Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены; не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц. Евангелие от Матфея, глава 10.
Азмария сидела в кресле-качалке, оставшемся ещё от прежних хозяев, и делала аккуратные стежки. Раз, два, и нити крест-накрест пересекали друг друга, становясь частью общего рисунка. Если глаза уставали смотреть на их переплетение, девушка переводила взгляд на окно. С первого этажа открывался не такой грандиозный вид, как со второго, но тоже довольно милый. Как будто картина в рамке — заснеженные верхушки сосен, горы и клубящиеся над ними облака. В гостиной дышалось легко и свободно. У стены примостился шкаф, скрытый сероватым чехлом, а у окна пианино, на котором Азмария ежедневно тренировалась играть. Музыка и в частности пение были неотъемлемой частью её жизни. Даже сейчас она тихонько напевала себе под нос псалмы. Ближе к середине комнаты в хороводе с креслом-качалкой застыли два старинных кресла, больше напоминающие стулья с мягкой обивкой. Аншель говорил, что они такие чопорные, что в них страшно садиться. На круглом одноногом столике девушка разложила швейные принадлежности. Чтением и вышиванием она старалась заниматься только в светлое время суток. Мерно поскрипывала качалка. Мысли Азмарии то и дело возвращались к ночному гостю и его неизвестной беде. Что же могло довести человека до такого, как он оказался один в горах? Он ведь вчера чуть не умер. Девушку передёрнуло, когда она вспомнила его обледеневшую куртку. Кто-то предупреждающе кашлянул. Конечно, это был вчерашний гость, лёгок на помине. Он выглядел слегка помятым после сна и виновато одёргивал пасмурный свитер. — Доброе утро, — ободряюще улыбнулась она. — Здравствуйте, я как раз вас искал. Хотел извиниться, что без спросу воспользовался вашей ванной. — Ничего, всё в порядке. Как спалось? — Хорошо, — он отвёл взгляд. — Спасибо, что вчера открыли дверь. Вы спасли мне жизнь. — Не за что. Это мой долг, ведь я монахиня. — Я должен был догадаться по вашей одежде… — Меня зовут сестра Азмария, но можно обращаться просто по имени. А вас как зовут? Он ответил не сразу. — Луи. Луи Бровн. «Типичное французское имя. Вряд ли оно на самом деле принадлежит ему». — Приятно познакомиться, Луи. Вы, наверное, проголодались? А мы в это время как раз обедаем, — она убрала пяло с канвой в простенькую прямоугольную шкатулку и решительно встала. — Мы? — Со мной живёт мальчик из приюта, Аншель. — Значит, он мне не померещился, — тихо пробормотал мужчина. — Вы что-то сказали? — Нет, ничего. Девушка вытирала посуду жёстким вафельным полотенцем и искоса наблюдала за Луи. Тот уже минут десять сидел над тарелкой и не прикасался к еде, в то время как Аншель почти доел свою порцию. Кофейные глаза мальчика буравили мужчину беззастенчиво любопытным взглядом. Азмария понимала, чем это вызвано: Луи не вписывался в их уютную, наполовину обклеенную обоями кухню. Стулья и стол были слишком низкими для него, но он не жаловался. — Луи, вы не хотите обедать? — осторожно спросила Азмария. — Простите, ваш суп очень вкусный, но я не голоден, — он улыбнулся, но было видно, что это даётся ему с трудом.***
Мокрые вещи гостя, собственноручно им выстиранные, покачивались на верёвке возле печки. Девушка то и дело их задевала, но в отличие от Аншеля, который ворчал, что это похоже на табор, быстро привыкла к временному неудобству. После ванны Луи обсыхал возле огня, завернувшись в старое лоскутное одеяло, из-под которого выглядывали только его голова и жилистые ноги. Теперь от него пахло дёгтем и хозяйственным мылом. Ссутуленная спина была округлой, как панцирь черепахи. Пламя отражалось в пепельных глазах, но уже не могло их зажечь. Таким Азмария увидела гостя, когда принесла ему одежду прежнего хозяина дома, и у неё вновь сжалось сердце. Луи давно ушёл с кухни, а ей всё казалось, что он по-прежнему сидит возле огня. Он попросил разрешения сходить наверх, и девушка вновь подумала о шпионаже, но ответила положительно. Что сверху, что снизу вид был один — горы и снег. По скрипучим ступенькам Азмария поднялась на второй этаж и сразу увидела гостя. Свет керосиновой лампы резко выделял из окружающего сумрака его лицо, ладони и рукава полосатой пижамы, которая явно была ему не по размеру и чудом не расходилась на груди. Луи придвинул стул к широкому деревянному подоконнику. Похоже, его не пугало наличие за спиной четырёх закрытых дверей. Он медленно отпивал чай из аккуратной белой чашки, но повернулся на шаги девушки. Весь день от него веяло испугом и подавленностью, но в этот раз он не изменил расслабленной позы и даже приветливо улыбнулся. Это была не попытка вопреки тяжёлым чувствам растянуть губы до ушей, а искренняя, настоящая улыбка, берущая начало в сиянии глаз. — Здесь тихо по вечерам, — сказала Азмария первое, что пришло в голову, чтобы просто начать разговор. — В горах всегда так. Может, хотите присесть? Я могу второй стул притащить. Этот я взял из пустой комнаты. Надеюсь, вы не против. — Всё в порядке, — девушка заняла освободившееся место. «Иногда мне кажется, что он слишком вежлив для солдата». Гость бесшумно поставил рядом второй стул, и некоторое время они молчали. — Вас что-то беспокоит? — наконец, спросила она. — Многое. Простите меня за то, что было сегодня утром. Я не хотел, чтобы так получилось. — Что вы имеете в виду? — Ну, что я ревел как ребёнок, — он грустно усмехнулся. — Вам наверняка не нужны чужие проблемы. Я скоро уйду, чтобы вам не мешать. Простите, что доставил столько хлопот. «Вот он куда загнул, — Азмарию бросило в холод. — И зачем я только это спросила? Он ведь снова замкнётся в своей раковине». — Наверное, вы слишком долго сдерживали свои чувства, вот они и вырвались наружу. Мужчины постоянно так делают. Одна моя подруга говорила: «Смейся, если тебе весело, грусти, если грустно, и плачь, если хочется плакать. Иногда, чтобы вновь рассмеяться, нужно сначала расплакаться. Смех звучит лучше, когда тебе смешно, а не когда ты пытаешься скрыть за ним свою боль».* — Не везде можно плакать, Азмария. Как мужчина, я проявил слабость. — Не беспокойтесь, кроме меня этого никто не видел, — она немного кривила душой. — Все мы люди. Когда вы пришли сюда, то были как ледышка. Чтобы дойти до нашего дома, вам потребовалась огромная сила — не только физическая, но и духовная. — Почему вы стали монахиней? — выдержав паузу, спросил Луи. — Я хотела быть похожей на одну мою близкую подругу, почти сестру, а она была монахиней-экзорцистом, да и атмосфера к этому располагала: в двенадцать лет я попала в монастырь. Битвы с демонами мне не очень удавались, и я поняла, что могу быть простой монахиней, заниматься социальной работой. Это моё призвание. Азмария тяжело переживала каждую жертву. Экзорцисты часто не успевали всех спасти, в особенности если сам человек призывал демона, и ей казалось, что это происходит по её вине. В сознании прочно въелась мысль, что она всем приносит только несчастье. Девушка надеялась, что со временем это пройдёт, что она привыкнет, но в итоге пришлось смириться с мыслью, что справляться с постоянными стрессами она не в силах. — Такая хрупкая девушка и сражалась с монстрами! — удивлённо присвистнул мужчина. — Куда катится этот мир… Вы и в Бога верите? — неожиданно спросил он. — Конечно. А вы? Луи фыркнул: — Нет, я не верю. — Это не значит, что Он не верит в вас. Возможно, вы через многое прошли и утратили веру в Него, а может, никогда и не верили, но Он всё равно присматривает за всеми нами и помогает в случае беды. — Простите, сестра, но звучит неубедительно. — Не в моих силах кого-то переубеждать, — пожала плечами Азмария. Гость спросил, почему она живёт в горах, и пришлось рассказать ему о приюте. — Не боитесь, что немцы придут к вам быстрее, чем люди из церкви? — он так сжал чашку, будто хотел, чтобы та разлетелась вдребезги прямо в его ладонях. — Боюсь, но верю. Его брови поползли вверх. «Как можно быть такой беспечной?» — читалось в его взгляде. — Вы даже не спросите, кто я и что делал в горах? — А вы хотите рассказать? — он отрицательно помотал головой. — Ну вот. Если захотите, то сами расскажете. Ладно, я пойду, — она забрала у него пустую чашку. — Вам необязательно уходить специально. Если хотите остаться — оставайтесь, я вас не гоню.