Гера Марволо Реддл

Гермиона Грейнджер       Встав с дивана, отложила книгу в сторону и позвала Гудзона, который спал у двери, через которую мы выходили на улицу. Он быстро подбежал ко мне, и мы вместе пошли на кухню, где дядя Лоренс оставил мне сэндвичи.       Взяв тарелку с едой, я села за обеденный стол, взяла в руки бутерброд и обратно положила на тарелку. Я не люблю маринованные огурцы.       — Гудзон, тебе нравятся маринованные огурцы? Попробуешь? — спросила я у собаки, которая в ответ радостно завиляла хвостом. Вытащив овощ из-под верхней булки, отломила маленький кусочек и, положив на ладонь, протянула Гудзону. Было довольно интересно наблюдать, как он нерешительно принюхиваясь к новому овощу, стал тыкать влажным носом в мою ладонь. Если верить энциклопедии, то у собак около трёхсот миллионов рецепторов обоняния, что в 50 раз больше, чем у людей. Значит, он острее чувствует этот кислый аромат. Гудзон вытащив язык, аккуратно слизнул овощ с моей ладони и тут же выплюнул. — Мне тоже не нравится, — погладив собаку по голове, я откусила сэндвич и медленно его пережевала. Доев этот бутерброд, я поставила тарелку в раковину и пошла за Гудзоном. Дядя Лоренс не разрешил делать что-либо опасное без его присутствия дома. Мытьё за собой тарелки у него тоже опасное занятие.       Гудзон вновь подошёл к двери, возле которой лежал, и, сев напротив стекла, грустно уставился на игрушку, что валялась на только что постриженном газоне. Дядя Лоренс должен был быть дома больше часа назад. Восемь часов вечера, это обычное время ежедневных прогулок перед сном. У Гудзона за весь его период жизни выработалась определённые привычки, чревата которым кучка на светлом кофре возле дивана. И передо мной стоит выбор: или я возвращаюсь к чтению книги, игнорируя видимые желания Гудзона, или же мы выходим на задний двор, немного играем и возвращаемся домой без происшествий. Гудзон мой друг, а друзьям нужно помогать. Так мама говорит.       — Если мы немного поиграем, ничего плохого не случится, — сказала я собаке. Гудзон, поняв меня, поднялся на лапы и стал игриво махать своим маленьким хвостиком. Надев кофту, которую дядя Лоренс наказал надевать на улицу, потому что так сказала мама, открыла высокую стеклянную дверь и выпустила собаку на улицу, включив свет на заднем дворе. Дядя Лоренс тоже об этом говорил.       Замерев с вытянутой рукой, я вспомнила, как недавно дядя Лоренс мучился с тем, что дверь закрылась и заклинилась. Лучше пусть открыта буду, чем застряну на улице в не очень приветливую для прогулки погоду. Оставив дверь приоткрытой, я спустилась на газон и, взяв игрушку Гудзона, недалеко её кинула. Заметив, что его любимая игрушка для игр оказалась в воздухе, Гудзон, как пружинка, запрыгав на месте и высунув язык, ринулся бежать вперёд, не сводя взгляда с мячика. Мячик был на уровне моего роста, когда Гудзон разогнавшись в последний раз оттолкнулся от земли и, вцепившись маленькими зубками в резиновый мяч, приземлился сначала на передние лапы, быстро становясь на задние, разворачиваясь ко мне. Попрыгав на месте от счастья, Гудзон начал бежать ко мне и неожиданно замирает на месте, выронив мяч из пасти.       Когда мы с дядей Лоренсом выгуливаем Гудзона в лесу, тот всегда так замирает, когда слышит непонятные, новые для него самого, звуки. Гудзону нравятся птицы. Он часто засматривается на пташек в лесу. Впрочем, ему много кто нравится, пока эти «много кто» не закидывают его шишками. На днях, прогуливаясь утром в лесу, Гудзон заприметив невысоко от него серо-рыжую белку, заинтересовался ею и побежал к ней, шумно лая. Белка, заметив возможную угрозу, бросилась на утёк, забравшись на верхнюю ветку. Гудзон продолжал играючи гавкать, чем, видимо, раззадорил лесную жительницу, которая принялась бегать по ветке, расшатывая её до тех пор, пока вниз не посыпались шишки. Одна из шишек попала ему в голову, и тот заскулив умчался в даль до того, как мы успели к нему подбежать. Дядя Лоренс остановил меня, когда я пошла за ним следом, чтобы не потерять его из виду.       — Это часто бывает, — сказал он, не удивляясь убегающему всё дальше от нас псу. — Гудзон любопытный, но очень трусливый. Вот так разозлит какого-нибудь дикого зверя и даёт деру, куда глаза глядят.       — А если он не вернётся? — предположила я, озабоченная такой возможностью. По новостям иногда крутят видеоролики о пропавших животных, иногда даже сводят к тому, что их намеренно похищают прямо из-под носа хозяев.       — Вернется. Однажды его так орёл напугал, Гудзон убежал куда-то в лес. Я пошёл по его следам, но не нашёл, запаниковав я позвал Клиффа и мы вместе потратили шесть часов на этого быстрого бегуна. Солнце уже начинало садиться, и я отчаявшийся пошел домой, чтобы взять фонарь и уже с ним продолжить поиски. Я подхожу к дому, и знаешь, что я вижу? — спросил он у меня улыбнувшись, будто бы я должна знать ответ.       — Что? — спросила я, беря его за руку, когда он помогает перебраться мне через упавшее дерево.       — Гудзон лежал на коврике возле входной двери, — ответил дядя Лоренс, громко усмехнувшись. — Этот паразит знает, что самое безопасное для него место во всём мире — это его дом. Чтобы ни случилось, куда бы далеко он не сбежал, Гудзон всегда вернётся домой. Кстати, ты видела, что Джем стоял на нашей веранде?       — Я слышала, — ответила я, вспоминая звуки издаваемые собакой. — Он скулил под дверью, я думала пришёл оборотень.        — Их не существует, — Дядя Лоренс снисходительно посмотрел на меня, и так похоже на меня смотрела мама, когда я впервые рассказала ей про странные вещи, которые происходят со мной. Мама не верила, вслух не говорила, но по лицу видела. Дядя Лоренс такой же. — Джем боится детей, которые сейчас живут в его доме, и потому пришёл к нам, когда почувствовал угрозу. Он знает, что в этом доме живёт его друг. Ну, и его хозяин тоже при удобном случае сбегает ко мне, поэтому Джем в поисках защиты пришёл к нам.       — Они обижают Джема, — сказала я остановившись. — Я сказала ему, что он может прийти к тебе, если станет страшно. Вчера ему стало страшно, вот он и пришёл, — Джем плачет каждый раз, когда вспоминает о том, что происходит внутри его дома. Джему больно. — Знаешь, почему ему стало страшно?       — Ну, и почему? — недоверчиво спросил дядя Лоренс, поддерживая меня за руку, когда я споткнулась о корень дерева, спрятавшегося в гнилой старой листве.       — Джемчика ударили палкой, когда он убегал от них, боясь, — очередной, — боли. Они схватили его за уши и тянули вниз, наваливаясь на него всей гурьбой, сильнее оттягивали вниз. Они обещали, что подожгут ему хвост, если он ещё раз попробует убежать от Сидни.       — Гермиона, ты не думала о том, чтобы когда-нибудь стать писательницей? — спросил дядя Лоренс, дослушав меня. Он не верил мне, как не верит и мама, говоря, что у меня богатая фантазия. — У тебя хорошо получается придумывать, — положив голову на мою макушку, он бережно потрепал меня по волосам. Я замечала, что дядя Лоренс так гладит Джема, когда тот нуждается в ласке. А меня зачем? Я же хвостом не виляю.       — Думаешь я вру? — спросила я, вновь останавливаясь. Выдернув свою руку, я с обидой посмотрела на брата своей мамы. Дядя Лоренс показался мне другим, и потому я подумала, что он сможет поверить мне. Я ошиблась, потому что он такой же, как и все. — Он мне сам сказал!       Дядя Лоренс ничего не ответил, а лишь снисходительно улыбнулся, как улыбается мама, когда я делаю что-то не так. Что странно, ведь откуда я могу знать, как делать правильно, если не имею понятия, как оно делается на самом деле?       Вздрогнув от неожиданного протяжного воя, я встала на ноги, чтобы остановить Гудзона, который тоже завыв в ответ, рванул куда-то, прошмыгнув сквозь живую вечнозеленую ограду.       — Гудзон, ко мне! — закричала я, подбегая к ограде, чтобы выглянуть, куда он убежал. Заросли оказались слишком высокими для меня, и пришлось лезть сквозь эти ветки, что кололись и сильно царапали кожу. Споткнувшись о тонкий стебель, я выпала из живой ограды, ударяясь лицом о землю. Освободив ногу, что запуталась в корнях, я поднялась и осмотрелась вокруг.       Гудзон забежал в лес, через который можно было быстро дойти до дома, где жил друг дяди Лоренса, директора Клифф. И куда мне не разрешали ходить одной. Нерешительно замерев на месте, я думала, что же делать.       Дядя Лоренс сказал, что Гудзон в любом случае вернётся домой, потому что знает, где именно его безопасное место, но, с другой стороны, он же говорил, что друзья всегда помогают друг другу. А Гудзон мой друг!       Я не успела сделать и пары шагов в сторону леса, когда вновь раздался страшный вой, заставляющий меня замереть. Остановившись на месте, я оглянулась к дому и к лесу, откуда издавался надрывной, будто от страшной и мучительной боли, стон эхом разнесшийся повсюду. Эти пугающие звуки, словно пальцы, затронули струны моей души, пробегаясь по плотным нитям. Незнакомое ощущение сильной тревоги заполнило моё сердце, наводя страх, пробуждая нечто внутри меня. Эти ощущения были похожи на те, что я испытывала, когда в моих руках ожил цветочек, или когда я впервые услышала голос пробегающей мимо меня кошки. Тогда было приятное тепло разбегающееся по всему телу, а сейчас кровь стыла в жилах, причиняя моему телу боль.       Закричав от неожиданной боли в голове, я согнулась, сжимая голову руками. Боль не отступала вместе с нарастающим чувством паники, а лишь нарастала. Эта боль, вцепившись в меня якорем, тянула вперед. Выпрямившись на слабых ногах, я шатаясь прошлась вперед, чуть покачнувшись в сторону, я всё же смогла устоять на ногах и даже побежать. Мне надо было спешить, потому что эта боль не принадлежала мне, страдало от неё другое существо.       Я бежала вперёд, не видя ничего перед собой от сильной боли, что застилала глаза. Проведя руками по мокрым щекам, я стерла солёную жидкость с кожи. Застонав от неожиданной боли, я перелезла через упавшее дерево и, пробравшись сквозь плотный куст, вновь царапая ветками кожу, я выбралась на поляну, снова падая от боли в голове, что буквально оглушила меня.       Медленно открыв глаза, я с трудом в темноте разобрала силуэты стоящие передо мной, но всё быстро прояснилось, когда я увидела кровь. Тёмно-бордовую кровь на шерсти золотистого ретривера Джеме, лучшем друге Гудзона, который, прыгая вокруг друга, истошно лаял, не зная как помочь.       — Джем, — едва пролепетала я, заметив, что несчастное животное, испытывающее дикую боль смотрит прямо на меня.       Помоги… пожалуйста, помоги!       — Вы что сделали? — громко спросила я, шатко встав на ноги, подбегая к раненому Джему. Приложив руку к его окровавленной голове, обернулась к иродам, заметив в их грязных руках квадратную палку.       Мне больно…       — Что они с тобой сделали? — громко спросила я у Джема, неотрывно следя за испуганными детьми.       Били палкой… мне больно…       — Чего уставилась? — закричал самый старший из них подходя ко мне. — Чего вылупилась говорю, зазнайка?       — Хочу, чтобы тебе было больно, — прошептала я, вглядываясь в его нагло смотрящие на меня глаза. — Хочу, чтобы ты страдал так же, как он, — его глаза удивлённо расширились, он оборачивается назад и зажимает голову руками, с криком падает на колени, утыкаясь лбом в землю. — Вы все, — я посмотрела на подбегающих к нему братьев, которые, встретившись со мной взглядом, испуганно замерли на месте. — Вы все должны страдать так же, как страдал Джем. Каждый из вас, — их вопли, как и вой Джема, эхом уносились за пределы этого леса. Вы омерзительные существа, незнающие ценности жизни, не можете иметь право на существование!       Я хотела передать им всю боль, что испытывал Джем от их жестокости. Они заслужили получить страдания, которые и сами причинили.       Гудзон не прекращая агрессивно лаял вокруг этих людишек, что, склонившись к земле, бились головой и истошно кричали, не в силах выдержать то, что пришлось пережить другому существу, страдая от их мерзких рук!       — Гермиона! — я обернулась на зов своего имени, что смешался с головами этих детей, которые заслужили наказание. — Отпусти их, — директор Клифф стоял напротив меня и умоляюще просил отпустить этих выродков.       — Они должны получить наказание за покушение на самое ценное в этом мире! — заговорила я, продолжая держать руку на голове Джема, который почти прекратил скулить на моих коленях.       — Гермиона, наказание постигнет их в любом случае, — продолжил директор Клифф, подходя ко мне. — Но когда это случится ни мне, и не тебе решать.       — Проблема общества в том, что никто не может своевременно принять необходимые меры, — ответила я, переводя взгляд на катающихся от боли детей. — Во всех книгах, во всех фильмах и программах одно и тоже. И это всё можно было остановить или даже предотвратить, но никто не смог принять решение. Мир слишком труслив и несправедлив.       — Отвечать жестокостью на жестокость тоже не великий подвиг.       — Это не подвиг, директор Клиффорд, это вовремя принятое необходимое решение. Познать свои ошибки можно только через боль и страдания, — я всегда молчала, когда в моём присутствии поднимались такие вопросы, потому что кто будет прислушиваться, к вечно читающему и смотрящему только новости, ребёнку? Никто. — Только через страдания можно понять сущность жизни, — только так, я могу чувствовать в себе жизнь. Именно так я могу видеть себя в полном, а не двумерном, мире. — Никто не верит тому, кто испытывает радость, все верят лишь тем, у кого боль. Никто не верит мне!       Закрыв глаза, я отпустила чувство боли из своей головы, и когда вновь открыла глаза, медленно поднялась на ноги и отошла в сторону, думая, что директор бросится к своему другу, но он сел на корточки напротив меня и заглянул в глаза.       — Ты особенная, знаешь ведь?        — Это не впервые, — ответила я, смотря на свои руки. — Такое было раньше, но мне никто не верит. Думают, что у меня просто очень богатая фантазия.        — Они ошибаются, — заговорил он, улыбаясь в самый не подходящий момент. — Мы им докажем. Гермиона, ты волшебница!