Пролог

Выйдя от канцлера и спускаясь по лестнице, полковник Теодор тщетно пытался привести свои мысли в порядок. А это, надо сказать, давалось ему с большим трудом. Все окончательно запуталось, и самое ужасное — он сам во всем виноват, и теперь ему ничего не остается. Только ждать. Ну ничего… Как он сказал? — Скоро все будет кончено… Господи боже, да что же это такое? Да неужто ж все взаправду? Ему до сих пор не верилось, что все происходящее — реальность. Очень хотелось открыть глаза и понять, что это всего лишь нелепый и кошмарный сон. — И Вы станете королем, — говорил ему канцлер в том же самом кабинете, откуда он только что вышел, дней пять тому назад. — Но как же так, — замялся полковник, — ведь это же, — он с трудом заставил себя произнести это слово, — убийство! — Это не убийство, — переглянувшись со стоявшей рядом супругой, ответил канцлер, — Вас же никто не заставляет убивать. Лично, — добавил он. — Вот именно, — влезла Оттилия, — Вам ведь, не придется делать ровным счетом ничего, дорогой свояк. Вы всего лишь отдаете приказ… — Но разве это не одно и то же? — не понимал Теодор, — все равно ведь… как же потом… Отвечать-то нужно! — Перед кем? — начал выходить из себя канцлер, — Перед кем вы собираетесь отвечать, если сами будете королем?! — Ну, перед собой хотя бы, — промямлил полковник, чувствуя, что он явно говорит что-то не то. Канцлер приложил ладони к вискам: «Ей-богу, убийство произойдет много раньше — здесь и сейчас, если до этого солдафона не дойдет, наконец, что именно от него требуется, и что так просто он не отделается!» Видя, что он вот-вот сорвется, и, возможно, тем самым погубит все, Оттилия положила руку мужу на плечо и спокойно, но вместе с тем жестко, от чего полковнику стало как-то жутко, сказала: — Свояк, вы не в балагане нашего милейшего Веснушки. Поэтому перестаньте паясничать и уясните себе, что на Вас сейчас лежит большая ответственность. И все пути назад отрезаны. -Да, я понимаю, но… -Никаких «но»! — потерявший-таки терпение канцлер стукнул кулаком по столу. -Давиль, с легким укором сказала Оттилия, — успокойся. Господин полковник все прекрасно понимает. Ему просто трудно до конца осознать это так… сразу. Но он не подведет тебя, я уверена. Ведь это, — пристально посмотрела она на Теодора, — в его же интересах. -Вот именно! — отозвался канцлер и опять как-то странно переглянулся с женой. Оттилия подошла к секретеру, стоявшему у противоположной стены, открыла его, достала какую-то папку и подошла обратно к столу. -Это в ваших же интересах, — повторил канцлер, принимая из рук жены папку и протягивая ее полковнику. -Что это? — спросил тот. -Ужасно не люблю прибегать к шантажу, — сказал вдруг канцлер с оттенком легкого сожаления в голосе. -Но ведь полковник сам нас к этому вынуждает, — в тон ему проговорила Оттилия. -Что это? — переспросил Теодор. — Это, — улыбнулся канцлер, — счета. Которые вы подделывали в течение весьма длительного времени. И благодаря этому, слегка опустошили полковую казну, положив часть денег, выделяемых на содержание нашей доблестной гвардии, себе в карман! Интендант во всем сознался, нам не придется долго возиться с этим делом. Теодора прошиб холодный пот: «Боже мой, ему и его гадюке все известно!» — Но это еще не все, — продолжал между тем канцлер. — Если, вы, дорогой свояк, надеетесь, что наш король милостив, и, возможно, вам сошла бы с рук эта маленькая «шалость», то вот это, вам простят вряд ли. Он протянул Теодору сложенную вчетверо пожелтевшую от времени бумагу. Когда полковник развернул ее, ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять: вот теперь он погиб окончательно. — Вот и подумайте, — продолжал как ни в чем ни бывало канцлер, — что скажет ваша жена, увидев эту страницу из церковной книги. Где черным по белому написано, что ровно четырнадцать лет назад, незадолго до приезда в столицу, вы сочетались законным браком с некой Матильдой Флёри. А умерла эта почтенная дама всего лишь год тому назад. Нетрудно произвести несложный математический подсчет и сделать вывод: на момент женитьбы на Флоре де Фонтейн вы…уже были женаты! Следовательно… Теодор молчал, ошарашенный. Ему просто нечего было сказать. Ловушка захлопнулась — он полностью в руках Давиля. А тут еще свояченица масла в огонь подлила: вот уж верно говорят, муж и жена — одна сатана. Эти двое — полное тому подтверждение. — Ну, полно, Давиль, полно! — с несколько наигранным участием сказала она, — Зачем ты так? Думаю, полковник все прекрасно понял. Ему ведь хорошо известно, — пристально глядя на свояка, продолжала она, — что скандал нашей семье ни к чему. И самое главное — у полковника есть дочь. Ведь он любит ее и желает добра. Поэтому, он, конечно же, хочет, чтобы Альбиночка была принцессой, а не бастардом. Так будет лучше для всех нас и… - Довольно, — покорно сказал полковник. Я на все согласен! Боже, пронеслось в его голове, — боже мой, до чего я дошел?! Самым ярким воспоминанием о юности у Теодора были дни, проведенные в поместье его покойной матушки. Ему и теперь время от времени снились бескрайние поля, запах свежескошенного сена и полевых цветов, летнее солнце и чистое голубое небо над головой. Теплый ветер в лицо, когда, не разбирая дороги, скачешь все вперед и вперед на летящем, словно стрела, пущенная из лука, вороном жеребце. Казалось, большего и не нужно ему для счастья. Только скакать вот так, до полного изнеможения, потом окунуться в освежающую прохладу реки и лежать в высокой траве, слушая переливы жаворонков в вышине, плеск рыбы под шатким деревянным мостом, и ни о чем не думать. Возвращение же домой бывало не столь поэтичным, особенно если Теодор слишком уж запаздывал к завтраку. — Опять ты умчался из дома ни свет, ни заря, — выговаривала Селина де Гранвиль сыну, — и опять как оглашенный по полям носишься! И так далее и тому подобное, в том же духе. Однако же в этом ее ворчании не было ни капли строгости. Как не старалась баронесса де Гранвиль, она не могла сердиться на своего единственного сына дольше двух-трех минут. Все матери одинаковы. Впрочем, иногда Селина начинала всерьез беспокоиться о судьбе сына, потому как он рос совершенным недорослем. От домашних учителей, которых баронесса наняла, едва Теодору исполнилось семь, пришлось отказаться: от них все равно не было толку. Каждое занятие заканчивалось одинаково: через полчаса Теодор заявлял, что устал и вернется к урокам позже. И тут же убегал прочь. Учителя же, опасаясь гнева хозяйки, перечить юному барону не смели. Обнаружив, что за пять лет сын выучился только читать и писать, да и то — с грехом пополам, Селина отправила его в пансион, который располагался в городе, в двух часах езды от поместья. Эти годы стали для Теодора настоящей каторгой. Он буквально задыхался в этих стенах и, сколько не старался, ну никак не лезла ему в голову эта наука. Более-менее с интересом посещал он уроки древней истории: ему нравилось слушать и читать о походах и победах славных полководцев прошлого. Но и тут, когда приходила пора экзаменов, на него нападал такой страх, что напрочь выскакивали из головы все имена и даты. Еще довольно сносными были занятия по этикету, но вот мировая литература — это был кошмар! Теодор никак не мог понять, какого черта нужно тратить уйму времени и зазубривать имена каких-то дурацких древних богов и героев, которых и на свете-то никогда не существовало! Про латынь и говорить нечего: здесь он тщетно пытался разобраться хоть в чем-то. Но все попытки отличить перфект от плюсквамперфекта были напрасны. Ему ни разу не удалось правильно проспрягать хоть один глагол. В итоге, после четырех лет мучений, матушка сжалилась над ним и, видя, что большего все равно не добьется, забрала сына из пансиона. Вот тогда-то настали для него самые счастливые дни. Он проводил время в прогулках по полям, купаясь в реке и нежась под теплым летним солнышком. А еще он просто обожал бывать на конюшне и помогать конюхам. Те поначалу смущались, а потом привыкли, что молодой хозяин убирает в стойле и чистит лошадей. Теодор же делал это так самозабвенно, что они просто диву давались. Он даже разговаривал с лошадьми, и ему казалось, что они, гладя своими грустными влажными глазами, внимательно слушают и понимают его. Но больше всего на свете любил Теодор походы в ночное. Что-то такое необыкновенное, волшебное, даже сказочное наполняло до краев его душу, когда сидел он около весело пляшущего пламени под бездонным звездным небом, слушал неповторимые звуки летней ночи: стрекотание кузнечиков, потрескивание дров и фырканье лошадей, пасущихся поодаль. Селину поначалу это слегка коробило: «Где это видано — барон де Гранвиль проводит время на конюшне, копаясь в навозе! В компании конюха! Перед соседями стыдно! Но вскоре, поняв, что сына не исправить, смирилась. А потом все это кончилось. Едва Теодору сравнялось двадцать лет, умерла Селина, оставив сына единственным наследником и хозяином ее поместья и всего состояния. Теодор честно пытался взять все бразды управления хозяйством в свои руки, но, увы, способностей к этому у него не оказалось. Очень скоро имение стало приходить в упадок, и все шло к тому, что оно пойдет с молотка. Рано или поздно это конечно случилось бы, но вот однажды к Теодору пришел бывший управляющий имением Раймон Флёри (Селина в свое время выгнала его за то, что слишком большая часть хозяйских доходов оседала в его кармане). И он предложил молодому барону простую и выгонную сделку: Раймон вновь становится управляющим и очень быстро приводит все дела в порядок, а Теодор взамен должен… жениться на дочери Раймона Матильде и признать своим ее ребенка, который очень скоро должен появиться на свет. Юная Матильда слишком много времени проводила в обществе деревенского пастуха, и, понятное дело, когда родители опомнились, было слишком поздно. Бывший управляющий не растерялся и очень быстро смекнул, что быть тестем барона де Гранвиля куда как престижнее, чем какого-то там оборванца. Теодор согласился практически не раздумывая: ему было жаль потерять имение матери, где прошло его детство, и где он был так счастлив. Что до женитьбы, то ведь рано или поздно все равно пришлось бы — не век же одному-то жить. Не сахар. Так почему не Матильда? Она приветлива, воспитана и весьма недурна собой. А ребенок… так он же ни в чем не виноват. Зачем же ему всю жизнь мучатся, что бы люди пальцем показывали? Сыграли свадьбу, а вскоре родился сын Матильды, который стал Теодором де Гранвилем младшим. Дела в имении стараниями Раймона пошли на лад — словом, жизнь потихоньку наладилась. Но не прошло и года, как Теодор смертельно затосковал. Для начала, жена, войдя в роль баронессы, в корне пресекла дружбу Теодора с конюхами и походы в ночное, как неподходящие его положению и статусу занятия. В доме говорили только о доходах, расходах урожае, дождях и засухе, других тем для разговора у жены и тестя просто не существовало. Даже с сыном (а Теодор искренне привязался к мальчику) ему приходилось видеться только в строго определенное женой время. А уж о том, чтобы поиграть с ним в солдатиков или еще во что-нибудь не могло быть и речи. -Это крестьянские забавы! Юному барону же пристало читать серьезные книги и изучать историю своего рода. Вскоре Теодору начало казаться, что еще немного, и он просто взвоет: у каторжников жизнь и то легче, чем у него. Однажды ночью, он, никем не замеченный, вышел из дома, прошел на конюшню, оседлал своего любимого вороного жеребца и исчез в ночной мгле, оставив позади прежнюю жизнь. Приехав в столицу, Теодор первым делом написал супруге письмо. Он писал, что уходит навсегда, больше жить с ней он не в силах, оставляет ей свой дом, свое имя и свое состояние и просит ее забыть о нем. А затем поступил на службу в армию и начал карьеру военного в чине капитана, который он получил благодаря своему имени и титулу. За пять лет он дослужился до звания майора. Жизнь понемногу налаживалась, и он чувствовал себя вполне довольным. Матильда написала ему одно-единственное письмо, где весьма категорично заявила, что оскорблена черной неблагодарностью супруга, но не намерена унижать себя просьбами и мольбами. Поэтому Теодор может считать себя абсолютно свободным. Но неожиданно все опять пошло наперекосяк. Началось все со смерти Фердинанда Третьего. Не успели смолкнуть салюты и отгреметь парады в честь коронации Фредерика Седьмого, как однажды ночью его вызвал к себе полковник де Монтегю. Теодор нехотя поплелся, недоумевая, что нужно от него полковнику среди ночи. Однако, несмотря на поздний час в кабинете было довольно много народу. За массивным дубовым столом сидел пожилой господин в сером камзоле. — Итак, все готово? — спросил он у полковника. — Да, господин канцлер, так точно! — отчеканил Монтегю. Так это сам канцлер? Ну и ну! Вероятно, случилось что-то поистине важное, раз столько важных особ собрались здесь в столь поздний час. Вот только интересно, зачем он-то им всем понадобился? — И вы уверены в своих людях? — продолжал между тем канцлер Рожери. — Да, Ваша Светлость, как в себе самом. Майор де Гранвиль не подведет нас. — Ну и прекрасно. Давиль, — повернулся канцлер к молодому человеку, стоящему за спинкой его кресла, — введите майора в курс дела. Давиль кивнул, подошел у Теодору, и, посмотрев на него так, что майору стало не по себе, сказал: — Майор, полковник уже распорядился поставить охрану во дворце, на городской стене и у ворот. Все, что требуется от вас — это проследить, что приказ выполнен с точностью. Уяснили? — Д.да, — промямлил майор де Гранвиль. — Ну и чудесно. Выполняйте, — сказал Монтегю. — И следите, — добавил канцлер, что бы ни одна живая душа не проникла сегодня во дворец, и не покинула этих стен. — А что…- начал было Теодор. — Выполняйте! — слегка повысил голос полковник. Теодору оставалось только подчиниться. Утром все узнали о том, что Фредерик Седьмой скончался, таинственным образом исчезла утром из дворца королева, а по завещанию покойного монарха, трон переходит к его младшему брату — принцу Анри. Полк Монтегю первым присягнул на верность его величеству. Через несколько дней к Теодору собственной персоной пожаловал личный секретарь канцлера. Поздоровавшись, Арман Давиль без всяких предисловий и экивоков заявил: — Итак, полковник, поздравляю Вас. Его величество оценил ваши заслуги… — Благодарю, — перебил его Теодор, — но Ваша Светлость заблуждается. Я пока еще не полковник и… — Нет, это вы ошибаетесь, милейший. Вот приказ, подписанный его величеством. — Я…я…очень благодарен его велич… Давиль не дал ему договорить: — Есть еще кое-что, полковник. Вам следует исполнить еще одно небольшое поручение. — Я всегда готов. — Ну и прекрасно. Вам надлежит взять двоих гвардейцев, отправиться сейчас к полковнику Монтегю и… зачитать ему вот этот приказ… о его аресте. А после, проследить, что бы все прошло, как положено. — Но как же так, ваша светлость, ведь… — Это приказ его величества, — снова перебил его Давиль. -А я так полагаю, вас ведь учили тому, что приказы не обсуждаются. И что оставалось Теодору? Только подчиниться. А потом надеть полковничьи эполеты. А утром следующего дня стало известно, что канцлер Рожери умер, а граф Давиль стал его преемником. Шептались, правда, поначалу, что не своей смертью умер он, не обошлось тут без участия Давиля. Но очень скоро предпочли замолчать и этой темы не касаться. Опасная то тема была: можно и головы лишиться… Теодор ровным счетом не понимал, что же происходит вокруг. Он чувствовал, что сам того не ведая, впутался во что-то ужасное и грязное, но ему тогда казалось, что другого выхода не было. Меньше всего ему хотелось последовать за Монтегю… Да, пожалуй именно с этого момента он оказался под влиянием Давиля. Он ненавидел и упрекал себя за это, но постоянно оправдывал свой поступок тем, что его вынудили к этому обстоятельства. Так или иначе, но после коронации Анри Второго он старался как можно реже попадаться новому канцлеру на глаза, что бы не напоминали лишний раз встречи с ним о том, во что он вляпался, чтобы носить сейчас эти эполеты. И это ему удавалось без труда: Давиль как будто бы начисто забыл о его существовании, словно и не было ни той ужасной ночи, ни всего того, что за этим последовало. Видя, что канцлеру нет до него ровным счетом никакого дела, Теодор успокоился и все реже вспоминал те дни. Жизнь при дворе шла своим чередом, напоминая вечный праздник: охота, балы, праздники, представления кукольного театра… Последнее, правда, было небольшой ложкой дегтя, ибо ни над кем так не потешался этот бесстыжий Жан-Жак в своих сценках, как над полковником. За одно только прозвище — Полковник Хряк — Теодору хотелось придушить этого нахала собственными руками. Но, в общем-то, кое-как с этим мириться было можно. Тем более, что не ему одному доставалось на орехи. Через год после этих памятных событий Теодор… женился на Флоре де Фонтейн — старшей сестре ее величества. О первой своей супруге он тогда и не вспоминал, полагая, что та история забыта. Ведь Матильда сама предоставила ему свободу и за столько лет ни разу не дала знать о себе. А Флора сразу ему понравилась. Она была не какой-нибудь там гордячкой, как все придворные дамы, а милой, простой и немного застенчивой — даром, что сестра королевы. А главное, она могла часами спокойно слушать его рассказы о походах и о лошадях. В отличие от младшенькой своей сестрёнки Оттилии, она никогда не бросала ему презрительно: — Право же, полковник, вы можете еще о чем-нибудь поговорить? Ей-богу, еще немного, и мы все начнем ржать, словно в конюшне! Вообще, издевки юной свояченицы доводили полковника похлеще представлений Жан-Жака. Когда она приезжала на каникулы, семейные обеды превращались для него в Голгофу. Ему всегда хотелось поставить эту девчонку на место и сказать ей все, что он о ней думает. Останавливал всегда только мягкий взгляд и какая-то чуть виноватая улыбка Флоры. Он от всей души надеялся, что по окончании университета, Оттилия выйдет за кого-нибудь в Мухляндии, останется там навсегда, и больше он ее не увидит. Но она вернулась в Абидонию, а через неделю после ее приезда Флора сказала ему за завтраком: — Ты знаешь, Оттилия замуж выходит. — Да ну? — отозвался полковник, старательно пережевывая бифштекс. — А почему таким тоном, словно наша Тилечка вот-вот отойдет в мир иной? — Теодор! Ну как ты можешь?! — Ну прости, прости! Просто я думал, что при таком известии полагается радоваться, раз нас ожидает свадебный бал. Ну, так кто же этот несчастный? — хмыкнул Теодор. — Она выходит за канцлера. Теодор поперхнулся бифштексом. — Что?! Ндааа…если честно, — усмехнулся он, — я ему не завидую. Твоя сестренка взнуздает его так, что повезет бедняга, как пристяжная, пикнуть не посмеет. — Ох, Теодор, — вздохнула Флора, — все тебе шутки. На самом деле, Теодор просто не хотел, чтобы жена заметила его замешательство и беспокойство. Ему видеть канцлера лишний раз было как острый нож, а тут придется с ним породниться. Однако, когда после венчания, он подошел к новобрачным и обратился к канцлеру со словами: -Поздравляю, Ваша Светлость, теперь мы родственники, — канцлер только слегка кивнул в ответ, а Оттилия нехотя обронила всего лишь: «Мы польщены». Это, как ни странно, успокоило Теодора: канцлер, похоже, позабыл о той истории, значит, он может не волноваться зря. Жизнь текла своим чередом. Вскоре у Их Величеств родился сын и наследник престола — Патрик, а через полгода стали родителями и Теодор с Флорой. Свою дочь — малышку Альбину он полюбил всей душой, и вот теперь-то ему казалось, что, наконец, пришло настоящее счастье. Время шло, подрастала дочка, и вдруг (нет, определенно, на нем какой-то проклятье лежит, не иначе) все снова пошло шиворот-навыворот и жизнь его вот-вот полетит в тартарары… Год назад, как раз во время учений, подошел к полковнику его адъютант — лейтенант Удилак и доложил, что его хочет видеть какой-то господин. Чертыхаясь, полковник пошел в приемную и…обомлел, увидев ожидавшего его человека. Перед ним стоял… его бывший тесть — Раймон Флёри. Дальнейшее Теодор вспоминал словно кошмарный сон. Тесть заявил ему, что его несчастная покинутая дочь Матильда очень больна, а денег на лечение у них нет — имение пришло-таки в упадок. И Теодор теперь просто обязан помочь им. Иначе, нынешняя супруга полковника и все его родственники узнают, что господин барон де Гранвиль — двоеженец. То, что Матильда четырнадцать лет назад «предоставила ему свободу» не имеет ровным счетом никакой юридической силы, и перед богом и законом он все еще его зять — муж его дочери. Теодор не спал всю ночь — старался придумать, как выйти из этой чудовищной ситуации. Утром он распорядился позвать интенданта и объяснил ему, что нужно сделать. Получив деньги, Раймон Флёри уехал, и какое-то время от него не было вестей. Полковник уже начал успокаиваться, но вот три месяца назад тесть снова дал знать о себе, на сей раз письмом. Флёри писал, что Матильда скончалась, несмотря на усилия врачей, и что деньги, которые он получил в прошлый раз, закончились, а внуку требуется дать хорошее образование. Поэтому Раймон искренне надеется на помощь зятя, ведь тот не хочет, чтобы Флёри послал Флоре страницу из церковной книги, свидетельствующую о его браке с Матильдой. Теодор, не долго думая, снова вызвал интенданта и вскоре отправил Раймону требуемое. Больше тесть о себе знать не давал. Но вот примерно дней пять назад, когда Теодор возился в беседке с дочкой и племянником, играя с ними «в лошадку», то есть попросту катал детей на спине, к нему подошла Оттилия и сказала: -Я сожалею, дорогой свояк, что приходится отвлекать Вас от столь увлекательного занятия, но муж хотел о чем-то поговорить с Вами. Проворчав себе под нос: «Черти бы его взяли, твоего мужа» и, поручив детей заботам гувернантки, Теодор нехотя поплелся за свояченицей в кабинет канцлера. Где и предстояло ему узнать, что теперь придется участвовать в еще более ужасном «деле», нежели семь лет тому назад, когда полковник Монтегю вызвал его к себе глубокой ночью. Тогда решилась судьба Фредерика Седьмого, сегодня настала очередь его брата. И снова, как и тогда, у него не было выхода: если он не согласиться, то, в лучшем случае, потеряет семью — Флору и Альбину, а в худшем (канцлер ведь все равно осуществит задуманное) — лишиться всего сразу: и семьи, и свободы, и возможно даже головы. И Теодор согласился. А если все получится (канцлер уверял, что по-другому просто не может быть), то все призраки прошлого будут похоронены навсегда, и он обретет свободу. Сегодня, накануне этого рокового дня, он всю ночь проворочался в постели, так и не сомкнув глаз. Тщетно старался понять полковник, как получилось, что всю свою жизнь он находится в зависимости от кого-то: Матильда, Раймон Флёри, теперь вот Давиль. Его терзали сомнения, правильно ли все это — чем несчастные Анри и Эмма заслужили то, что придется сегодня умереть. Зачем это нужно? Но, как ни бился, не смог найти ответа на эти вопросы. Теодору очень хотелось открыть глаза и понять, что ему просто приснился кошмар. Он до сих пор не мог поверить в реальность происходящего, поэтому утром специально пришел к Давилю, чтобы окончательно убедиться, что это правда. И вот… «Через три часа все будет кончено». Вдруг неожиданно ему подумалось: «А почему, черт возьми, я должен обо всем этом беспокоиться? Он все это придумал, вот пусть сам и расхлебывает, вместе со своей благоверной. Да и потом, в чем-то он прав. Ведь мне-то ничего делать не придется, а как только я стану королем, я наконец-то обрету свободу. Больше никто не будет вынуждать меня делать то, чего я не хочу! И не нужно будет дрожать, боясь, что кто-то узнает о твоих тайных грехах и ошибках молодости. Конечно, он мало что смыслит в управлении государством, но у него же есть Давиль. В любом случае, хуже уже не будет. А отступать и впрямь уже некуда. Ох, господи, поскорее бы только все закончилось…». -Теодор, что ты тут делаешь совсем один, на лестнице? — раздался вдруг голос Флоры, мгновенно вернувший его из прошлого в настоящее. -Я…я как раз шел за тобой, ехать ведь пора, следует поспешить… -Я давно готова и уже четверть часа жду тебя у себя. -Дела задержали, сама понимаешь: охота королевская. -Теодор, с тобой все хорошо? Какой-то ты… не в себе будто. -Да ну, что ты! Просто вся эта суета… -Ну и хорошо. Идем, а то нехорошо будет, если Эмма с Анри выйдут, а нас нет. А для вечернего бала я заказала себе новое платье, тебе обязательно понравится! И хотя Оттилия говорит, что такой фасон уже давно из моды вышел, мне все же кажется, что оно… -Слушай ты ее больше! — буркнул полковник. Если бы только она знала — промелькнуло у него в голове, если бы только знала… Под беспечное щебетание жены, продолжающей нахваливать свое новое платье, полковник вышел во двор и направился к веранде, где придворные ожидали выхода (последнего — опять пронеслось в голове Теодора) Их Величеств — короля и королевы Абидонии.