Точка Б.

      Остаток утра я не сомкнула глаз. Просто знала, что если усну, то потом меня и пушкой не разбудишь пока не высплюсь. Да и после написания песни совершенно не хотелось спать. Мелодия постоянно крутилась в голове, и я тихонько напевала сама себе под нос слова. Это было очень странное утро. Во всех смыслах. Впервые в жизни я самостоятельно написала песню. Впервые в жизни я чувствовала себя такой окрыленной. Как будто горы могу свернуть. А все из-за него. Все думала о произошедшем, раз за разом прокручивая в голове не только нашу ссору с мамой, но и наш ночной разговор с ним. Я как будто действительно стала лучше его понимать. Стала ближе к нему. Внутри разливались волны тепла, которые я не могла себе объяснить [не хотела этого делать], а низ живота каждый раз предательски скручивало, когда я вспоминала его руки и такие осторожные прикосновения. А теперь и вовсе сижу на подоконнике, настежь распахнув окно и кутаясь в одеяло, которое предварительно стянула с заботливо расправленной для меня кровати. Солнце уже давно взошло, а я впервые в жизни встречала рассвет вот так. Просто сидя на подоконнике. В квартире человека, которого… Не важно. Все это ерунда. Только вот глупая улыбка не сходила с моего лица, пока я продолжала напевать себе собственную песню. Не знаю, стоит ли показывать ее Сереже. Было бы круто, если бы он включил эту песню в какой-нибудь наш альбом. Но почему-то придавать ее массовой огласке я пока была не готова. Она все равно казалась мне недоработанной, недописанной. Мелодия несовершенной, а слова корявыми. Может, когда-нибудь я и решусь показать ее нашему продюсеру. Но пока все же лучше с этим повременить. Это слишком личное, чтобы вот так запросто за один день выставить все напоказ. Продолжая завороженно смотреть в окно и вдыхая прохладный утренний воздух, который еще не разогрелся, натягиваю одеяло почти до головы, поджимая под себя ноги. В голову снова закрадываются мысли о нем. Так ненавязчиво и естественно, как будто это вообще должно быть единственной вещью, о которой я должна и о которой я могу думать. Он, наверно, спит. Когда я уходила, у него был очень усталый вид, так что у меня почти не было сомнений, что сон сморил его почти сразу, как за мной закрылась дверь в его комнату. Интересно, снилось ли ему сегодня что-то. А если снилось, то что? Надеюсь, что-нибудь хорошее и теплое. Дура ты, Ленка.       Перевожу взгляд на электронные часы, что стояли на одной из тумбочек. Яркие красные цифры знаменовали половину седьмого утра. Через полтора часа нам нужно быть на площадке. С этими мыслями я спрыгиваю с подоконника и направляюсь к кровати. Поправляю так и не тронутые подушки, застилаю одеяло, сверху большой махровый плед. Бесшумно открываю дверь и просачиваюсь в коридор. В квартире стоит полнейшая тишина, со стороны кухни прихожая освещается легкими утренними лучами. Прошмыгнув в ванную, стараюсь делать все как можно тише, чтобы не издавать лишних звуков и не разбудить хозяина квартиры раньше времени. Думаю, у него было еще несколько минут до пробуждения. Умываюсь холодной водой и осматриваю собственное отражение. Оказывается, после вчерашних слез с моим лицом все не так плохо, как я рассчитывала. Только лишь легкая усталость заметна в глазах, а так все очень даже хорошо. Улыбаюсь и покидаю ванную комнату. Тихо прохожу мимо комнаты, в которой спит Абдулов и проникаю на кухню. Чувствую себя маленьким вором, который мечтает остаться незамеченным, а сама только сейчас понимаю, что дико проголодалась. Нужно было что-то съесть. А еще лучше приготовить полноценный завтрак, чтобы заодно накормить и Виталика. Потому что, если он будет и завтракать всухомятку, ничем хорошим это не закончится. Прикрываю за собой дверь, ведущую на кухню, и сразу направляюсь к холодильнику. Яйца, молоко, ветчина, пара помидоров и огурцов. Этого вполне хватит для того, чтобы приготовить отличный завтрак. Наливаю в чайник воды, чтобы вскипятить воду для утреннего кофе, а из полочек быстро достаю нужную посуду. И в голову неожиданно бьет осознание, что я на этой кухне лишь второй раз [а точнее сказать первый], а веду себя как полноправная хозяйка. Остается только надеяться, что мужчина, мирно сопящий за стенкой, не станет на меня сильно злиться за подобное самоуправство. Хотя что-то мне все равно подсказывало, что он будет рад. Хотелось сделать что-то приятное для человека, который возиться со мной вот уже не первый месяц, хотя и делает вид, что не видит во мне ребенка. На самом деле я прекрасно понимала, что только маленькую девочку он во мне и видит. Зачем обманывать себя, если все было слишком очевидно. Где я, и где он. И как бы я не рассчитывала на то, что наша разница в возрасте не играет никакой роли, подсознательно все равно знала, что именно по этой причине мы никогда не сможет быть друг с другом до конца откровенными. Даже после всех наших разговоров. Жаль, что ему так и не удалось научить меня главному и снять с моих глаз розовые очки [потому что все равно хотелось большего].       За некоторыми печальными мыслями я даже не заметила, как уровень моего настроения начинает снижаться. Глупо, конечно, но с этим я ничего поделать не могла. Поэтому оставалось только смириться. И пока я этого не сделаю, ничего исправить не получится. Так какой тогда вообще во всем этом смысл? Сама себе пожимаю плечами, как бы давая неоднозначный ответ на свой собственный вопрос, продолжая колдовать над плитой. Чайник уже давно согрелся, в сковородке готовился фирменный омлет аля-Лена [на самом деле, ничего необычного], а я нарезала овощи. Отвлеченная от дурных мыслей, сразу вспоминаю свою песню и снова начинаю напевать мелодию себе под нос, прокручивая в голове написанные ранее строки. Даже мой внешний вид меня уже не смущает. Кажется, я перешла на новый уровень и лишилась последних частиц стеснения в его присутствии. Все, что можно было, Абдулов видел уже вчера, так что скрывать и тушеваться было уже бесполезно. Поэтому я совершенно спокойно реагирую, когда слышу в коридоре осторожные шаги, мысленно уже готовясь к заспанному виду моего сегодняшнего соседа.       - А чем это тут так вкусно пахнет? – раздается голос за моей спиной, а я незаметно улыбаюсь, пользуясь тем, что ему не видно моего лица. Продолжая безжалостно кромсать несчастные помидоры, оборачиваюсь через плечо и смотрю на мужчину. На удивление вид у него весьма бодрый, как будто он совсем недавно принял контрастный душ и теперь был готов к труду и обороне. И как ему только это удается.       - Завтраком, чем же еще – отзываюсь я с легкой улыбкой и сразу чувствую неприятную боль – Твою… Черт – бубню себе под нос, возвращаясь к собственным рукам и наблюдая, как из пальца начинается сочиться кровь. Улыбка сразу пропадает, и я машинально подношу палец ко рту, обхватывая порез губами, а Абдулов быстро сокращает между нами расстояние.       - Дай посмотрю – произносит мужчина и перехватывает мою руку, сжимая запястье. Он внимательно осматривает ранку, которой в обычной жизни я не придала бы и малейшего значения. Но так приятно было, что даже подобная мелочь заставляет его беспокоиться обо мне – Сейчас пластырь принесу – с этими словами мужчина оставляет меня одну, а я на интуитивном уровне снова притягиваю порезанный палец ко рту. Свободной рукой помешиваю уже готовый омлет, достаю из полки пару тарелок, а нарезанные овощи перекладываю в заранее заготовленную миску. Отнимаю руку от лица, чтобы переложить готовый завтрак на тарелки, но тут в кухню снова врывается мужчина и, совершенно не обращая внимания на то, чем занята я, поворачивает меня к себе лицом, берет за руку и принимает заклеивать ранку.       - Ты всегда по утрам такой заботливо-озадаченный? – спрашиваю я, видя хмурое лицо Абдулова, и не в силах сдержать легкого смешка. Мужчина тут же поднимает на меня глаза, а я упираюсь в такую уже привычную синеву его глаз. Молча возвращается к своему занятию по спасению моего трагически искалеченного пальца, и только после того, как заканчивает, вижу, как расслабляются его напряженные плечи.       - Нет, только когда кто-то калечит себя на моей кухне – с какой-то непонятной ухмылкой произносит мужчина, облокачиваясь на столешницу, перекрывая мне весь путь к заветным тарелочкам. Я осматриваю заклеенный им палец и снова немного улыбаюсь.       - И часто с тобой такое случается? – отзываюсь я, снимая со сковородки крышку и вытаскивая из-за его широкой спины нужную мне посуду. Он же стоит неподвижно, даже не удосужившись сдвинуться хотя бы на сантиметр, чтобы мне удобнее было добраться до тарелок. Хочется съязвить, но я молчу, принимаясь выкладывать завтрак.       - Не поверишь. Первый раз – наконец, он отходит в сторону, а я ловлю на себе его изучающий взгляд. Иногда мне так хочется забраться в его голову, чтобы понять почему он так смотрит на меня, а в следующую секунду ненавижу нас обоих за то, что не могу этого сделать. Как было бы проще жить, если бы у каждого были способности читать чужие мысли. В мире бы стало намного больше счастливых людей.       - Иди умывайся, а то завтрак не получишь, и мы опоздаем. И, заметь, на этот раз не по моей вине! – делаю акцент на последнем предложении, точно так же, как любил делать он, намекая на мою несобранность. С загадочной улыбкой он опускает голову и смотрит себе под ноги, видимо, понимая мой тонкий намек. И Абдулов уходит с кухни, оставляя меня одну и позволяя перенести все тарелочки на стол. Завтрак готов, осталось только заварить кофе… или чай?       - Тебе чай или кофе? – кричу на всю квартиру, когда понимаю, что совершенно ничего не знаю о его предпочтениях в напитках. С едой, мне показалось, я ему угодила, а вот про такую мелочь забыла. Прислушиваюсь к тишине в квартире, доставая из полочки кофе, которое хочу приготовить себе и тут же слышу его ответный крик уже с другого конца квартиры.       - Черный кофе без сахара – отзывается мужчина, а я улыбаюсь, понимая, что держу в руках заветную баночку с нужным напитком. Конечно, это не больше, чем простое совпадение, потому что многие люди предпочитают пить кофе по утрам. Но все равно было забавно осознавать, что и в напитках мы предпочитаем похожие вещи. Только я люблю кофе с молоком. Пара кружек, кипяток, молоко. Все на столе. Неплохое начало дня. Вот бы дни начинались так почаще – проносится в моей голову, и я улыбаюсь, а после резко осекаюсь, мысленно ругая себя за подобные глупости и придумывая себе кучу оправданий. Слышу, как в ванной зашумела вода и только теперь решаюсь вернуться в комнату, где оставила свою сумку. Нужно было убрать тетрадку, чтобы случайно не забыть ее здесь. Гитару отношу туда, откуда забрала ее вчера, а взгляд скользнул по балконной двери. У меня нет привычки курить на голодный желудок, но вот пепельницу вытряхнуть не мешало бы. Преодолеваю расстояние за несколько шагов, открываю дверь, тянусь к деревяшке и… Три окурка. Хотя я вчера оставила только один. Шум воды резко стихает, а мне почему-то становиться очень неловко и неуютно, что я забываю обо всем на свете. Оставляю пепельницу на своем месте и хочу ретироваться с места преступления, но оказываюсь застигнутой в дверях.       - Я тут гитару на место поставила – почти не вру, но в глаза стараюсь не смотреть – пошли завтракать, а то точно опоздаем – и прошмыгнув мимо, я скрываюсь в противоположной от кухни стороне. Ванная. Так удачно спасавшая меня вчера, и так прекрасно выручившая меня сегодня. Мысленно радуюсь, что не переоделась сразу и теперь имею шанс скрыться от его пытливых глаз. Но переодеваюсь все равно быстро, потому что время поджимало. Выхожу из ванной, оставляя рубашку на крючке, а в голове настоящий бардак. Почему я так испугалась того, что в пепельнице оказалось больше окурков, чем я ожидала увидеть. Подумаешь, человеку захотелось покурить. Сама грешу этим, так с чего бы мне удивляться, что кто-то возвращается к старым привычкам. Но внутри все равно было как-то не по себе. Почему-то я чувствовала себя виноватой в этом. Как будто он курил от усталости. Устал возиться с маленькой девочкой, которая вчера так бестактно напросилась к нему. Много на себя беру, подумаете вы. А мне так не кажется.       На кухню я возвращаюсь уже с полным отсутствием хотя бы какого-то намека на хорошее настроение, но все еще предпринимаю отчаянные попытки натянуть улыбку на лицо. И, как оказалось, актриса из меня такая же паршивая. Перепад моего настроения не удается скрыть от мужчины, который уже сидит за столом и ждет, пока его горе-соседка соизволит явиться на кухню и позавтракать с ним. Аппетита уже не было никакого, но ради собственного здоровья и, чтобы через несколько часов не рухнуть посреди площадки, двигаю тарелку с уже ненавистным омлетом ближе к себе, недовольно ковыряясь в нем вилкой. Внимательный взгляд мужчины, словно рентгеновский аппарат, пытается рассмотреть суть проблемы, на что я бросаю в его сторону недовольный взгляд, намекающий на то, чтобы он перестал это делать.       - Все нормально? – все же спрашивает мужчина, полностью игнорирую мои немые посылы в его сторону. Наверно, после моего вчерашнего допроса с пристрастием, он посчитал, что теперь тоже имеет право приставать ко мне с глупыми расспросами. Но вчера его никто не заставлял делиться со мной чем-то личным. Мог просто тактично отфутболить и отправить спать. Так что я не виновата, что вчера он решил пооткровенничать со мной. Пусть не надеется, что я пойду по его стопам.       - Все прекрасно – немного нервно и резко отвечаю на его вопрос, буквально насильно запихивая в себя еду и запивая все кофе. Встретившись с моей защитной реакцией, Абдулов больше не задает вопросы, а лишь молча утыкается в тарелку. Еду он поглощает с аппетитом, и мне становиться интересно – он голоден или просто не хочет обижать не особо умелую хозяйку. На этих мыслях усмехаюсь сама себе, но не поднимаю глаз, когда в очередной раз замечаю на себе его пристальный взгляд. Расправившись с омлетом и зажевав все парой кусочков огурца, я поднимаюсь с места и направляюсь к раковине, чтобы прибрать за собой беспорядок.       - Спасибо. Было очень вкусно – произносит мужчина и тепло улыбается, пока я с небывалым усердием мою посуду. Оставляет чашку и тарелку рядом со мной и, встречая все то же отчуждение, оставляет меня на кухне одну. Наверно, с моей стороны было невежливо сейчас так себя вести после всего, что он сделал для меня вчера. Но если ему было в тягость, мог бы не изображать из себя заботливого друга. Или кем он там хотел казаться. Не важно, в общем-то. Это было первый и последний раз, когда я позволила ему увидеть себя слабой. Больше таких ошибок совершать я не намерена. Закончив с посудой, я сразу выхожу в коридор и принимаюсь натягивать кеды, чтобы быстрее сбежать на улицу, но из соседней комнаты слышу голос Абдулова.       - Лен, не видела мой телефон? Найти не могу – растяпа. А еще меня считает несобранной. Усмехаюсь, а сама достаю свой телефон и решаю набрать знакомый номер. Если его средство связи где-то в квартире, то обнаружить его не составит никакого труда. Тишина. А после слышу длинные гудки. Прислушиваюсь и слышу легкую мелодию где-то в шкафу. Открываю дверцу шкафа и вытаскиваю телефон из кармана вчерашней куртки.       - Нашла – знамению свою находку, хотя уверена, что по звуку, мужчина мог догадаться обо всем и без меня. Собираюсь сбросить звонок, но внезапно натыкаюсь на экран, оповещавший о моем звонке. В этот момент, готова поклясться, я чуть челюсть не потеряла. Я была готова увидеть на экране все что угодно – Ленка, Лена, Ленок, Третьякова, Лена Ранетка, и еще сотню других вариантов. Но то, что увидела я, казалось совершенно нереальным. Из комнаты выходит Виталик, готовый отправиться на площадку, и теряется, когда видит меня, безжалостно сверлящую взглядом его телефон.       - Заяц? Серьезно? – в изумлении выгибаю брови и не могу понять в каком моменте мне нужно начинать смеяться. Поднимаю глаза на Абдулова, который теряется на несколько секунд, но быстро приходит в себя, широко мне улыбаясь. Как будто это было в порядке вещей и удивляться было совершенно нечему. Забирает все еще звенящий телефон из моих рук и сбрасывает уже надоевший звонок.       - Ну да, а что такого? Почему-то, когда я называл тебя зайцем после дня рождения, тебя это не смущало – быстро находиться он, а я вспоминаю, что после нашего сюрприза, уже бывший именинник долго ходил и величал меня зайцем. Если бы я все так же носила поролоновые уши, как и в тот день, он бы точно не упускал возможности называть меня зайцем и бить по этим самым ушам точно так же, как делал это тогда.       - Ну ладно – глухо отзываюсь я, лишь пожимая плечами. Забираю из шкафа свою куртку, которая мне сегодня вряд ли пригодиться, но и оставлять ее здесь я не собиралась [не за чем]. Смотрю на ноги и понимаю, что стою обутая только наполовину. Быстро натянув второй кед, поворачиваю дверной замок и открываю дверь – Я жду внизу – и с этими словами закрываю за собой дверь, даже не подумав дождаться какого-либо ответа от Абдулова. Решаю не ждать лифта, выкинув из головы данное обещание своему партнеру по съемкам, и почти бегом спускаюсь по лестнице вниз. Обошлось без происшествий, и уже через пару мгновений я оказываюсь на улице, полной грудью вдыхая прогревающийся июльский воздух. Несмотря на то, что было еще довольно рано [часы только отсчитали семь часов утра], уже сейчас было довольно тепло. Правой рукой быстро нахожу в сумке пачку сигарет и закуриваю, пока не спустился Абдулов. В его машине было одно жесткое правило – в ней никогда нельзя было курить. Поэтому нужно было воспользоваться этой заминкой, иначе следующую сигарету я получу только часа через полтора. Курю быстро, я бы даже сказала, немного нервно, но стараюсь не обращать на это внимания. Сильные затяжки неприятно обжигают горло, а я терплю. Внезапно в голову приходит мысль, что когда-нибудь действительно нужно избавить от этой привычки. А потом, вспомнив наличие двух лишних бычков в пепельнице, с усмешкой отмечаю, что бывших курильщиков не бывает. Дальше все идет по уже отработанной схеме: появляется Виталик, мы идем к машине, открывает дверцу, сажусь, ремень безопасности и через минуту мы уже выезжаем со двора.

***

      До площадки мы доезжаем молча. Стоило машине остановиться, как я тут же покидаю угнетающий салон автомобиля и направляюсь к школе. Без слов и объяснений. На крыльце встречаю девчонок, которые уже были в сборе и что-то оживленно обсуждали. Подхожу ближе и натыкаюсь на удивленные взгляды своих подруг. Оборачиваюсь и вижу, как Абдулов медленно плетется в сторону съемочной площадки, разговаривая с кем-то по телефону. Поравнявшись с нами, он бросает девочкам сухое «Всем доброе утро» и проходит дальше, возвращаясь к разговору, а я провожаю его усталым взглядом. Подруги сразу замечают мое состояние и напряжение, которое повисло в воздухе от моего появления и удрученного Абдулова.       - Между вами опять черная кошка пробежала? – интересуется Же, смотря на меня, в то время как девочки смотрят в сторону уходящего мужчины. Я усмехаюсь ее наблюдательности, переводя взгляд на подруг, которые ожидают от меня какого ответа. А мне даже сказать им нечего. Точнее, просто не хочется.       - Черные кошки бегают только между теми, у кого есть хотя бы какие-то отношения помимо рабочих. – почти честно. Поднимаю глаза к небу, замечая, что от утреннего солнца не осталось и следа, а на улице поднимается холодный ветер. Видимо, опять будет дождь. По лицам подруг понимаю, что они мне не поверили, но и с кучей ненужных вопросов ни одна из них лезть не решается, за что сейчас я им непомерно благодарна. Они всегда знали, что, если у меня плохое настроение, лучше не докучать мне дурацкими вопросами, потому что это всегда чревато неприятными последствиями. А мое настроение сейчас и так было на нуле, поэтому сорваться на кого-то я могла очень быстро. И после нашего несостоявшегося диалога мы проходим в школу. Дальше грим, костюмы, какие-то обсуждения совместных сцен. Стас, который залетает к нам в гримерку и пытается пошутить. И появление Арланова.       - Так, девчонки, сегодня утепляемся. Нужно отснять несколько сцен для будущих серий – торжественно объявляет мужчина, а девочки-костюмеры уже вытаскивают наши куртки и пальто. Несколько изумленных взглядов и полное непонимание со стороны коллектива, который так и не решается задать важный вопрос. Видимо, отдуваться за всех придется мне. Да и черт с ним, все равно хуже уже не будет.       - На улице июль месяц, нельзя как-то эти сцены хотя бы до сентября отложить? Мы же все задохнемся от духоты – недовольно произношу я, но пытаюсь сдерживаться. Понимаю, что если дать себе волю, то под мою горячую руку попадется всеми любимый режиссер, которого злить – себе дороже. И он, метнув на меня грозный взгляд, не терпит возражений.       - Так, Третьякова, что за бунт на корабле? Я сказал надо, значит надо. Все, оделись и пошли. – с этими словами Сережа покидает нашу гримерку, оставляя нас с девочками в полном недоумении. И почему ему приспичило отснять все это именно сейчас. Но выбора у нас все равно не было. Поэтому каждая берет по куртке, и мы выдвигаемся в школьный коридор, который уже полностью готов к работе. Подходим к Арланову, отдающему последние указания. Все ребята уже собрались и внимательно слушают режиссера, и мы тут же включаемся в суть диалога.       - Сегодня мы отснимем сцены, предшествующие концерту в Лужниках. О, Лена, ты вовремя – он оборачивается ко мне – с тобой мне нужно будет поговорить отдельно. Так, где Абдулов, почему он еще не на площадке? – кричит Сережа, недовольно озираясь по сторонам. И тут из-за угла появляется он. Весь такой в костюме, с букетом. Как будто на свидание собрался. Девчонки молча хихикают и переглядываются, а я, потупив глаза, смотрю куда-то в сторону, всеми силами стараясь не обращать внимания на подошедшего мужчину.       - Я здесь – отзывается Виталик, полностью готовый к съемкам и вошедший в образ физрука, только уже без привычного спортивного костюма. Арланов быстро оборачивается на звук его голоса и довольно кивает. Рассказывает всем, что именно мы сейчас будем снимать, объясняя всем, как будто мы не читали сценарий, что у наших героинь сегодня выступление, что Витенька спешит на свидание, Лерка должна отметить его парадный вид, а мне в финале сцены нужно будет сыграть ревность. Прекрасно, просто отличный расклад на сегодня. Останется только добить все это признанием Кулеминой собственных чувств и тогда точно можно считать этот день провальным.       - Так, всем готовиться. Лена, пошли со мной – предвкушая плохие новости, я медленно плетусь за режиссером, который подводит меня к Ирине, что играет нашего школьного психолога – Малахову Яну Ивановну – Следующая сцена будет ваша. Лена приходит в учительскую, расспрашивает про Степнова, а после признается Малаховой в своих чувствах относительно своего учителя. Все ясно? – как будто могло быть по-другому. Ирина улыбается, задает какие-то вопросы режиссеру, а я слушаю их лишь краем уха. Кажется, я сегодня уже говорила о том, что день можно считать провальным? Так вот это стало последней каплей. После съемок нужно будет срочно покурить, иначе у меня поедет крыша.       - Свет. Камера. Мотор. Начали. – командует Арланов, и мы погружаемся в рабочую атмосферу. Сцена начинается с того момента, как мы всей группой вместе с Колей Платоновым (Артем Лысков) стоим в школьном коридоре в ожидании машины, которая заберет наши инструменты, и повисшую тишину разрывает внезапно появившийся Витенька. Как положено – при полном параде и с цветами на перевес, к журналистке собрался, благодарить за помощь. Моих реплик здесь было очень мало, только в финале сцены, поэтому весь диалог был построен на любопытной Новиковой и немного нервной Алехиной. Большую часть сцены мне нужно было просто стоять, создавать антураж и изредка посматривать на объект своей любви пытливым взглядом. И вот здесь начались проблемы.       - Стоп! – кричит Арланов и поднимается со своего режиссерского кресла – Лена, ты можешь смотреть нежнее? В глазах должно быть заметно немое восхищение, а ты смотришь так, будто убить его готова – произносит Сережа. Как говорится, не в бровь, а в глаз. Хорошего в моем настроении сейчас было катастрофически мало, поэтому смотреть на Абдулова с обожанием и восхищением получалось очень плохо. Не удивлюсь, если в финальном варианте половину моих взглядов вовсе вырежут, оставив только самые сносные. Как там говорил Виталик? Профессионал должен оставаться профессионалом. Пришло время проявить все свое мастерство.       - С самого начала – отдает команду режиссер, мы быстро принимаем исходные позиции и все повторяется заново – Начали! Немного корявый диалог между учителем и его ученицами проходит гладко, я слушаю каждое слово, вникая в суть и стараясь не упустить тех моментов, когда от меня потребуются те самые взгляды с «немым восхищением». Слово за слово, и вот мы уже приблизились к самой сути. Неугомонная Лерка интересуется куда же Степнов намылился в таком виде, на что следует незамедлительная реакция – немного стушевался, но отвертелся.       - Никаких посторонних мест! Только с рабочим коллективом – продолжает Абдулов, а я опускаю тот самый смущенный взгляд, как бы ликуя, что этот вечер он посвятит только мне одной. Точно так же, как и вчера. Губ касается легкая улыбка, когда я вспоминаю события минувшего вечера: его руки на моей спине, длинные разговоры, песню [посвященную ему], утренний инцидент с порезом и его заботу. Внезапно осознаю, что не было бы в его глазах столько теплоты, если бы все он это делал из-под палки. И на душе становится противно от того, что утром я вела себя как неблагодарная свинья. А потом вспоминаю его слова. «Нельзя верить глазам актера»…       - Интересно, куда он отправился такой расфуфыренный? – я прихожу в себя как раз в тот момент, когда пришло время моей реплики. Почти готова выругаться на себя за то, что отвлеклась, но быстро собираюсь с мыслями, не позволяя себе расслабиться. Начинать эту сцену еще раз с самого начала было выше моих сил. Лучше отработать сразу и хорошо, чем прокручивать одно и тоже снова и снова.       - На свидание, куда же еще – с невозмутимым видом произносит Лерка, глядя мне в глаза. На какой-то момент я теряюсь связь с реальности, перенося всю эту ситуацию на саму себя. И внутри что-то предательски сжимается, когда я осознаю, что окажись я на месте своей героини, то точно сошла бы с ума, осознавая, что любимый человек спешит на свидание к другой. Во взгляде Козловой словно понимание замечаю, но быстро продолжаю.       - Ты думаешь? – пытаюсь сыграть искреннее удивление и непонимание, попутно разбираясь играю ли я сейчас, или это моя собственная реакция на то, что могло бы произойти. А Лера продолжает разъяснять неразумной Кулеминой, что на зарядку с цветами не ходят. Козлова-Новикова смотрит на меня, а я не выдерживаю и опускаю взгляд в пол. Черт, готова сквозь землю провалиться из-за происходящего. Я оказалась не готова к тому, что будет так сложно. Почему раньше меня не заботили эти сцены, а теперь так задевают?       - Снято! – звучит голос Арланова, вырывающий меня из собственной задумчивости – Молодцы. Ленка, умница. Собралась и сделала все как надо. – как надо или как почувствовала – тут уже мне самой нужно было разобраться, а пока Сережа объявляет смену сцены – Перерыв пятнадцать минут. Третьякова, не задерживайся! После его слов я тут же отправляюсь на улицу, чувствую непреодолимую тягу покурить. В голове бардак, в душе бардак, в чувствах бардак. Про людей, с которыми ты просто работаешь, песен ведь не пишут!? Буквально вылетаю на улицу и сразу тянусь в карман куртки, где лежали сигареты. Несколько шагов подальше от крыльца и моему взгляду открывается парковка. Парковка, на которой я замечаю уже хорошо изученную мужскую фигуру, а рядом с ним девушку. Закуриваю, неотрывно наблюдая за происходящим. Первая затяжка. Вторая. А третья застревает где-то в горле. Он ее целует. Он. Ее. Целует. Девушку, которая стоит рядом с ним. Целует не так, как это могут делать друзья на прощание, оставляя лишь легкий поцелуй на щеке. А так, как только мужчина может целовать женщину. Целует. Ее. Не меня. Выкидываю сигарету, так и не докурив и возвращаюсь на площадку. К горлу подступает комок горечи, а к глазам слезы обиды. Третьякова, ты такая дура. Неужели мама была не так уж сильно неправа вчера. В памяти застрял этот момент, а я ненавижу себя за свою дурацкую привычку. Почему, ну почему мне приспичило покурить именно сейчас. Он целовал ее. Она будет чувствовать его губы на своих до конца дня. Она будет облизывать свои пересохшие и вспоминать этот момент. Нельзя верить глазам актера. Лжец.       - Начали! – снова командует Сережа, когда мы приступаем к сцене в учительской. Я шумно выдыхаю перед тем, как войти в кабинет и набираюсь смелости. Что-то внутри ломается, чувствую, как сжимаются мои ребра, а в висках пульсирует собственное сердцебиение. Руки дрожат, ноги почти не держат. Забыла весь свой текст и, кажется, даже забыла, как говорить. Шаг за шагом приближаюсь к нашему названному психологу и резко вспоминаю все.       - Яна Ивановна, а Вы не знаете куда Степнов пошел? – задаю вопрос, на который заранее знаю ответ. Все прописано в сценарии, все перечитано не один раз. Заучено до того, что останется в памяти надолго. Только вот заученными ли фразами я сейчас говорю? Голос Ирины звучит в голове, медленно донося смысл слов до моего сознания. Наконец-то. Увлекся. Она говорит от лица персонажа, а у меня в голове картинка того поцелуя и все кажется неправдоподобно реальным. Аж сердце щемит – Это правда? – переспрашиваю я, будто не веря собственным ушам. Но все слишком очевидно. В его жизни есть та, кого он может обнимать, целовать и не стесняться выражать к ней свои чувства. Реальность давно смешалась с вымыслом. Только вот теперь я вовсе не играю. Я действительно взволнована. Хотя я бы назвала это бешенством и обидой. Кое-как отпираюсь по сценарию, а сама хочу поскорее закончить эту сцену.       - Лен, скажи, тебе неприятно, что Степнов пошел на свидание с какой-то девушкой? – поднимается, задает вопрос. Все по сценарию. Все так, как должно быть. А я отворачиваюсь и оседаю на стол в поисках опоры, чтобы не рухнуть на ровном месте от бьющей через край обиды. Неприятно. Да я просто в бешенстве от того, что с ним рядом другая. С Абдуловым. С моим Абдуловым.       - Неприятно – стараюсь как можно больше безразличия вложить в эту фразу, но не получается. Складываю руки на груди и беру разгон для следующей реплики – Мне вообще это не нравится. Я не могу объяснить, что со мной происходит. Замолкаю, слушаю Ирину, а дальше по голове, словно тяжелым молотком, бьет осознание. Ревность. Чертова ревность сжирала меня изнутри. И пока все было хорошо, пока он заботился обо мне, поддерживал, улыбался, был рядом, у меня не было причин для того, что разбираться в собственных чувствах. А теперь их более, чем достаточно.       - Я только сейчас это поняла – отзываюсь я, силясь не выпустить наружу подступающие к глазам слезы. Не хватало еще расплакаться прямо посреди сцены – Когда его с цветами увидела. Мне кажется, я к нему неравнодушна. Кажется, я влюбилась. И мне больше нечего добавить. Смотрю куда-то в сторону расфокусированным взглядом, чувствуя, как глаза застилают слезы. Дальше скомканный финал сцены. Где-то за плечом режиссера замечаю Виталика, который внимательно смотрит на экран маленького монитора, что стоит перед режиссером, и быстро поворачиваюсь к камерам боком, чтобы не было так заметно блеска в моих глазах.       - Снято! – довольным тоном произносит Арланов и широко улыбается – Просто отлично. Чтобы все так работали с одного дубля! И мужчина быстро отходит от монитора, направляясь дальше руководить процессом, а я пытаюсь придумать как незаметно испариться с площадки хотя бы на двадцать минут. Пролетаю мимо Абдулова, который хотела что-то сказать, судя по его воодушевленному лицу, но даже на секунду не готова задерживаться рядом с ним. Не сейчас.       - Лерка! – кричу я подруге, которая идет мне навстречу. Никогда еще я не была так рада ее встретить – Прикрой меня, пожалуйста. Я быстро. Всего пятнадцать минут – стираю с лица покатившуюся слезу и продолжаю – Ни о чем не спрашивай. Я потом все объясню. И я убегаю. Залетаю в гримерку, скидываю куртку и растворяюсь где-то в школьных коридорах, в надежде скорее оказаться на улице. Смотрю только под ноги, совершенно не обращая внимания на то, куда иду и кто проходит мимо. Торможу лишь на секунду, когда в кого-то врезаю. Его голос я узнаю везде. Он что-то спрашивает, держа меня за локоть, а я, не поднимая головы, вырываю собственную руку из его железной хватки и отправляюсь дальше. Отойдя на несколько шагов, срываюсь и просто бегу вперед.       С силой толкаю дверь на улицу, быстро перебираю ногами, спускаясь по лестнице. Только не останавливаться. Не сейчас. Забегаю за угол школы и торможу только в тот момент, когда понимаю, что никого посторонних рядом нет. От главного входа я уже довольно далеко, сюда почти никто не заходит во время съемок. Раньше мы приходили с Же сюда покурить, когда слишком сильно выматывались. Теперь это мое место. Опираюсь на теплую стену, раскаленную утренним солнцем, но уже немного остывшую, и просто оседаю вниз. По телу разливаются волны тупого отчаяния. Не то от обиды на саму себя, не то от обиды на него, не то от обиды на маму, которая в очередной раз оказалась права. А я дура так слепо верила ему. Думала, что он никогда не сможет меня обидеть. На что я вообще рассчитывала? На то, что он сможет полюбить меня так же, как полюбила его я? На то, что он вообще сможет обратить на меня внимание? Какие глупости. Я видела ту, другую, которая была сегодня рядом с ним. Я ей и в подметки не гожусь. Красивая, женственная, с длинными волосами. И я. Девочка-пацан. Вечно в кедах, с короткой стрижкой и сигаретой в руках. Кому может такая понравиться? Конечно, не ему. Наверно, никогда не нравилась. Возился со мной только из-за совместной работы. Только вчера говорил, что не готов размениваться на пустые отношения, а сегодня уже целует ее. Значит, не пустое. Значит, что-то важное. И как только угораздило. Влюбилась. Влюбилась в мужчину, который вдвое старше. Возраст – это всего лишь цифра, которая ничего не значит? Думала, что знаю его, что понимаю его. Думала, что…. Могу понравиться? Теперь смешно. Смешно до дрожащих пальцев. До боли в груди. Песню написала. Влюбленная дурочка. Ничего вокруг не замечала, а ведь правда была перед самым носом. А теперь что? А теперь остается только мириться с этим тупым, щемящим душу, чувством. Мириться и учиться жить дальше так же, как мы делали это уже на протяжении полу года. Только вот как мириться, когда он всегда рядом. Как мириться, когда наши отношения не изменяться. Я не могу признаться ему, но и остаться безразличной не получится. Не смогу без его теплой улыбки, без этих утренних или ночных поездок. Не смогу без его голубых глаз, которые всегда смотрят в душу. Неужели, раньше не заметил? Или… Заметил и воспользовался? Провожу ладошкой по лицу, стирая немые слезы. Вчера я плакала от отчаяния, сегодня плачу от боли. Разные чувства - разные слезы. Ненавижу ее. Ненавижу за то, что она рядом с ним, что может целовать его, обнимать, чувствовать его запах и быть самой счастливой. Ненавижу его за то, что все равно будет рядом; что не смогу вычеркнуть его и просто забыть; забыть, как страшный сон, будто его никогда и не было. Ненавижу себя за слезы, за любовь к нему, которую осознала слишком поздно. За то, что упустила. Ненавижу за слабость, которую зову теперь только его именем.