Освобождение / Breaking Free

– Реклама, реклама, счёт за воду, открытка для меня, опять реклама, купоны... о-о-о, тут открытка тебе! – Арделия швырнула рекламные объявления на кухонный стол, оставив в руках довольно плотный конверт. – Думаешь, там фотографии или что-нибудь рождественское? Клариса с любопытством взяла конверт. Это было необычно; ведь у неё нет никого, кто бы мог прислать ей на Рождество открытку. Взглянув на обратный адрес, она увидела, что письмо вроде бы послано из Лютеранского приюта в Бозмене. Что за чушь. Спустя девять лет они вдруг решили прислать мне рождественскую открытку? Это невозможно. И тут она всё поняла. Правда, пришлось постараться и придать лицу непроницаемое выражение. На свете есть только один человек, который прислал бы мне открытку так, чтобы никто не догадался, от кого она. – Может, там и фотографии, но я сомневаюсь, – Клариса пожала плечами, как будто её нисколько не интересовало содержимое конверта. При этом она практически ощущала жжение в пальцах, мечтающих разорвать бумагу, чтобы поскорее увидеть, что внутри. Более трёх месяцев молчания, доктор? Вы знали, что мою почту будут просматривать. – Думаю, там просьба о благотворительном взносе, их всегда присылают в конце года. Денег ведь всегда не хватает. – Облом, – сказала Арделия, добавляя только что полученную открытку к своей коллекции на холодильнике. Все эти послания были от её друзей и родственников, желавших девушке хорошо встретить праздники. – Знаешь, Клариса, моё приглашение ещё в силе, ты можешь поехать со мной к моей родне. Завтра утром выезжаем, а в воскресенье обратно. – Ну нет, Ди. Ты заслуживаешь нормально провести время с семьёй, а не со мной постоянно нянчиться, – сказала Клариса, изобразив извиняющуюся улыбку. – К тому же, встречать Рождество в кругу семьи – это просто не для меня. Понимаешь? – Понимаю, – ответила Арделия, приобняв Кларису с боку. – Мне ещё нужно завернуть подарки. У тебя всё хорошо? – Да. Иди-иди, – Клариса взмахнула обеими руками, шутливо прогоняя соседку. – Я не хочу, чтобы твои племянники и племянницы потом обвиняли меня в том, что не получили свои рождественские презенты. – Ну, если они и в этом году не скажут «спасибо», я вырву подарки прямо у них из рук! Маленькие жадные гоблины... – Клариса рассмеялась вслед Арделии, удаляющейся по коридору к себе на второй этаж. – И зачем мои братья-сёстры понаделали столько детей? – Но ты ведь всё равно их любишь. – Да, чёрт возьми... Арделия поднялась по лестнице на второй этаж. Клариса ещё несколько минут сидела за кухонным столом, задумчиво постукивая по его поверхности уголком конверта. Потом она услышала, как наверху скрипят половицы под шагами Арделии. Наконец, она зашла – нет, Клариса, не беги, прояви сдержанность – в свою комнату и закрыла за собой дверь. Старлинг поняла, что сохранение ровного дыхания требует усилий. Внешний вид конверта ничем не выдавал, что письмо от доктора Лектера, который всё-таки нарушил затянувшееся на несколько месяцев молчание. Однако она и так знала, что это не мог быть никто другой. Ни кухня, ни гостиная не подходили для чтения столь личного послания; поэтому, миновав плюшевые кресла, Клариса направилась прямиком в свою спальню, по примеру Арделии закрыв за собой дверь. Теперь она была одна в той комнате, где видела доктора Лектера в последний раз; здесь хватало уединённости, чтобы дать волю воспоминаниями о его губах и тёплом касании руки, гладившей её по спине. Свалив в кучу подушки в изголовье кровати, девушка легла сверху и свернулась калачиком. Послышался звук рвущейся под её нетерпеливыми пальцами бумаги. Содержимое конверта плавно скользнуло в её ладонь. Рождественская открытка. На ней была изображена маленькая провинциальная церквушка с колокольней, окружённая заснеженными полями... в общем, классическая пасторальная картинка, которые обычно печатают на таких открытках. Кажется, Клариса даже не удивилась бы, заиграй сейчас откуда-нибудь «Тихая ночь».* Потом она заметила, что открытка не до конца закрывается, как будто внутри лежит что-то плотное. Наклонив её, Клариса увидела, как это «что-то» выпало к ней на ладонь. Сама праздничная карточка не представляла собой ничего интересного: внутри были стандартные поздравления в стихах и несколько пожеланий якобы от Лютеранского приюта. Клариса отбросила открытку в сторону и забыла о ней, оставив лежать на одеяле. Потом можно будет отнести её на кухню и прикрепить к холодильнику рядом с теми, что получила Арделия, это устранит возможные подозрения. Сейчас внимание Кларисы было приковано к другому предмету – второму конверту, цвета голубого льда, на котором в самом центре стояло её имя, выведенное изящным почерком. Чувствовалось, что бумага дорогая, и пальцы Кларисы жаждали ощутить эту плотность и вес. Вот она и увидела вновь своё имя, написанное его рукой. Пусть даже ещё и не знала, о чём будет говориться в письме, но каскад эмоций уже вырвался наружу. И где-то в глубине сознания был... называй вещи своими именами, Клариса... страх. Рациональная сторона её натуры подсказывала, что доктор Лектер никак не может сейчас оказаться здесь. В первые дни после его побега к Кларисе была приставлена охрана, призванная обеспечить её безопасность, а ещё были бесконечные беседы с Джеком Крофордом и утомительные профилирующие сессии с сотрудниками Отдела психологии поведения. Но всё равно, знать и ощущать – это разные вещи. Чем больше проходило времени, тем громче звучал внутренний голос Кларисы, говорившей ей, что у доктора, возможно, успели появиться другие интересы. Разговоры с ней занимали его лишь в ту пору, когда у него не было других развлечений. Сейчас же в его распоряжении целый мир. Зачем, в таком случае, ему может быть нужна Клариса? Конверт с письмом в её руках, независимо от своего содержания, служил доказательством того, что доктор Лектер не забыл о ней. Клапан конверта был скреплён восковой печатью с буквой «Л» в центре. Клариса улыбнулась, обведя её кончиками пальцев. Так официально, доктор? Надломив печать и открыв клапан, Клариса извлекла письмо из конверта. Как обычно, один-единственный листок. Кое-что никогда не меняется. Моя дорогая Клариса, Как тебе, разумеется, известно, наше общение в подобной форме сопряжено с неизбежными трудностями. Но, возможно, тебе станет легче от мысли, что я вспоминаю тебя каждый день? Или, наоборот, ты будешь не рада такому откровению. Но знай одно: все те остро возникшие неопределённости, вызванные разлукой и расстоянием, и все те мысли, что мучают тебя, причиняют мучение и мне. Я не буду больше докучать тебе, Клариса. Отправка писем представляет опасность для нас обоих, и я не хочу, чтобы ты присоединилась ко мне лишь потому, что твои надежды на карьеру в ФБР потерпели крах. Если нашим отношениям суждено развиваться дальше, тогда ты должна будешь сделать свой выбор с радостью, Клариса. Чтобы ты не думала, будто мне всё равно, скажу следующее. Я верю в могущество музыки, соединившей нас. И если то, что было прежде, можно назвать увертюрой, тогда нам пора перейти к исполнению следующей части. Назовём её Акт I. Может быть, ты вступишь первая, Клариса? Если решишь сделать это, то дай мне знать путём размещения частного объявления первого числа любого месяца в одной из газет: «Таймс» или «Интернэшнл Геральд Трибюн». Пожалуй, гению Данте лучше всего удалось выразить словами этот водоворот эмоций, которые невозможно подавить: Tutti li mei penser…* Я остаюсь, навсегда, преданный тебе, Ганнибал Клариса ощутила дрожь от смеси облегчения и испуга. Выбор остаётся за мной. Ты ведь знал, что так будет ещё сложнее... но, в конечном счёте, серьёзнее и значительнее, не правда ли, доктор? Преодолеть себя и сделать решительный шаг тебе навстречу – вот, о чём ты просишь. Это было не то решение, к которому можно прийти одномоментно. Слишком много вопросов и неопределённостей возникали, требуя внимательного обдумывания. Что за огонь горел внутри неё, любовь или обычное любопытство? Кларисе всегда нравилось принимать брошенные вызовы и решать непростые задачи. А что если ничем иным, как вызовом, стали для них обоих эти отношения? Даже сейчас доктор Лектер мог всего лишь вести хитроумную игру, целью которой было разрушение всех иллюзий Кларисы, а затем – её смерть. Неважно, насколько она теперь разочаровалась в своей работе, и неважно, как одиноко ей было каждый чёртов день, всё равно нельзя забывать о том, что дальнейшее сближение с доктором Лектером означало, что ей придётся доверить ему свою жизнь. Может, с её стороны было слишком наивно полагать, что он примет сей дар с должной признательностью и учтивостью? Похоже, здесь тебе есть над чём подумать, Клариса. «Видимо, есть, доктор».