Lost Son

Их взаимодействие похоже на отсыревший динамит: кажущаяся эффективность реакции химических элементов лишь фикция, сущий пшик. Эмили знает это, потому что помнит, как было раньше. Их роман не состоял из бурных интимных встреч и последующих расставания с мыслями о том, все ли следы они замели. Наверное, это желание предельной честности — но не кичливости — во всех гранях их отношений, подкупало Эмили больше всего. Аарон не стремился к огласке, но и не боялся её. Смело приглашал её на свидания, целовал, терпел её отлучки, которых становилось все больше, и предложил съехаться, как только получил назначение в Нью-Хейвене. Он не боялся перемен, и Эмили было просто не бояться с ним. Ровно до тех пор, пока на тесте не засинели две полоски, грозящие разрушить всю их налаженную жизнь. — Ты должна избавиться от ребёнка, — голос её матери сух и полон льда, — мне не нужен внук-бастард. Особенно, сейчас.  Эмили ничего ей не отвечает, уходит, постоянно вертя в голове пресловутое «сейчас». — Просто сделай аборт, — слова её куратора от ЦРУ бьют не хуже пощечины, и Эмили даже не хочет знать, откуда он узнал о её беременности. — Мы приступаем  к новой операции. Ребёнок тебе сейчас ни к чему. — Ребёнок?  Аарон кажется оглушенным, и Эмили уже практически знает, что сейчас услышит. — Это потрясающе! Ей хочется, так хочется поверить в то, что она ошибалась, но нет. Следующие путаные, словно известие о ребенке по-настоящему поколебало его вечное спокойствие, объяснения подтверждают, что она была права. Как всегда.  — Мне предложили место начальника отдела особо тяжких преступлений, предствляешь? В Сиэтле. — Хотч проводит рукой по волосам, ероша их, ходит из угла в угол их крошечной квартирки, периодически останавливаясь и смотря на неё странно горящим взглядом. Эмили всё пытается разглядеть, чего же в нем больше: неверия или предвкушения. — Ты можешь взять академический отпуск. Всего на год! Или перевестись. И пожениться! Мы обязательно должны пожениться.  Эмили передергивает. Её жизнь улетает у неё из-под ног, рушится всего несколькими фразами и тем, что ей слишком хочется устроить истерику, крикнуть во всеуслышание о том, что она не готова.  Сейчас. Она просто не готова сделать это сейчас. — Мне остался всего семестр, — она пожимает плечами, словно сама испытывает то радостное возбуждение, которым полностью охвачен Хотч. — Я получу диплом ещё до родов. А ты пока обустроишься в Сиэтле.  — Я могу отказаться, — тут же предлагает он, садясь перед ней на колени и беря её за руки.  Эмили едва сдерживает крик: она не хочет жертв во имя себя, не хочет видеть разочарование в его — и в его тоже — глазах. — Нет, — чем больше она говорит, тем увереннее звучит её голос. И тем больнее ей внутри. — Это отличное предложение. Ты достоин повышения, не надо от него отказываться. — Тогда мы должны расписаться немедленно, до того, как я уеду, — Аарон вскакивает, снова начиная ходить по комнате. — Ребёнок! Поверить не могу — наш ребёнок. Эмили может. Она уже видела крохотную точку в россыпи зерна на экране аппарата УЗИ, и ей физически плохо от того, что она не может понять, почему не испытывает от этого больше радости. Должна, но не испытывает.  — Ты думаешь, посол Прентисс удовлетворится тайной росписью у мирового судьи? — Эмили саркастично вздергивает бровь. — Придётся подождать, пока я не смогу влезть в бабушкино платье.  Она пытается перевести всё в шутку, но ловит задумчивый взгляд Аарона. Ей снова хочется закричать, запретить ему читать её, избить его, а потом броситься ему на грудь и умолять сказать, что все будет хорошо. Вместо этого она молчит, крича лишь взглядом. — Значит, у нас есть план? — Аарон не понимает. Просто в тот момент не понять ему легче.  — Я должен прибыть в Сиэтл через неделю. Чем займемся? Когда их губы сливаются в поцелуе, Эмили знает, что счастливого конца у этой сказки не будет. И снова оказывается права. У их истории в принципе не могло быть счастливого финала, и то, что у них есть сейчас — смесь отстраненного уважения и холодная вежливость — максимум, на который они могут рассчитывать. Тем не менее, Эмили упрямо не просит об отставке — или переводе.  Это извращенный мазохизм знать, видеть, как он каждый день, не считая дни командировок, возвращается к жене и сыну. Но только так, Эмили легче, и она не хочет думать, почему. — Ничего себе! — Дерек растерянно смотрит на подозреваемого, стрелявшего в Хотча, а теперь лежащего с дырой в центре лба. — Этот выстрел был шикарен! Эмили опускает пистолет, удивленно замечая, что руки не трясутся. — Ты никогда не умела делать что-то просто, — замечает Аарон тихо,  проходя мимо.  Не сказанное «особенно любить» висит в воздухе весь полёт назад в Вашингтон.