Голубой дракончик

Как-то незаметно Стаськи в жизни Сергея стало очень много. И как-то уж совсем незаметно Сергей был не против этого. Как-то незаметно Стаська скрасила пустоту его дней. Они вместе гуляли по вечерней Москве и дружно хохотали над всем, что видели, дружно выбирали обычный пломбир вместо шоколадного и целую ночь напролёт рассказывали друг другу все, что позволяли рассказать приличия. Но так как Стаське было глубоко фиолетово, что о ней подумает общество, то она поведала ему кучу историй из детства, порой просто ужасных. Ну, не мог Сергей слушать, как она сломала себе ногу, прыгнув в овраг, когда бежала от мальчишек, которые хотели закидать ее козьими... В общем, смеялись они много и долго, а его глубокий низкий смех смешивался с ее переливистыми колокольчиком и создавал какую-то потрясающую в своей легкости и непринужденности мелодию, которой наслаждались оба. Как-то незаметно кончилось варенье, которое передала ему Валерия Ипполитовна. Сергей долго вглядывался в немного дрожащий почерк матери, снова и снова перечитывая короткую записку, которую она вложила в коробку с банками. «Чтобы потом познакомил с этим своим другом. И отрицания не принимаются, Сергей, я больная старая женщина и уже лет пять, как хочу нянчиться с внуками» Сергей ещё бы долго стоял на платформе у поезда и думал, как его мать могла догадаться, но снизу его дернул за рукав крохотный крысёнок, у которого нюх на варенье был, ну, просто невероятный. Варево матушкино она оценила, умяла всю коробку за месяц частых визитов к Сергею и просила передать Валерии Ипполитовне пламенное спасибо и воздушный поцелуй. Особенно зацепило ее варенье из шишек и апельсиновых корок с имбирем. Как-то незаметно он начал пускать ее на свою кухню и разрешать ей касаться священных предметов, хоть и под своим чутким контролем. И Стаська расцвела. Она летала по кухне с грацией какой-то тропической птички, танцуя огибала стулья и подпевала каким-то мужским голосам из проигрывателя, которых она смешно называла Хендриксами, Марли и ещё какими-то нерусскими фамилиями. В жизни она грацией и изяществом не отличалась, часто врезалась в углы и переворачивала предметы, наступала Сергею на ноги и потом долго извинялась, смешно морща нос. Но едва ее нога переступала порог кухни, как она порхала бабочкой над плитой, перескакивала сайгаком длинные вытянутые ноги Сергея и заливисто смеялась. Она училась готовить вместе с ним. У неё не все получалось, пару раз они скрепя сердце выкидывали сгоревшие пироги и пересоленные супы, но если у Стаськи вдруг получалось, то она излучала потом счастье три дня, как портативный обогреватель. Когда Сергей съел без остатка всю ее шарлотку и на следующий день попросил приготовить ещё, она чуть со стула не упала и бросилась ему на шею обниматься, радостно пища что-то в ухо, а Сергей положил ладони ей на спину и заражался ее юношеским энтузиазмом. Как-то незаметно Станислава перезнакомилась со всей командой. Зураба и Мишико она поразила знанием каких-то национальных грузинских песен, и теперь два южных мужчины приносили яблоки и груши, чтобы покормить рыжего крысенка, а с родины привозили пару бутылочек хорошего вина, которые Стаська мирно оставляла у Сергея в кладовке «до лучших времен», потому что, как она выразилась, пить она не умеет и не любит. После того, как Стаська помогла Болошеву уладить конфликт с женой, тот тоже изрядно потеплел к ней и каждый раз, заходя в зал и видя ее, трепал по солнечно-рыжим волосам и потом выслушивал от неё деланно-недовольные крики, что она полчаса провела у зеркала, заплетая эту дурацкую косичку, чтобы Сергей не ругался. Жар оказался ценителем высокой поэзии и часами рассуждал со Станиславой о рифмах Байрона и слоге Шекспира. Стаська тогда процитировала что-то из одной комедии, и Алжан упал замертво, сражённый в самое сердце, проникся к девчонке братскими чувствами и нет-нет, да и приносил ей томик Бунина или Лермонтова почитать. Едешко, изначально отнёсшийся к Стаське с некоторым пренебрежением, дескать, что тут эта пигалица забыла, растёкся лужицей тёплого воска, когда Стаська с ходу ему выдала все баскетбольные термины, а Сергей постарался, чтобы она их выучила, а потом забросила идеальный трехочковый, чему тоже ее научил Сергей. Но, к слову, кроме трехочковых она больше ничего в баскетболе не умела, зато по волейбольному полю летала ракетой, снося все на своём пути. Сашка Белов, вернувшийся после операции в команду, с завидной популярностью получал втыки от Станиславы за то, что не бережёт здоровье. Это лохматое чудо подлетало к двухметровому парню и за руки оттаскивало на трибуны, потому что «так надо, Саша, даже не думай!». Она же поддерживала его девушку, тоже Сашу, потому что этот идиот вдолбил себе в голову, что теперь жизнь его кончена. Все это Станислава сказала Белову по секрету, а Сергей болтливостью не отличался, поэтому тайна осталась тайной. Один Модестас так и ходил в присутствии Стаськи хмурым и злым, потому что он, в отличие от неё, отличался злопамятностью и удивительной вредностью характера. Модя отпускал едкие шуточки в сторону Станиславы, постоянно язвил и ругался на литовском, а Стаська загораживалась от него непробиваемым щитом из своего мандаринового счастья и кротко улыбалась снизу на его «дуру рыжую», но за спиной складывала своего дракончика, думая, что Сергей не видит. Все Белов видит, и даже чуть больше. А Модя постоянно шипел ему на ухо, что Стаська противная лгунья и обманщица, что у неё это на лице написано, но Сергей просто отмахивался, зная, каким противным бывает Паулаускас. Гаранжина Стаська боялась как огня, на трибунах в его присутствии сидела тихо, как мышь, стараясь лишний раз не чихнуть, а тот, глядя на то, как Станислава пинает Сашку и вытаскивает его из скорлупы, старательно делал вид, что не замечает ее вовсе, чтобы не смущать бедняжку, но иногда прикрикивал, когда она, совсем уж осмелев, смеялась так громко и заливисто, что перекрывала его голос. Как-то незаметно Стаська стала прыгать выше, бегать быстрее, ударять по мячу точнее. Сергей искренне радовался ее успехам, но, чем лучше получалось у Станиславы, тем чаще вспыхивала у его в мозгу фраза, что, когда она научится, ей придётся уйти. Нет бы ему додуматься, что это был просто повод, и что никуда она не уйдёт, но Сергей очень часто видел у Стаськи на лице выражение испуганной лани, которое не предвещало ничего хорошего, и относился к словам этим со всей серьёзностью. Как-то незаметно в его холодильнике появились глазированные сырки. Стаська почти поселилась в его квартире, а приехавший Николай даже почти не удивился присутствию девушки в своем жилище, лишь недовольно поворчал, что она разбила его любимую чашку, неловко повернувшись. Она и с ним быстро нашла общий язык, и теперь приходила к нему домой даже в отсутствие Сергея. Все пропахло хлоркой и мандаринами, по утрам, ну, слишком уж часто по квартире летал запах блинчиков и счастья, а Сергей все чаще находил на ковре недлинные рыжие волосы и громко ругался. Тем не менее, каждый раз, заходя в магазин, он покупал эти дурацкие сырки, потому что Стаська будет рада. И она каждый раз подпрыгивала от радости, найдя их в холодильнике. Сергей уже привык просыпаться не под пикание будильника, а под ее пение на кухне, а если ему удавалось встать раньше неё, то он абсолютно не удивлялся, видя рыжую макушку на диване. Как-то незаметно Сергей прочитал все Стаськино собрание сочинений Лондона и перешёл на русских классиков, но они ему нравились куда меньше, и тогда Стаська подсунула ему Генри, Мопассана и По, и Сергей пришёл в дикий восторг от этих книг. Ту книжку на английском Станислава слёзно умоляла его отдать, потому что это подарок матери, и даже притащила ему точно такую же, но на русском, а Сергей пожал плечами и с чистой совестью отдал ей томик, умолчав, что нашёл там своё имя. А потом ещё час успокаивал Стаську, которая ему слезами всю кухню залила. Как-то незаметно Станислава заняла все место в жизни Сергея. Она приходила и мыла посуду, потому что хотела, туго перебинтовывала ему колено и наносила какие-то мази, которые здорово помогали. Сергей уже ни дня не мог прожить, чтобы не увидеть хитрую мордашку маленького крысенка, выглядывающую из-под локтя. С той игрушкой из Америки Стаська, кстати, не расставалась, крысенок постоянно лежал у неё в портфеле, Сергей сам видел много раз, как она спит с ним в обнимку. Как-то незаметно Станислава осунулась и похудела, щеки ввалились, при каждом движении на руках проступали тонкие маленькие косточки, а острые коленки иногда пребольно впивались Сергею в тело, оставляя после себя весьма болезненные синяки. Синие глаза, и без того похожие на наивные незабудки в руках ребёнка, на исхудавшей мордашке светились, как два ярких сапфира, не теряя при этом своего неповторимого счастливого отблеска. Сергей не знал, почему Стаська так изменилась. Ела она нормально, варенье в два счета умяла, макароны тоже хомячила будь здоров, а рёбра можно было пересчитать, да и ключицы, раньше едва заметные, сейчас двумя палками изгибались к плечам, а на шее болезненно проступили вены. Сергей хотел бы обратить на это больше внимания, но списал все на стресс и постоянные тренировки. Как-то незаметно Сергей стал обращать больше внимания на эмоции Станиславы и раскрыл для себя, что она вовсе не такая беззаботная, в ее глазах время от времени появлялось что-то невозможно потерянное и очень болезненное, но Сергей никогда не спрашивал, что именно. Захочет – расскажет, он не Стаська, чтобы клещами тащить из человека информацию. А она просто иногда замолкала, минуты на две, будто уходила куда-то мыслями, а возвращалась уже вновь звенящим колокольчиком, ярким и настоящим. Как-то незаметно Сергею захотелось назвать ее Стаськой, просто и легко, а не этим длинным и официальным «Станислава», но она всегда звала его Сергеем и только Сергеем, не ударяясь в фамильярство, и Сергей даже немного робел от такого и продолжал величать ее Станиславой. Как-то незаметно подкрался 1972 год и олимпиада в Мюнхене.