Свет проклятых звёзд

Она помнила. Бессмертный и могущественный когда-то дух Айну, избравший путь подчинения и оказавшийся облачённым в искажённую плоть, хранил в себе все события Арды и даже те, что случились до её зарождения. Волей Сильного, создававшего иллюзию Сильнейшего, дух из Творца превратился в Поглотителя. Очищая уничтожать, уничтожая очищать — это ли не величайшее благо в мире, где каждый ошибается и создаёт столь много ненужного или даже вредного? Она помнила миг своего облачения в плоть, помнила вкус первых «ошибок»: твёрдое, с шорохом и хрустом рассыпающееся каменное крошево, мешающееся на пути. Потом было мягкое и липкое, бесследно истлевающее во чреве-пустоте. Было «гнилое», как называл нечто высохшее или, наоборот, чавкающее и сочащееся, Сильнейший. Было многое. Однако, вечная жизнь слабого Айну в теле паучихи-чистильщицы однажды необратимо разделилась на «До» и «После», превратилась из обычного голодного рысканья в невыносимый, выжигающий волю кошмар. Есть! Есть! Есть! Сейчас! Сейча-ас!!! Бесконечные поиски, попытки схватить любой предмет рядом, закинуть в пасть… Но это всё не то! Не то! «Капля за каплей, Росток за ростком Поднимутся Древа в сиянии…» Где найти сок Телпериона и Лаурелин?! Где?! Остальное отвратительно! Не то! От него сводит плоть, голод невыносим! «Слёзы — росой: Золотом, серебром, Мудростью, благом, познанием». Всё не то! Только одно вкусно! Лишь одно способно утолить жажду! Где?! Унголиант помнила всё. И память чётко заверяла: росы больше нигде и никогда не будет в том первозданном виде, в каком она струилась по стволам Древ и валинорскому холму. Нигде. Никогда! Не-е-ет! Отчаяние и голод скручивали нутро, паучиха в отчаянии искала снова. Сильмарили, Сильмарили, Сильмарили… Как их заполучить?! В них тот самый свет! Они вкусные! Они утолят жажду! «Свет в Арде священен, его благодать В сердцах и глазах воссияет. Не рушить он призван был, но создавать, Одаривать всех, кто желает». — Я желаю! Я! — шипение превращалось в отчаянный свист. — Я! Она помнила вкус крови эльфа, впитавшего свет Телпериона и Лаурелин. Помнила и искала. Хоть немного! Хоть каплю! Но всё было не то. Каждый встречавшийся на пути двуногий не давал и кратковременного насыщения. Не то! Всё не то! Несмотря на страшные муки, хотелось жить. Вопреки голоду и отчаянию, вопреки воле Сильнейшего. Жить! И наесться. Бежать от огненных Айнур через леса и пустоши оказалось страшно — не покидало чувство, что безжалостные сородичи преследуют, хотят убить. Лишь в пещере под высоким берегом какой-то реки удалось спрятаться и успокоиться. Всё съеденное по дороге сюда ничуть не помогало утолить голод, поэтому Унголиант продолжила искать. Муки не прекращались. Грунт, растения, вода, ракушки, птицы, гады… Не то! Охотники, звери… Не то! Не то! Не то! Где же, где же хоть капля росы Древ?! Унголиант помнила, как однажды поняла — в ней зародилось потомство. Изумление быстро сменилось догадкой — причина его появления та же, что и в случае с ростом. Да, Телперион и Лаурелин щедро поделились своими способностями, в том числе — к выращиванию плодов. Поделились. Щедро. Роса! Паучиха посмотрела на свои лапы. Они ведь пропитаны тем, что столько времени безуспешно искалось! Может быть… «Капля по капле, Тьме вопреки, Рост и цветенье воспрянули. Золотом и серебром лепестки. Жизнь сохранить — вот что главное». Есть себя оказалось слишком страшно, однако покусывать, чуть повысасывать — почему нет? Голод и жажда многократно пересиливали боль, а столь желанная роса, внезапно обретённая, заставляла забыть обо всём. Унголиант помнила, как в её пещеру прибежала невкусная двуногая еда, как удивились эти тусклые эльфы, увидев чудовище с полуотгрызанной лапой. Паучиха съела всех, кого поймала, а спасшиеся больше не вернулись, но они и не были нужны — в них нет ни капли вожделенной росы! Зато первые кладки оказались пропитаны живительной влагой, и Унголиант поглощала детёнышей с отчаянным наслаждением. В ожидании нового потомства паучиха снова грызла лапы, а потом ела кладки, однако каждая последующая оказывалась менее пропитанной соком Древ, нежели предыдущие. Нет! Почему! Не пропадай! То и дело охватывала паника, две передние лапы укорачивались всё быстрее, несмотря на продолжающийся рост. Унголиант увеличивалась не столь быстро, как в первые дни после испития сока Телпериона и Лаурелин, однако пещера становилась маловата. Бросив несколько невкусных кладок, паучиха поковыляла, прихрамывая, на поиски нового жилья. На пути снова встретились двуногие. Напали. Кто-то стал едой, кто-то нет. Но это не имело значения, поскольку Унголиант вдруг услышала и всей плотью и даже духом ощутила возрождение самой вожделенной пищи во всей Эа! Капля по капле! Тьме вопреки! Рост и цветенье воспрянули! Золотом и серебром лепестки. Свет подарить — вот что главное! — Где?! — заметалась во тьме бывшая прислужница Мелькора. — Где?! Моё! Хочу! Дай! И вдруг увидела медленно поднимающийся под купол неба серебристый цветок в зачарованной ладье. Издав свистящий чудовищный вой, Унголиант понеслась в сторону скал, взобралась на вершину совсем невысокой горы и принялась прыгать, размахивая обгрызанными лапами. Монстрице казалось, что над ней издевается весь мир, дразня вожделенной едой, но не давая даже крохи, даже капли. Уверенная в намеренном издевательстве Айнур над несчастной отвергнутой помощницей, паучиха стала отчаяннее грызть себя и сосать по капле наполнявшую тело жидкость. А когда в небо поднялась Майэ Ариэн и залила всё вокруг обжигающим страшным жаром, Унголиант с воем кинулась спасаться в новую большую пещеру. Здесь оказался чистый источник, чуть солоноватый, совсем не похожий на росу Древ, но почему-то его воду тянуло пить. Паучиха чувствовала, как быстро стало расти внутри неё потомство и надеялась, что детёныши впитают свет серебряного цветка, поскольку ночью выбираться из укрытия удавалось. Очередным утром, когда кошмарный рассвет почти сменился чудовищным жаром, Унголиант доковыляла до пещеры, но протиснулась в неё с огромным трудом: похоже, вода и свет цветка Телпериона всё-таки влияли на потомство и саму паучиху, заметно ускоряя рост. Спрятавшись от двуногих, монстрица принялась поглощать породу вокруг себя, но вдруг поняла, что не в состоянии повернуться — застряла. Неужели так распёрло из-за яиц?! Попытавшись выбраться из каменного плена, Унголиант заёрзала, свод пещеры задрожал, однако не порушился и даже не дал трещину. Изнутри всё сильнее распирало, боль пересилила голод, паучиха принялась страшно визжать и выть, молотя тем, что осталось от лап по стенам укрытия. Во чреве росло, билось, пульсировало, увеличивалось чудовищно быстро; застрявшая в каменной тюрьме монстрица издала истошный вопль, и её тело лопнуло надвое, словно переспелый плод. Вывалившиеся на камни яйца, покрытые густой слизью, запульсировали медленнее, спокойнее, словно чувствовали — их уже никто не съест, и, если суждено будет стать чем-то большим, нежели склизкий кругляш, то пиши хватит надолго — вон, какая огромная туша валяется. *** В пещеру проникнуть удалось не сразу. Эльфы боялись заблудиться, поэтому осторожничали. Они знали — их оружие бессильно против каменного лабиринта. Медленно, шаг за шагом, охотники добрались до подземного ручья и, осветив своды факелами, ахнули — перед ними среди каменных арок лежали останки огромной паучихи. Судя по всему, кто-то съел всё, что смог откусить. — Убираемся отсюда, — скомандовал главный в отряде. — Я предпочту думать, что монстр сожрал сам себя. Он же жрал свои лапы, мы видели. Ненасытная тварь! Собратья согласно кивнули и поспешили выйти к дарованному Арде Творцами яркому дневному свету — прекрасному, коварному и животворящему.