Освобождение / Breaking Free

Клариса слегка покачивалась, играя финальные ноты Сарабанды Баха в ре минор. Несмотря на то, что её движения значительно отшлифовались благодаря тренировкам, иногда при игре ей было трудно сохранять правильную позицию пальцев. Но сейчас получалось хорошо, и девушка была рада, что ей ни разу не пришлось останавливаться, тем самым сбиваясь и теряя ноты. Сарабанда по своему происхождению была танцем, исполненным романтики и греха, но в интерпретации Баха мелодия звучала для Кларисы как полная печали, меланхолии и одиночества. Да, были в музыке моменты радости и света, короткие и словно вспрыснутые в музыкальный рисунок. Однако и они в сознании Кларисы звучали как детский смех на похоронах. Не её смех, нет; она была печально-торжественна тогда, во время похоронной службы по отцу и во время погребения. С сухими глазами и в полном оцепенении провожала его в последний путь, но в толпе собравшихся порой слышалось, кроме печального приглушённого гула взрослых голосов, оживлённое хихиканье соседских малышей – ещё не доросших до того, чтобы понимать траур. Сарабанда звучала в унисон с тем чувством одиночества и отчуждённости, которое сейчас испытывала Клариса. Вот почему она выбрала эту вещь для своего концерта-сюрприза. В её планах было начать концерт с чего-то жизнерадостного, просто для пробы, а затем перейти к исполнению сарабанды. Клариса была практически готова к выступлению. Теперь она чувствовала расслабленное спокойствие и уверенность, а в голове наконец-то прекратился хаос, и наступила тишина. Клариса отложила нотные листки, лежавшие перед ней – они были больше страховкой, чем необходимостью – и приступила к третьему произведению своей будущей программы. Цель первого была привлечь внимание, цель второго – попытка... понять, разделяет ли доктор Лектер её чувство отчуждённости. Ну а третье... Третье выражало тоску... и страстное желание. Чайковский, скрипичное соло из «Лебединого озера» – звучавшее, когда Одетта танцем рассказывала свою историю возлюбленному Принцу. Эта мелодия была не менее меланхоличной, чем сарабанда, а ещё в ней звучала обречённость – вот слова, которые хорошо описывали странную дружбу Кларисы с доктором Лектером. А история Одетты была историей души, томившейся в оковах неволи и предательства, страстно молившей об освобождении. Принц слушал, сопереживая страданию девушки. И влюбился в неё. Клариса понимала эту мольбу об освобождении. Ведь она сама чувствовала это каждый день, пусть и не всегда понимала, откуда такое ощущение несвободы. А доктор слушал её рассказы, оказывал моральную поддержку и... полюбил её? Или подобное объяснение невероятно, слишком уж притянуто за уши? Клариса принялась во второй раз играть всю программу с начала, как вдруг в дверь постучали. Девушка аккуратно уложила скрипку и смычок в футляр – и только затем пошла открывать; оказавшись у входной двери, она заметила женщину-курьера, которая уже оставила привезённую посылку на крыльце и садилась обратно в свой автомобиль. Клариса помахала женщине рукой в знак благодарности. Затем наклонилась и подняла новую посылку, завёрнутую в хорошо знакомую коричневую бумагу. В длину эта коробка явно была больше, чем в ширину, а также отличалась внушительным весом. Клариса принесла посылку в гостиную и поставила на пол рядом с кофейным столиком, на котором покоился футляр со скрипкой и смычком. После некоторых раздумий, она убрала футляр – репетицию придётся отложить до вечера. Освободившееся место на кофейном столике заняла посылка. Клариса опустилась на колени и протянула руки к уголкам коричневой обёрточной бумаги. Содержание этого подарка, в отличие ото всех прежних, стало понятно сразу, как только были сняты слои упаковки. В коробке лежал телескоп для начинающего астронома – замечательная вещь, чьи достоинства можно было описать на совершенно незнакомом для Кларисы языке миллиметров, функций увеличения и предметных стёкол. – Астрономия, доктор? Вы думаете, мне необходимо завести новое хобби? И тут же она ощутила, как смутное воспоминание шевельнулось где-то на краешке этой мысли... наконец, перед глазами возникла вся картина. Доктор Лектер размышляет о трудностях своего заключения в камере: «Всё, что мне нужно, это вид из окна». Край кремово-белого конверта выглядывал с одной стороны коробки, в которой лежал телескоп. Клариса достала конверт и пока отложила в сторону. Тонкий прибор был со всех сторон защищён слоями пузырчатой плёнки. Под плёнкой Клариса обнаружила серебристо-чёрный корпус с множеством трубок и кнопок, а также довольно толстую инструкцию по использованию. Всё вместе это выглядело довольно устрашающе. Клариса приподняла бровь. – Надеюсь, доктор, у Вас приготовлено хорошее объяснение этому подарку. На конверте с письмом, как и прежде, было аккуратно по центру выведено её имя. Клариса улыбнулась, чувствуя тепло и нежность при мысли о том, что могла бы узнать его почерк среди сотен подобных образцов рукописной каллиграфии. Ведь только его строчки вызывали это необъяснимое ощущение присутствия. Поэтому видеть своё имя, написанное его рукой, было то же самое, что слышать своё имя из его уст. По крайней мере, в сознании Кларисы ни малейшей разницы не было. Она открыла письмо и начала читать. Дорогая Клариса, Скажите, а Вы когда-нибудь в детстве наблюдали за звёздами? Даже для невооружённого глаза ночное небо – красивейшее зрелище; сомневаюсь, что Ваш отец пренебрегал этим бесплатным развлечением для своей храброй и любознательной дочери. На какое-то время Клариса перестала читать, неожиданно погрузившись в воспоминание: как отец разрешал ей не ложиться спать подольше в те редкие дни, когда у него был выходной, и они сидели вместе на улице, лакомились печеньем, запивая его лимонадом. Маленькая Клариса, вымытая до блеска и одетая в пижаму, сидела на качелях-диванчике, свернувшись клубочком рядом с отцом. Он показывал ей созвездия на ночном небе и читал вслух из библиотечной книжки связанные со звёздами мифы, а дочь с изумлением внимала. Да, в детстве она наблюдала за звёздами. Даже потом, в Лютеранском приюте в Бозмене, иногда смотрела на звёзды через окно, когда крики снившихся ягнят заставляли её просыпаться. Но это было уже совсем не то, что раньше – потому что теперь она смотрела одна. Вы знакомы с легендой о созвездии Тельца? Я имею в виду не безвкусную историю про Зевса и похищенную им Европу – хотя некоторые утверждают, что та женщина ушла с ним по доброй воле и без малейшего страха – я сейчас говорю про легенду о Церусе, диком быке, несущем с собою разрушения. Он был могущественен, непобедим и одинок – до того момента, когда к нему пришла одна хрупкая девушка. Она успокоила его, подарила умиротворение. Ради неё он стал сдерживать свои разрушительные порывы. Он стал терпелив, стал мудр. Однако она не принадлежит ему полностью. Они вместе только весной и летом; на время осени и зимы она возвращается в загробный мир, где правит своими приказами Аид, а Церусу приходится подниматься ввысь и двигаться по ночному небу, но без неё. Но какую радость, должно быть, он чувствует, когда его копыта касаются горизонта, ведь это обещает новую встречу с Персефоной. Клариса судорожно втянула в себя воздух. «Однажды Вы спросили меня, доктор, какая половина моей жизни – свет, а какая – тьма. Значит, вот так Вам это представляется? И кого Вы выбрали на роль Аида: мистера Крофорда, Отдел психологии поведения, или всё ФБР? А ещё, неужели Вы намекаете на то, что... укротили себя самого? Ради меня?» Это представлялось ей огромной ответственностью – выступать в роли чьей-то совести. И не то чтобы у доктора её не было, подумала Клариса; просто он понимал этот механизм иначе, чем другие. «Значит, не совесть. А, может, просто... причина пересмотреть свои прежние представления?» Тут Кларисе стало не по себе, и она не могла заставить себя объяснить, почему. В конце концов, она отпустила эту мысль и позволила ей осесть где-то в глубинах сознания, чтобы когда-нибудь вернуться к этому и спокойно, не нервничая, обдумать. Астрономия учит терпению, моя дорогая. Вселенная развивается со своей собственной скоростью и по своим собственным законам, которые не подчиняются нашим ограниченным представлениям. Мы не можем ничего ускорить; не можем и замедлить. Мы не можем... ничего вернуть обратно... Этого не могло всё человечество, с момента своего зарождения, сколько бы ни желало повернуть время вспять. Как унизительно, не правда ли? Клариса нахмурилась, и строчки письма поплыли у неё перед глазами. Она задумалась, что же имел в виду доктор Лектер. Возможно, намекал на то, что Клариса могла желать повернуть вспять время, чтобы не позволить отцу идти на дежурство в ту роковую ночь, или чтобы успеть спасти ягнят от бойни... Но вот что сам доктор вернул бы назад, если бы мог? «Кого вам нужно спасти, доктор?» У Вас есть немного времени в запасе, прежде чем Церус-Телец появится на ночном небе. Возможно, у Вас будут другие зрелища и другие истории, на которые можно отвлечься в ожидании середины октября, когда он начнёт своё путешествие над горизонтом. Посмотрите на восток, Клариса. Охотник будет близко, за спиной, угрожая Церусу оружием и злыми псами, гоня его прочь, на западный край неба. И лишь весной Церусу будет позволено вернуться обратно, чтобы бродить по залитым солнечным светом лугам с единственной женщиной, пленившей его сердце. Окажите мне любезность, Клариса. Разыщите на небе и оцените ту красоту, которая не доступна мне за этими каменными стенами. С любовью, Ганнибал. Она отложила письмо, встала и подошла к окну. Дождь, который продолжался большую часть вечера, наконец перестал, но небо всё ещё было затянуто пеленой. Придётся отложить занятия астрономией до следующего раза. Клариса осторожно перенесла коробку с телескопом в другое место и вернула футляр для скрипки обратно на столик. Нужно было играть дальше, она чувствовала, что ей необходимо больше практики. А ещё Клариса теперь была уверена, что одиночество и страстное желание – это чувства, хорошо знакомые доктору Лектеру.