Благородное Клеймо

Солнце отдает последние лучи крышам особняков, когда по лицу ведьмы пробегает тень сомнения. Элайджа мертв, от осознания этого факта грудную клетку сдавливает железными тисками, не давая нормально вдохнуть. Он больше не обнимет, не коснется мягкими губами ее шеи, даря самый нежный поцелуй. Фрея вытирает слезы, проглатывает их, пытаясь выстроить стену, чтобы оградится от боли. Нужно найти, кто заклеймил Элайджу, именно поэтому она во Французском Квартале, а не оплакивает его тело в тишине спальни. — Новый Орлеан пропитан слезами ведьм. Я сама пролила их не мало, но чужие приносят еще большую боль — раздается женский голос от кованых ворот. Невысокая пожилая женщина гордо ступает по каменным ступеням. — Бастиана, — Фрея почтительно опускает голову. Старейшина подходит ближе, желая рассмотреть ее. Любопытный взгляд замыленных глаз небесно-голубого цвета оседает на коже, будто пытаясь выяснить тайну. Неприятно, но она готова стерпеть. Важно лишь узнать, что скрыто от всех уже не один век, ведь шипы впиваются медленно. Страшно представить, как Элайджа жил с этим. — Ты не ищешь защиты. Сильная и не терпящая несправедливости, когда-то я была такой же бунтаркой, как и ты — улыбаясь, констатирует пожилая ведьма, — Только времена те прошли. Фрея улыбается в ответ, но фальшивой улыбкой. Все о чем она способна думать, так это о теле Элайджи в доме, принадлежащем церкви. Его карие глаза больше никогда не посмотрят на нее с нежностью и непередаваемой теплотой. Ком подкатывает к горлу, но позволить себе слабость ведьма не может, и тогда лучше всего получается, думать о цели. — Мне нужна лишь информация, — выдыхает тихо Фрея. — Меня интересует один вампир. — Вампир? Ведьмы Нового Орлеана не имеют дел с вампирами, — уверенно произносит Бастиана, стряхивая с рукава невидимую пылинку. — Меня интересует Элайджа, — при одном упоминании родного имени сердце сжимается от тоски. — Ему много веков, он благороден и держит свое слово. — Майклсон, — не дослушав, вставляет свое слово регент ведьм. Она имела честь познакомиться с первородным лично. Единственный вампир, что держал слово веками, как бы тяжело не было. Фрея теряется, она не говорила свою фамилию никому. Страх липкими и омерзительными щупальцами окутывает тело, оттого несколько мгновений уходит на то, чтобы взять себя в руки. — Элайджа Майклсон — благородный первородный вампир, что вечно следует за своим непутевым братом. Вся семья жила во Французском квартале, но, то было несколько столетий назад. Их семейный особняк заброшен, хотя ходят слухи, что кто-то из них вернулся — между тем продолжает Бастиана, и сердце Фреи готово разорваться. Оно колотится в груди, ударяя больно по ребрам. Элайджа Майклсон — эхом отдается в ушах, и остальные слова собеседницы меркнут, сливаются с шелестом деревьев и собственным пульсом в висках. Брат, которого ей всегда не хватало. И от того еще больнее что бог отвел такое короткое время рядом с ним. Он спас ей жизнь, а теперь лежит мертвый в постели с закрытыми навсегда глазами. — Эти вампиры принесли много проблем, но с ними был мир. Марсель же не поддается контролю — вспоминает Бастиана. То было время равенства и союза, Майклсонам удалось установить перемирие. Ведьмы колдовали без опаски, оборотни спокойно разгуливали по городку. Так выглядел короткий миг счастья, ее безупречная молодость. — Где находится особняк Майклсонов? — спрашивает Фрея, пытаясь поверить, что ее семья жива. Финн, и очевидно кто-то еще, если у Элайджи есть младший брат. — О, это совсем не далеко. Ты сразу его узнаешь, герб на воротах не даст ошибиться, — бормочет старейшина, указывая рукой направление. Ее пальцы трясутся и с трудом слушаются хозяйку. Взяв регента за руки, Фрея тихо шепчет известные, лишь ей слова. Древнее и могущественное заклинание разносит тепло по телу и будоражит кровь. Бастиана с недоверием смотрит на свои руки и шевельнув пальцами, благодарно улыбается. — Я надеюсь, что еще услышу, как вы играете на скрипке — произносит Фрея и тихо добавляет: — Берегите себя Бастиана. Потому что когда я найду что ищу, я буду беспощадна.

Особняк семьи Майклсон

Семейный герб украшает стены при входе в особняк. Пальцы робко ведут по их шершавой поверхности, кажется все здесь пропитано воспоминаниями ее потерянной семьи. Когда-то прекрасно подстриженные плетистые розы украшали особняк Майклсонов, теперь же они выглядят устрашающе, цепляясь своими шипами за обшарпанные стены. Благородные цветы стали шиповником, будто показывая всю степень запущенности жилища. Фрея касается кованых ворот, но их оплели шипы, как и сердце Элайджи. Теперь он свободен, — единственная мысль, что удерживает от слез. Сколько мучила его руна? Кто посмел так поступить? В чем причина ненависти? Столько вопросов, на которые нужны ответы, но зайдя во внутренний дворик ведьму, пробирает неприятный холодок. Чехлы на скамейках, пыль на перилах лестницы, все опустело и приобрело пугающую мрачность. Нужно действовать, потому она поднимается на второй этаж, замирая на несколько мгновений в коридоре. Портреты привлекают внимание, лица на них отпечатываются в памяти. Финн. В чертах мужчины на первой картине легко узнать старшего брата, художник был явно одаренным человеком. — Боже, — шепчет Фрея, рассматривая остальные портреты, как самую большую драгоценность. У нее четыре брата, а девушка в шикарном платье очевидно сестра. От шока сердце колотится, а ладони покрываются испариной. Рваное дыхание срывается с ее губ от осознания того, чего лишила ее Далия. Хочется забиться в самый темный угол и плакать навзрыд, кричать до хрипоты, потому что ничего уже не изменить. Все что ей досталось разрушенный особняк и труп младшего брата. Если даже кто-то из семьи жив, это не вернет лет, что прошли безвозвратно. Страшно даже подумать, каково было бы жить со своей семьей. Каждый день видеть их лица, делить моменты горя и радости. Лучше не думать об этом вовсе, слишком легко потерять остатки рассудка. У одной из комнат Фрея встает как вкопанная, не трудно догадаться, кто был ее хозяином. Никаких излишеств: кровать, рабочий стол, несколько стульев и полки заставленные книгами. Одна из них выделяется среди прочих и привлекает внимание ведьмы. Старые и потертые временем переплеты выглядят хрупкими настолько, что любое прикосновение способно обратить записи в прах. Взяв один из дневников, Фрея сдувает пыль и открывает его на случайной странице. Время летит и замедляется, оно ускользает сквозь пальцы. Все раны от былых сражений заживают, лишь одна остается, причиняя невыносимую боль. Я поклялся себе несмотря ни на что, оставаться собой, но время изменило нас. Я смотрю на Ребекку и понимаю, проклятье Эстер коснулось и ее. Она холодна и жестока, лишь в глазах затаилась былая наивность. О Никлаусе нет вестей, я и не хочу знать о его выходках. Несмотря на все столетия, что я слепо следовал за ним, его эгоизм победил. Я расплачиваюсь за одержимость брата ожогами на сердце, но не снимаю с себя вину. За все в этой жизни приходится платить, и благородство мое проклятье. Красивые ровные строчки пропитаны болью и в какой-то степени немым отчаяньем. В этом весь Элайджа, никогда не подаст вида. Как бы трудно ему не было, он оставался не сгибаемым. Фрея с трудом сдерживает слезы, она такая же. Не время быть слабой, не ради себя, а ради него. Ведьма листает еще несколько дневников. За долгое существование первородного их накопилось не мало. Ах, как бы ей хотелось узнать все о брате. Как он жил все эти столетия, но приходится просматривать записи впопыхах. Никлаус пришел в ярость, Катерина сбежала. Я должен был помочь брату, но не смог. Знаю, что подвергаю себя опасности, но чувства к этой девушке завладели моим сердцем. Каждый раз, когда я смотрю на нее, кровь закипает в венах. Снова чувствую себе человеком, безумно влюбленным и глупым. Фрея перелистывает еще несколько страниц, пробегая их глазами. Записи обрываются неожиданно, и на пустых страницах несколько капель крови. Внутри все холодеет от неожиданного приступа страха. Ведьма сглатывает ком в горле, когда глаза наконец находят следующую запись. Ночь ритуала превратилась в настоящую пытку. Разгневанный моим предательством Никлаус пришел в ярость. След от каленого железа на моей груди причиняет нестерпимую боль. Бесконечные мучения, вот на что я обречен. Клятва «Всегда и навечно. Семья превыше всего». Больше не имеет значения. Я был глупцом, надеясь, что брата еще можно спасти от собственного эгоизма и ярости. За всю мою долгую жизнь, я пришёл к выводу, что мы навеки связаны с теми, кто с нами одной крови. И пусть мы не выбираем своих родных, связь с ними может стать великой силой. Или глубочайшим разочарованием. Не сразу удается принять страшную правду. Ведьма была уверена руна не что иное, как месть врагов, что неизменно следуют по пятам за их семьей. В ее голове не укладывается, как Никлаус мог так поступить, она отдала бы все за брата, даже жизнь. Как же он посмел обречь Элайджу на столь мучительную участь? Ладони рефлекторно сжимаются в кулаки, а в зеленых глазах вспыхивает ярость. Он поплатится за свой ничтожный поступок. Ей не нужна его смерть, это слишком мягкое наказание. Фрея уже собирается уходить, но заметив пробоину в стене, подходит ближе. Скрытая ниша очевидно вскрытый кем-то тайник. В нем обнаруживается несколько писем адресованных Ребекке Майклсон и пробирка с кровью. Покрутив находку в руках ведьма, размышляет о ее происхождении. Элайджа хранил ее, значит, считал ее ценной. Возвращаться в дом совершенно не хочется. Просто нет сил, смотреть на серое и безжизненное лицо любимого. Фрея и правда полюбила его. Если это не правда, то почему ей так больно? Робкие шаги по лужайки, щелчок замка и сердце готово разорваться при взгляде на постель. Подойдя ближе ведьме все сложнее сдержать слезы. Элайджа с закрытыми глазами, такой холодный и не подвижный. Она вернулась сюда с последней надеждой. В особняке в голову пришла сумасшедшая мысль, что кровь может помочь. Даже не зная о ее происхождении, Фрея чувствует ее огромную силу. Несколько капель падают на приоткрытые губы древнего вампира, содержимое пробирки медленно стекает в горло. Часы лениво стучат и Фрее, кажется, мгновения длятся вечно. Проходит час, другой, но ничего не происходит. Ее надежда таит и рушится, напитывая разбитое сердце праведным гневом.