Свет проклятых звёзд

Погода резко испортилась. Весенний день, начавшийся с безоблачного рассвета, вдруг взвыл ураганом, в почерневшем небе засверкали молнии, одна небесная плеть стеганула ближайшее к веранде дерево, и внутри треснувшего с ужасающим грохотом ствола вспыхнул огонь. Алмарил равнодушно посмотрел в окно на погибающую осину. Хозяева дома, где уже полгода жил таргелионский принц, спешно загоняли в безопасные сараи домашнюю птицу и скот, созывали детей, ставили под водосточные трубы вёдра. Закрывая от ветра ставни, эльф увидел во вспышке молнии засиявшие белым чёрные облака, принявшие облик ребёнка, корабля, боевого шлема и дракона. Разыгравшееся воображение заставило вспомнить Тинвен, Алмарил ощутил неприятный укол совести. Может, отправить ей мирианов? Но с чем тогда самому оставаться? Уехав из Дортониона, сын Морифинвэ Феанариона решил съездить в Дор-Ломин, чтобы выяснить, каким образом там готовят воинов. Не отдав неожиданной любовнице и половины обещанного, Алмарил чувствовал себя последним дураком, однако просить у кого-либо помощи было неописуемо стыдно. Но и не продавать же последнее, чтобы вновь бегать в одном одеяле! Нанявшись вместе с сопровождавшими воинами на работу к гномам, обустроившим на границе Дор-Ломина несколько мастерских, Алмарил пытался просчитать, какая система оценки товара выгоднее: старая, которой до сих пор пользовались в Хитлуме, или новая. Когда таргелионский принц ещё только собирался в Дортонион, лорд Маэдрос сказал занятную вещь: «Возьми серебряный слиток и запиши его в эту грамоту с печатью Нолофинвэ. Так как у нашего главного нолдорана мирианы не в ходу, он до сих пор вынужден всё оценивать по весу драгоценных металлов или камней. Это не всегда удобно, поэтому возьми ещё и мирианы, но за них оставь подпись в книге у Телперавиона, о которой, кстати, Нолофинвэ не знает. Мы ведь его подданные, поэтому тоже обязаны использовать только натуральный обмен». По словам и, главное, интонации дяди выходило, что оценка по весу кажется неудобной и ненужной, но ведь с помощью неё гораздо проще обмануть и нажиться! Так ли в проигрыше Хитлум, не признавая мирианы? Вдруг ужаснувшись, что размышляет, возможно, как отец, Алмарил понял — он всем своим существом ненавидит родителя и готов броситься на него, словно взбесившийся зверь. Письмо составилось само собой, птица улетела, как только стиха буря. Когда уже ничего нельзя стало исправить, таргелионский принц вдруг захотел, чтобы свершилось чудо, и послание не дошло, однако понимал — дело сделано, теперь можно лишь попробовать извиниться, но… Зачем? Это уже ничего не изменит. Лучше заработать мирианов или новый слиток, а после вернуться в осадный лагерь. Возможно, тогда перестанет быть стыдно за собственное жалкое существование. *** Галенлиндэ обняла Вирессэ, губы супруги Питьяфинвэ дрогнули, однако она не заплакала и продолжила улыбаться. — Я не вижу смысла здесь сидеть и ждать, — вздохнула королева, смотря невестке в глаза, — я должна вернуться к семье и своему народу, но ты, знаю, всё преодолеешь. Уверена, мы ещё встретимся, и у нас будет много причин для весёлого праздника. Удачи. Обняв свекровь на прощание, Вирессэ вытерла слёзы, однако глаза снова намокли. То, что мать Карнифинвэ внезапно осознала бессмысленность нахождения в Химринге именно после появления в крепости лорда Маэдроса семьи Глоссара и Арминаса, наводило на худшие мысли. Неужели ради спасения всех этих эльфов и самой Вирессэ потребовалась жертва? Неужели возлюбленный супруг обречён, и это приняла даже та, кто его родила?! «Ты неправильно оцениваешь ситуацию, принцесса, — то ли лгала, чтобы успокоить, то ли искренне так думала леди Туивьель, — в понимании верховного нолдорана Химринг — что-то вроде тюрьмы для самых страшных преступников, которых приговорили к смерти, но решили немного отсрочить неизбежное и заставить неугодных погибнуть на передовой, вместо более ценных для правителя эльфов. В понимании Хитлума семьи предателей сейчас отбывают суровое наказание». Очень хотелось заявить, будто где угодно лучше, чем в заложниках у потерявшего честь, уважение народа и власть правителя, но вовремя вспомнилось — избранница лорда Маэдроса может рассказать о тех местах, где намного страшнее оказаться, нежели сидеть взаперти во дворце, поэтому супруга принца Карнифинвэ промолчала. В конце концов, случалось не только плохое. Как бы то ни было, воссоединившись с родными, Глоссар вроде бы стал чувствовать себя гораздо лучше, воспрял духом, и теперь весь Химринг пел его песню: «Сколько снега в полях намело! И меж стен воют ветры шальные. Оторнор, наше время пришло! Вместе встанем кордоном единым! Не надо говорить, что кончен пир, Не надо в нашем деле точку ставить. Кто сердцем любит данный Эру мир, Тот будет вечно Феанаро славить! Наш звёздный стяг! Ало-звёздный наш флаг! Ты проверен в боях и в походах! И с падения тьмы в дни Исхода С нами свет, что даёт звёздный флаг! Сколько нас уже пало во тьму В битвах с Морготом, кровь проливая! Братья! Видите, Арда в дыму! Но победа за нами, я знаю! Ещё великий час к нам не пришёл, Ещё войну враги не проиграли. Но звёздный флаг узрит с небес орёл! Настанет день, которого так ждали! Наш звёздный стяг! Ало-звёздный наш флаг! Ты проверен в боях и в походах! И с падения тьмы в дни Исхода С нами свет, что даёт звёздный флаг! Оторнор, ало-звёздный наш флаг Над великою крепостью реет. Мы не сделаем в сторону шаг, И пусть Клятва в бою нас согреет. Не надо говорить, что мы уйдём, И знамя наше волны похоронят, Что кровь свою напрасно мы прольём, Что все забудут нас и вряд ли вспомнят Наш звёздный стяг! Ало-звёздный наш флаг! Он проверен в боях и в походах! И с падения тьмы в дни Исхода С нами свет, что даёт звёздный флаг!» Вирессэ очень хотела, чтобы Карнифинвэ услышал эту песню, но пока нельзя было даже отправить письмо. «Справедливое, дозволенное… — придя в себя после радостной встречи с близкими, Глоссар попытался поддержать едва не падавшую духом жену хитлумского заложника. — Когда во время Исхода от Феанаро Куруфинвэ уходили подданные, заявляя, что выбирают своим предводителем Нолофинвэ или Арафинвэ, к этому относились с пониманием. Конечно, Огненный Дух такой злой, бескомпромиссный, и сыновья у него тираны! Заставляют тренироваться, жить строго по часам, быстро собираться в путь и отдыхать недолго. Конечно, любой от таких чудищ сбежит! Тех, кто отрекались от Арафинвэ, тоже понимали, мол, глава Третьего Дома никак не может определиться, с кем он заодно. Если он Нолдо и с Нолдор, то почему не помог братьям в Альквалондэ хотя бы после битвы? Если он Тэлеро, как и его жена, почему не помог подданным Ольвэ, ведь у Третьего Дома огромное войско! Он обязан был прогнать убийц своего народа, жестоко им отомстить! Если Арафинвэ — Ванья, в таком случае, куда он вообще собрался? Ингвэ изначально дал понять, что его народ всегда был и вечно будет на стороне Валар. Зато тех, кто уходили от Нолофинвэ, порицали. В этом был и мой вклад тоже, мы с Акларикветом и другими менестрелями постоянно ходили в народ и пели правильные песни. Понимаешь, да? Понимаешь, откуда произрастает справедливость? Нолофинвэ до сих пор пытается сохранять тот созданный песнями статус, но Тема Власти не может звучать одна, ей нужен аккомпанемент. Его-то верховный нолдоран и лишился, когда поступил слишком низко для эльфийского владыки. Тема угасла не сразу, она звучит до сих пор, но знай, Девушка-Апрель, однажды музыка нечестного короля смолкнет, и ты снова обнимешь любимого супруга». Вирессэ улыбнулась воспоминаниям, но реальность заставила болезненно поморщиться — леди Галенлиндэ уехала. Она больше не верит в лучшее, и это по-настоящему страшно. *** Как обычно, взяв письма и доклады в постель, Эльфандис принялась читать записи и готовить ответы, думая, как ловко её король-муж умеет перекладывать ответственность на всех вокруг, раздавая дела, а себе оставляя право ходить или сидеть с умным видом и время от времени произносить многозначительные короткие речи, которые просто обязаны изменить мир. Только почему-то не меняют. — Здесь нужна подпись, — протянула Эльфандис мужу свиток. — А здесь — печать. И здесь подпись. Макалаурэ, традиционно обнажённый у окна, нехотя отпустил из трепетных объятий арфу, похожую на венок из дикого винограда, и не глядя расписался. — А если бы там был приказ о сдаче твоих земель Морготу? — удивлённо подняла брови жена короля. — Или твоё отречение от короны в пользу Нолофинвэ? Или в мою? Или твоё изгнание на север? Владыка Поющей Долины равнодушно пожал плечами: — Я привык доверять той, с кем делю постель, не только самые чувствительные места на теле, но и всё, что связано с моей судьбой. Если же ты всё-таки предашь меня, что ж, значит, так тому и быть. — Мне иногда кажется, что ты именно этого и ждёшь, — голубые глаза Эльфандис зло вспыхнули. Слишком тускло — не по-валинорски. Но так притягательно! — Возможно. — Тебе правда всё равно?! Ты не понимаешь, какая на тебе ответственность?! А если твоё королевство, которое, между прочим, важный пограничный рубеж, одна из главных крепостей на пути вражеской армии, к тому же ценнейшее звено в цепи осады, окажется в руках подлеца?! — супруга короля сжала кулаки, откинулась на подушки, и округлившийся живот под шёлком и кружевом сорочки стал заметнее. — Уверена, если бы ты не был сыном Феанаро Куруфинвэ, не видать тебе ни трона, ни верных! — Ни тебя, — печально, но равнодушно вздохнул Макалаурэ, нежно лаская струны. — Но, возможно, так было бы лучше для всех. Я бы просто скитался где-нибудь, не называя своего имени, зарабатывая на скудную еду никому не интересными песнями. — Ладно, — ловкие руки эльфийки взялись за стопку бумаги и свитки, — я поняла, что придётся всё делать самой. — Ты потрясающе мудра, любовь моя, — голос менестреля стал бархатным. — Я придумал, как рассказать нашей будущей малышке о войне и о мемориале. Послушай. Отвлекись от моих государственных дел и просто побудь поклонницей песен своего мужа. Для меня это намного важнее и приятнее. Не в силах спорить, Эльфандис просияла и отложила записи. — Здесь была прекрасная долина, — зазвучали сначала только слова без музыки. — Здесь сады весною расцветали, Осенью от яблок ветки гнулись… А теперь торчат лишь головешки. Здесь на площадях фонтаны били, Средь цветов, смеясь, играли дети, О любимых девушки вздыхали… А теперь чернеет пепелище. Низкий звук самых толстых струн загудел тихо, угрожающе, словно подземный рокот или приближвющийся топот вражеского войска. — Здесь резного мрамора ступени, Мостовые, как узор цветочный, Словно шёлковый ковёр, газоны… Были. А теперь лишь нечистоты. Здесь стояла крепость, словно в сказке, Как живые, статуи на стенах, Стройные колонны между арок… А теперь здесь только горы щебня. Музыка заиграла громче, пронзительно застонали тонкие струны. — Здесь лавиной орки наступали, И сражались верные бесстрашно, В битву шли под красно-звёздным флагом… И теперь здесь братские могилы. Здесь на склонах рощи зеленели, Здесь со скал срывались водопады, Здесь была Поющая Долина… А теперь она — Дыра Маглора! Рокотом и воем оборвалась мелодия, последний аккорд прозвучал насмешливо. — Будет очень сложно объяснить ребёнку, что жить в «пробоине» не позорно, — скривилась Эльфандис, придумывая, как правильнее похвалить песню: словами или ласками. Живот пока ещё ничему не мешает. — Позорно — подчиняться такому владыке, как Моргот, Манвэ или Нолофинвэ. И Тингол, пожалуй, тоже. А если не нравится родная земля, всегда можно переехать. — А в другую Арду переехать можно? — Наверное. Но я бы пробовать не стал. Макалаурэ вдруг замолчал, посмотрел в окно, потом на арфу. — Знаешь, любимая, — сказал он то ли инструменту, то ли жене, — я давно не брал в руки Меч Песнопевец, давно не тренировался, и это плохо, но… Я не хочу вспомнить, как это — проливать кровь врагов, не хочу ощутить эту сладость убийства, которая меня пугает до дрожи. Я хочу навсегда забыть, что умею отнимать жизнь, и что мне это не претит. Но ведь это невозможно, правда? Моргот может напасть, и я снова стану полководцем. — Хочешь, чтобы и это я делала за тебя, да? — Эльфандис расхохоталась. — Какая ты мудрая! — засмеялся Макалаурэ, садясь на постель рядом с женой и прислоняясь ухом к выпуклому, идеально круглому животу. — Кстати, я краем глаза заметил в одном из документов, что Дортонион хочет поставлять нам больше чего-то ценного. Ты ведь согласилась? Я это уже подписал? Королева сделала очень загадочное лицо, разложила перед собой на шёлковом белье бумаги. — Твоя песня, — сказала она, — прекрасна, как всегда. Нет, даже не так. Она — лучшее, что я слышала в жизни. Сочини ещё что-нибудь, пожалуйста. Прямо сейчас.