Выбор бессмертного ветра

      Гневный голос прорвался сквозь плотную пелену спокойствия, заставив поморщиться. Тихо выдохнув, Юки поглядела на стоящую рядом женщину, соседку с противоположного конца деревни. В голове поселилась настолько вязкая пустота, что её имя никак не желало вспоминаться. Женщина же, судя по раскрасневшемуся лицу, уже не первую минуту пыталась достучаться до непутёвой собеседницы.       — Да что ж это такое! — всплеснула она руками. — Позоришь всю деревню, ты о бабушке, о бабушке-то подумай! И Рен – она ведь в бреду тебя зовет, а ты… хоть бы о здоровье её справилась ради приличия! А-а, чтоб тебя!.. — женщина сплюнула под ноги, махнула рукой и резко развернулась. — Чего ещё ждать от человека, который с демонами якшается! Вот дождется старик, всё-то я ему выскажу, всё…       Женщина уходила быстрым шагом, продолжая что-то злобно бормотать себе под нос. Юки осталась стоять на месте, силясь взять в толк, в чём же её только что обвинили. Старостиха — точно, жена старосты! — и так была бабой склочной и вредной, а тут будто с цепи сорвалась.       «Точно, Рен, — щелкнуло вдруг в голове. — Я совсем… забыла…»       В суете знакомств, битв, потрясений и прочих невероятных событий Юки и не думала вспоминать о ком-то, кроме себя. Тут бы проснуться горячей совести и съесть её с потрохами, но вспышка стыда отчего-то исчезла, не успев толком разгореться.       «Пожалуй, и правда стоит проведать Рен».       В доме подруги было темно и угнетающе душно. Юки скользнула внутрь, отметив плотно завешанные окна. Единственная фигурка в комнате забилась на футон в дальнем, самом тёмном углу. Медленно подходя к ней, с каждым шагом Юки всё отчетливее ловила тяжелое, хриплое дыхание больной девушки.       Рен вдруг выгнулась дугой, с её губ слетел сдавленный стон. Лицо, черты которого и так плохо угадывались в сумраке, застыло неправдоподобной маской. Юки опустилась на колени и коснулась ледяной руки Рен. Безвольные пальцы девушки слабо дернулись, будто пытаясь найти опору. По лбу скатилось несколько капелек липкого пота.       «Как же… такое могло случиться…»       Юки бесшумно сглотнула, позволяя пальцам подруги переплестись с её собственными. Рен зашевелилась, верно, почувствовав чьё-то присутствие рядом, но глаз так и не открыла.       «Это же была… простая царапина…»       — Юки… Помоги… мне…       Крупная дрожь пробежала по телу Юки, к горлу подступил комок не до конца выплаканных в лесу слёз.       Она знала, что происходит. Сейчас она смотрела на саму себя, какой была полгода назад. Гулким эхом всплывали в памяти картины чудовищной беспомощности и невозможного, никак не исчезающего холода. Она помнила, как металась в постели в поисках любой искорки теплоты, как каждая следующая секунда жизни растягивалась для неё в часы нестерпимых мучений. Кажется, тогда кто-то тоже был рядом, кто-то тоже держал её за руку, но не в силах был помочь ей. Никто не мог справиться со злым роком, что так внезапно обрушился на неё. Земля и небо качались, ежесекундно меняясь местами, и её неумолимо тянуло куда-то всё дальше и дальше, в непроглядную темноту. Вились рядом серые тени незнакомых вещей. Вились, ласкались, царапались острыми коготками, гладили мягкими перьями и ускользали за миг до того, как их удавалось поймать. Она не верила им сначала: чем дальше она уходила, тем холоднее ей становилось. Но они обещали, что ещё чуть-чуть — и ей станет тепло. Намного теплее и лучше, чем было секунды, часы и годы до этого.       А затем она проснулась. Проснулась, будто выныривая из многолетней дрёмы. Проснулась с ощущением, что стала другой.       Она не поняла ничего тогда. Некому было открыть ей пугающую в своей простоте истину. Но теперь, глядя на мечущуюся в агонии Рен, она осознала как нельзя отчетливо: в тот день, больше полугода назад, умерла девушка по имени Юки.

***

      Сещёмару привык доверять своим чувствам. Однако усилившийся запах вынудил его открыть глаза и проверить ещё раз. На поляне, которую компания Инуяши выбрала местом стоянки, ярко пылало кострище. Сещёмару отдыхал в отдалении, скрытый глубокими ночными тенями и узкими стволами деревьев. Условная граница, впрочем, ничуть не мешала ему приглядывать за шумными докучателями.       И за ней — вступившей в круг света несколько мгновений назад. Она вернулась тем же вечером, не испугавшись ни опускающихся на лес сумерек, ни поджидающих её трудностей. Сещёмару уловил и смутный запах крови — из уже затягивающихся царапин на босых ногах, которые она не щадила дорогой.       Со всё так же растрепанными волосами, с удивительной горячностью и множеством резких, рублёных движений она что-то втолковывала собравшимся на поляне. Инуяша успел вскочить на ноги, схватившись за меч, Кагоме повисла у него на руке, запальчиво выговаривая непутёвому мужу всё, что о нём думает. Остальные, поначалу ошарашенные, разом загомонили.       Подорвался с места монах, потянул за собой жрицу, крикнул отрывисто:       — Мы одолжим Кирару, Кохаку!       Смазанное согласие мальчишки, рычание демоницы-кошки и пустота на том месте, где она только что лежала. Девушка, хотевшая было бежать следом, но остановленная строгим:       — Оставайтесь здесь, госпожа Юки!       И она замерла в нерешительности, не зная, что ей делать дальше.       — Отдохни немного, — позвала Рин чуть дрогнувшим голосом. — Они обязательно справятся. Ты слышишь… Юки? Обязательно справятся!       Она несколько раз глубоко вздохнула, медленно опуская напряжённые руки. Затем отступила в тень, скрываясь от перекрестья взволнованных взглядов. В тот самый момент громко щёлкнула, упав и поднимая сноп искр, ветка в костре — секунды хватило, чтобы они окончательно потеряли её из виду.       Рин что-то тихо спросила, плотнее прижимаясь к Кохаку. Тот поймал её руку в свои и крепко сжал, успокаивая не имеющими смысла словами. Внезапно опустевшая поляна отчего-то пугала их не меньше любого разъярённого монстра.       Сещёмару закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям и следя за удаляющимся запахом. Раз за разом у них это случается, а теперь они и вовсе подняли шум из ничего. Бесполезное сотрясание воздуха и не менее бесполезная трата времени.

***

      Она появилась сзади в тот момент, когда Сещёмару уже успел увериться в её полной безрассудности. Он не шелохнулся, с легким интересом следя за тем, что она будет делать дальше.       Несколько томительных минут она не двигалась с места и, кажется, старалась не дышать. Когда легкий порыв ветра качнул ветви ближайшего куста, она наконец выступила из своего укрытия, озаряемая теперь туманным ореолом взошедшей луны. Встала напротив, ожидая реакции.       Сещёмару поднял голову и встретился с ней взглядом.       — Полгода, — сообщила она, и две белоснежные искорки почти грозно сверкнули в её рубиново-красных глазах. Они поменяли цвет – он видел это днём, уловил в отсветах костра вечером, и искажения лунного света не помешали ему представить эту картину теперь.       Сещёмару приподнял брови в немом вопросе, но она молчала. Тогда он всё-таки поинтересовался вслух:       — О чём ты?       — Ты спросил, как давно я ношу заколку. Полгода.       Резная деревянная заколка в виде двух острых перьев. Совсем простенькая, но не лишённая некоторого очарования и той неоспоримой связи с её прошлой жизнью. Тогда перья были настоящими — яркими пятнышками они украшали жгучую смоль её волос.       Сещёмару выпрямился, перестав опираться на дерево. Он заметил, как пристально она смотрела на мех, в данный момент служивший ему подушкой.       Она заговорила быстро и сбивчиво, словно дивилась собственной искренности и боялась, что та вот-вот иссякнет:       — Тебе когда-нибудь говорили, что человека, которым ты себя ощущаешь, человека, чьи воспоминания ты хранишь, больше нет?       Мелкими, будто случайными шажками она уверенно сокращала расстояние. Сещёмару подобрался, недоверчиво наблюдая за ней — его внимание обострилось настолько, что при всём желании он не сумел бы проглядеть столь нарочитые движения.       — Ты знаешь, какого это – не помнить, кто ты есть?       Нет, она не могла помнить. Жизнь и смерть не бывают настолько простыми. И даже Тенсейга в тот момент оказалась бессильна.       Она закончила свои странные манипуляции и опустилась рядом, задев его краешком одежды. На долю секунды Сещёмару обуяли сомнения, но всё же ни единым жестом он не выразил недовольства. Пожалуй, после Рин и Кохаку она оказалась единственной, кого он готов был подпустить настолько близко.       Она сидела у него под боком, живая и тёплая, перебирая в пальцах кончик его меха. И в глазах, где раньше плескалась лишь боль, Сещёмару заприметил хитринку — торжество удачного плутовства. Сещёмару нахмурился. Не подобралась же она к нему только для того, чтобы… пощупать мех?       — Однажды я уже умирала, верно? — На этот раз в её голосе скользнуло удивительное равнодушие.       — Да.       — Ты ведь… знал тогда, что увидишь меня, а не Нараку. Да, Сещёмару?       Он скосил взгляд, по-новому оценивая её образ. Она была странной, эта человеческая женщина, принявшая в себя дух демоницы. Она говорила то, что никогда не смогла бы узнать с чужих слов. Значило ли это, что она всё-таки помнила?       В тот день он узнал её запах из тысячи других, отделив от привычной вони Нараку. То был запах с примесью заражённой миазмами крови, запах, вобравший в себя все оттенки боли и неминуемой смерти. Сещёмару пришёл к ней, хотя так и не понял до конца, для чего.       Он хотел посмотреть, как далеко зайдет её решимость. Он увидел. И, верно, в ту же секунду потерял нечто ценное.       — Как ты назвал меня сегодня днём?       Сещёмару помедлил. Была ли эта женщина той, кого он помнил? Не иллюзией, не попыткой выдать желаемое за действительное? Сещёмару не вспоминал о ней. Так почему же отголосок её запаха, что донёсся до него спустя долгих восемь лет, отозвался в душе незнакомым чувством, которое люди привыкли называть надеждой?       — Кагура.       Она поёжилась и как-то осела, плотнее зарываясь в его мех. Спрятала губы за раскрытым веером. Достала его до того легко и быстро, не задумываясь ни на секунду, что в одночасье прогнала всё сомнения Сещёмару. Её тело вспомнило былую жизнь самым первым.       — Вот как.       Кагура притихла. Она расслабилась, как будто из неё разом выпустили оставшиеся силы. Свернулась едва ли не калачиком, предельно нагло оккупировав теперь уже существенный кусочек белоснежного меха. Сещёмару фыркнул, почувствовав, что она начинает перетягивать его на себя.       Но Кагура не услышала: она то ли уснула, то ли просто ушла глубоко в себя, явно надолго потерянная для мира. Сещёмару тоже откинулся назад, затылком опираясь о ствол дерева. Он смотрел на звёзды, пробивающиеся сквозь крону, и раз за разом прокручивал в голове её слова: «Тебе когда-нибудь говорили, что этого человека больше нет?»

***

      Кагура проснулась с рассветом, растягивая затёкшие за ночь мышцы долгим, перехватывающим дыхание движением. Рядом никого не было. Снова сознание играло с ней злую шутку: воспоминания о вчерашнем дне возвращались с неохотой, будто пробивались сквозь ощетинившуюся иглами броню.       Кагура села, осмотрела внимательно пальцы со следами долгого лежания на траве, провела ладонью по голове и ужаснулась. Волосы нуждались в помощи старого доброго гребня, причём как можно скорее. Только вот почему она в лесу и что здесь забыла?       «Так, я пришла сюда, чтобы… У-у-ух!..»       По вискам резанула острая боль. Кагура согнулась, пережидая приступ, и наконец вспомнила: она искала помощи для Рен.       Желание это возникло спонтанно, будто в отместку за пренебрежение остатками совести. Даже сидя там и держа подругу Юки за руку, Кагура не чувствовала ровным счётом ничего, кроме бесконечной жалости к себе. То холодное равнодушие, так свойственное ей, вступило в явный конфликт с сущностью Юки. Кагура не могла толком сказать, кто из них двоих управлял телом в конкретный момент времени.       Пока она бежала под темнеющим небом, пока убеждала монаха и жрицу помочь умирающей подруге, пока без страха гуляла в тени истерзанных тёмной аурой деревьев, пока…       Кагура залилась краской, вспомнив, что успела натворить ночью. Честное слово, сторонний наблюдатель подумал бы, что она тайком угостилась знаменитым саке старостиной семьи — редкостной гадостью, на самом деле, — и отправилась буйствовать. Навязчивая идея — потрогать-таки пушистый хвост Сещёмару — преследовала её ещё с того самого момента, как белоснежный кончик призывно помотался рядом во время их короткого полета над лесом. Белое и пушистое — это у них семейное? Или у тела Юки такой персональный заскок?..       «Боже правый, я схожу с ума…»       Кагура смутно представляла, что говорила тогда. Но единственное, сокровенное и такое желанное знание она всё-таки сохранила. Имя своей прошлой жизни.       Инуяшина компания нашлась на своей полянке в расстроенных чувствах. Кагура сразу помрачнела, предчувствуя недоброе. Как бы она ни клялась себе в равнодушии, никому другому она не хотела бы пожелать того, что испытала сама.       Взгляды присутствующих скрестились на Кагуре.       — Доброе утро! — сонно возвестила Рин, протирая глаза. Но Кагура выжидающе смотрела на Мироку.       — Мы сделали всё, что было в наших силах, — произнёс он, старательно отводя глаза. Ни малейшей уверенности в голосе. — Теперь дело лишь за выносливостью Рен.       — Вот как.       — Нужно было раньше сказать, госпожа Юки! — вдруг повысил он голос, явно вымещая долго копившееся недовольство. — С лечением нельзя тянуть так долго!       — Я знаю, — поморщилась Кагура. — В любом случае, спасибо за помощь.       Монах задохнулся в дальнейших возмущениях, с укоризной глядя на собеседницу. Кагура тихо выдохнула и прикрыла глаза. Общаться с ними дальше будет неимоверно сложно. Кажется, они окончательно перестали её понимать.       — Я возвращаюсь в деревню, — сообщила Кагура в пустоту и развернулась, чтобы уйти. Останавливать её никто не стал.       — Юки, а где ты ночевала? — запоздало поинтересовалась Рин, окончательно просыпаясь и непонимающе вертя головой из стороны в сторону.       — В лесу, — бросила Кагура, не оборачиваясь, и тут же ускорила шаг, чтобы избежать лишних вопросов. Рука метнулась к макушке, но обнаружила там лишь пресловутые нечесаные волосы.       — Кагоме-е-е, что-то с ней не то, — донесся до Кагуры почти не скрываемый шёпот. Её бровь недовольно дернулась, и лишь колоссальное волевое усилие позволило ей продолжить путь в прежнем направлении, а не вернуться обратно и надавать наглому задире по торчащим ушам. — Может, всё-таки?..       Он снова схватился за меч.       — Нет! — рявкнула Кагоме так, что с дерева справа от Кагуры заполошно слетела какая-то цветная птица. Сильно захотелось немедленно обрести такие же крылья.       Кагура выхватила из-за пояса веер. Рукоять привычно скользнула в ладонь, с легким хлопком отделились друг от друга пластины. Так она почувствовала себя намного легче, но кажущееся невероятно важным знание ускользнуло и на этот раз.       «Что же я делала раньше с этой штукой?..»       Теперь Кагура знала, чем была вызвана её одержимость данным предметом. Однажды увидев его на прилавке торговца, она раз за разом проходила мимо, пока не поддалась искушению и не приобрела бесполезный с виду предмет. Точно так же дело обстояло с заколкой, но ту Юки забрала сразу же, как увидела: её предыдущая раскололась надвое буквально несколько дней назад.       А её душа всего-то искала в незнакомом мире отголоски прежней жизни.       «Перья, значит».       Кагура поклялась себе, что разберётся с непонятными знаками тела как можно скорее.

***

      Деревня встретила невиданным оживлением. Пробравшись сквозь толпу, Кагура углядела и причину. Рен стояла, тяжело опираясь на стену ближайшего дома, с вымученной улыбкой обводя присутствующих взглядом. Кагура потеряла сначала дар речи, потом рванула вперед, осыпая девушку вопросами — хотя волей их тела руководила сейчас, без сомнения, Юки.       — Рен! Ты в порядке, Рен? Не чувствуешь ничего странного? — Кагура внимательно оглядела бледноватую кожу и чуть запавшие глазницы. — Зачем ты встала так рано?       — Все хорошо, Юки, — кивнула Рен с улыбкой. — Я посчитала своим долгом показаться народу, пока меня не записали в покойники.       — Слава монаху и жрице, слава чудотворцам! — пропел поблизости донельзя счастливый староста. Кагура приподняла в удивлении бровь, но причина радости отыскалась тут же: — И даже речи не завели о дополнительной плате! Поистине лучшие из людей!       Обостренный демонический слух уловил и злобный шёпот:       — Неужто девка за ум взялась. Опять притворяется, небось, так-то ей дела ни до кого нет!..       — Пойдём в дом, Рен, — Кагура положила руку ей на плечо и настойчиво подтолкнула в сторону входа. — Тебе явно нужно отдохнуть ещё немного.       Комната встретила той же духотой, что и вчера, и Кагура в раздражении отдёрнула несколько занавесок. Не иначе, этот спёртый воздух поспособствовал развитию болезни.       Кагура посмотрела внимательно на Рен. Девушка тяжело опустилась на футон, но под одеяло забираться не стала. Случилось ли чудо на самом деле? Кто перед ней — настоящая Рен или сущность, подобная Кагуре?       — Тебе есть что рассказать? — тихо спросила Кагура, прерывая затянувшееся молчание.       — М-м-м, — непонятно ответила Рен. — Да, наверное. Мне было… очень страшно. И холодно. Очень холодно.       — Я знаю, — кивнула Кагура, и её сердце сжалось в смутном подозрении. — Похоже, я болела той же болезнью.       — Ты держала меня за руку, да? — подняла голову Рен. — Я чувствовала твое тепло. Может, это оно помогло мне бороться?..       — Конечно. — Всего несколько минут в череде долгих дней. Но девушку, наверное, не стоит расстраивать.       — А потом я… — Девушка поднесла руку к груди, комкая в пальцах ткань одежды. — Мне показалось, что-то проткнуло меня насквозь.       — Проткнуло? — Теперь Кагура удивилась. Такого в собственном бреду она не помнила.       — Да, знаешь, как будто по телу прошлась чья-то огромная лапа. — Рен сжала ладонь ещё сильнее. — А потом всё закончилось. Я проснулась, и у меня больше ничего не болит. Только руки дрожат немного…       — А на груди? — уточнила Кагура.       — Ничего нет, — подернула плечами Рен. — Это ведь был просто сон, верно?       — Не сон, а кошмар, — покачала головой Кагура. — Хорошо, что он уже закончился.       Рен легла и принялась размахивать рукой в такт медленно текущим мыслям:       — Да, верно. Не хотела бы я испытать это снова. Но я до сих пор не понимаю, как болезнь могла отступить настолько быстро. Нужно будет найти монаха и поблагодарить его, пока не поздно!..       — Не стоит, — мягко произнесла Кагура. — Они остановились возле леса. Ты ведь не хочешь опять заразиться и пустить их труды насмарку, Рен?       Рен посмотрела на подругу с некоторым сомнением, затем угукнула тихо и прикрыла глаза.       — Мне нужно отдохнуть… Юки, передашь мою благодарность, если встретишь их?       — Обязательно. Спи, Рен.       Оказавшись снаружи, Кагура тяжело вздохнула. Тревога понемногу утихала. Она не могла быть уверена до конца, но Рен, похоже, проснулась обычным человеком, прежней собой. Ни особого запаха, никаких других изменений Кагура в ней не заметила. Значило ли это, что жрица с монахом не такие уж бесполезные в плане лечения людей? Хотя… не вязалось никак столь чудесное исцеление с их эмоциями сегодняшним утром.       — Ладно, теперь-то ты довольна, Юки? — тихо поинтересовалась Кагура, страстно желая, чтобы никто не заметил, как она разговаривает сама с собой.       Игра ли воображения, настоящие ли эмоции, но Кагура ощутила пришедшую в ответ волну благодарности.       Да, не всё было так плохо, как ей представлялось поначалу. Она многого не помнила, и всплывающие в сознании образы скорее мешали, чем помогали составить цельную картинку её жизни. Однако связь с прошлым была намного сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. Кагура больше не чувствовала голода и жажды, не чувствовала привычной человеческой усталости. Её зрение стало острее, она теперь отличала множество запахов. И были эти ощущения столь привычными, что Кагура приняла их, не задумываясь, как данность. Так ли уж худо получить всё это в обмен на небольшую путаницу в голове?       Кагура запрокинула голову и, прищурившись, вгляделась в чистое голубое небо.       «Верно, стоит забыть обо всём и продолжать жить дальше».       Юки бы, без сомнения, тут же согласилась со столь жизнеутверждающей фразой. Но Кагура не могла оставить мысли о прошлом, которое теперь так тесно переплелось с настоящим. Её до сих пор мучило эхо не доведённых до конца дел.