначе быть не может. — Аля, ты моя сестра, — неожиданно легко и бесконечно правильно заявляет Маринетт. — Я знаю, — кивает Алья; глаза у неё сияют ещё ярче, чем голубые омуты ЛедиБаг. — Давай наперегонки? Изящные, грациозные фигуры, облачённые в латекс, переглядываются и перепрыгивают с одной крыши на другую; парижане, разинув рты, достают камеры, тычут пальцами в небо. Весь город с благоговением и восторгом провожает взором улетающих в неизвестном направлении героинь, гадая о том, из-за чего две смелые девушки так весело, радостно, задорно улыбаются, бросая приветливые взгляды на мирных жителей и не догадываясь о том, что буквально несколько минут назад супергероини доставили в больницу столицы владельца богатого ресторана, страдающего тяжелейшей формой амнезии, о котором в скором времени напишут практически во всех газетах.

***

Хвост-ремень, накладные уши, жезл за поясом… Прыжок, ещё прыжок, поворот, пролететь над проёмами между домами, приземлиться рядом с антенной, выпрямиться, посмотреть вниз, помахать паре-тройке вытаращившимся на него гражданам, сверкнуть тридцатью двумя зубами, сморозить очередную забавную глупость… А ведь он боялся, что всё это к нему не вернётся. Что он этого не достоин. — Здорово, правда? — Леди появляется рядом, тоже смотрит вниз, тоже машет гражданам и перехватывает взгляд Кота Нуара. — Находиться с тобой рядом? Разумеется, Моя Леди, — Адриан склоняется в поклоне, мысленно благодаря небеса за то, что в голосе Маринетт невозможно различить презрение или равнодушие. Что, разговаривая с ним, Маринетт Дюпен-Чен немного краснеет и по-доброму прищуривается, всем своим видом стараясь внушить Коту, что кто кто, а она-то его точно не оставит, не бросит, не предаст, не обругает, не обманет. — Это величайшая честь и незаслуженное счастье для меня. Маринетт качает головой, однако прекрасно осознаёт, что спорить с настолько продвинувшимся в плане самобичевания Адрианом бесполезно. И поэтому просто целует Нуара. Притягивает к себе, игнорируя чей-то изумлённый свист, и просто прикасается своими устами к его устам, в лучших традициях мелодрам заставляя любимого замолчать. Кот Нуар подхватывает Леди на руки; цвета, окружающие героев, делаются ярче, радужнее, насыщеннее; всё приобретает некий новый оттенок, тёмное становится светлее. — Всё теперь совершенно иное, — мудро произносит Нуар, бережно опуская Маринетт. — У тебя поменялась призма восприятия окружающего, — важно надувшись и скрестив руки на груди, проговаривает Баг. — Вы очень умны, Миледи. — Глупый Кот! Они перебрасываются пустяковыми предложениями и словосочетаниями — так, словно не страдали ещё вчера. Так, словно они до сих пор обыкновенные подростки, которые повидали на своём веку всего-то несколько неопасных акуматизированных в клоунских нарядах, и только. Так, словно они никогда не расставались и не были готовы рыдать от облегчения теперь, воссоединившись. Кот Нуар опять подхватывает ЛедиБаг на руки, и украдкой наблюдающие за ними бездельники ахают — настолько совершенен и очарователен дуэт защитников столицы. Откуда-то доносятся предвещающие хорошую погоду крики птиц, неповторимый хохот ребёнка и чьё-то победное «Ура!». Всё медленно встаёт на свои места.