Свет проклятых звёзд

Лес изменился, и от этого становилось страшно. Раньше окрестности слияния Сириона и Нарога звенели особой таинственной магией, ощущалось таинство, к которому хотелось прикоснуться, а теперь мир словно истлевал на глазах. Даже дивное озеро Иврин иначе сияло в лучах дневного светила. Всё вокруг полнилось пугающей тоской предчувствия скорби, однако это было не угнетающее чувство — оно толкало вперёд — отступать некуда, будущего нет, значит, надо жить сейчас, пока сердце бьётся и способно любить. Пока есть, кого любить. Ведь от самого ценного внезапно могут остаться только воспоминания, значит, надо постараться сделать всё, чтобы память не ранила, и картинки из прошлого радовали глаз. Вспомнилось множество брошенных картин. Гвиндор почувствовал неприятный комок в горле. В последнее время дела в Нарготронде шли странно. Совет лордов отправлял дюжины одинаковых писем соседям, снова и снова откладывая решения торговых вопросов, либо перенаправляя послания в Дортонион. Разумеется, понятливые соседи писали в Нарготронд лишь из-за изначального договора о том, что все решения принимает только король, находящийся в тайном городе, а точную копию текста отправляли потом в Сосновый Край якобы лорду Ангарато. Глупость какая-то! Зачем этот фарс? Возрождая в памяти ничего не решающие собрания, на которых лорды почти не разговаривали друг с другом, лишь слушали очередные доклады о строительстве коридоров, поиске воды и проверке воздуховодов, Гвиндор, сын Гуилина почти с благодарностью подумал о грубо высказавшем своё мнение Элендиле, приехавшем из «сторожевой крепости». «Мне необходима свежая кровь, — заявил смотритель поселения Фирьяр. — Большинство людей на моей заставе — родственники, поэтому всё больше рождается уродов. Телесных. Душевных и без того хватало, но они хотя бы могли держать в руках оружие! Я получил разрешение короля собрать отряд и отправиться на поиски дикарей». «Друг мой, — Миньятолос тогда встал с места и очень многозначительно посмотрел на собравшихся, — с таким отношением к Младшим, боюсь, ты притащишь новое население силой, и возьмёшь не самых лучших. Потому что не веришь, что лучшие среди смертных вообще есть». «Я бы попросил не тебя, а Эрьярона, — хмыкнул Элендил, — но он, увы, уехал. И тоже по делам смертных. Лучших из них». Гвиндор улыбнулся. Отсутствие в Нарготронде разведчика, с которым вышел крайне неприятный конфликт, придавало уверенности в себе, однако необходимость слушать указы принца Тьелперинквара, который почему-то лучше всех знал, как украшать новые коридоры, уже давно наскучило. «Мы поедем с тобой, — вызвался Индвэ, говоря о себе и сыне, при этом многозначительно смотря на внука в ожидании согласия отправиться вместе. — И позовём Гельмира. Он нам поможет». Если бы дед этого не сказал, Гвиндор, вероятно, согласился бы, но теперь… Старший брат будет блистать знаниями и мудростью! Все станут слушать его, открыв рты! «А что останется мне?» «Ты можешь не ехать с нами, — вспомнились слова матери, в последнее время крайне задумчивой. — На поиски смертных. Но, пожалуйста, отправься вместе со мной к Таварим. Вдруг больше никогда не удастся встретить родню? Знаешь, мне казалось, я в любой момент могу приехать к ним, поэтому не ездила. Зачем спешить, если впереди неизменная вечность? Но это оказалось не так». Что-то внутри словно перевернулось от её слов. Не сразу, нет, но ощутился некий надлом, будто в механизме треснула одна из важных деталей, и дальнейшая работа медленно начала разрушать всю конструкцию. «Прошлое не воротится, И не поможет слеза…» Однажды эта песня всколыхнула желание бороться за любовь, и лорд Гвиндор уже почти поехал на Тол-Сирион, но сначала решил всё-таки написать письмо. Не с извинениями, конечно. Ответ пришёл не сразу, и на остров снова полетело послание. И опять. И опять. Поездку можно и отложить, ведь как встречаться, если даже на бумаге никак не получается договориться? Зачем спешить, когда впереди неизменная вечность? «Прекрасная принцесса Фаэливрин», — обращался нарготрондский лорд к возлюбленной, вспоминая солнечные блики на волнах озера. Неизменно прекрасного… Но теперь другим стало всё, и повреждённый механизм развалился на куски. «Твоей станет самая лучшая дева!» — гордо говорила мама, но… Какая она — лучшая? Можно ли считать таковой Финдуилас? И кто решает, какая дева совершеннее остальных? Наверняка, супруга Гельмира — идеал. Но она абсолютно не привлекательна! Ветер принёс ароматы трав и запах воды. Гвиндор вдруг подумал, что слишком долго старался выглядеть лучше других, быть для Фаэливрин недостижимым совершенством. А если она увидит изъян? Нет, увидеть не сможет, но если придумает? Если перестанет считать любимого безукоризненным? Может быть, снова написать письмо? Нарготрондский лорд остановился. По небу спешно проплывали облака, поверхность озера то вспыхивала золотом дня, то гасла, тускнела, теряла блеск. — Даже Иврин сияет не всегда, — прошептал эльф, вспоминая ракушку, в которой, возможно, прячется жемчужина. — Но воде можно выглядеть, как угодно. Посмотрев на сына, Ауриэль поманила его под сень вековых деревьев. — Мы с тобой найдём дикарей раньше, чем твой папа, — улыбнулась Тавариль. — Потому что он ищет вслепую, а нам скажут, куда идти, Хранители Леса. Эльфийка защебетала голосами птиц, в ответ прошелестели дубы и далёкие сосны, отозвались сойки. А потом воцарилась тишина. *** Жизнь стала кучей бумаги. «Прекрасная леди, надеюсь, ты сама и в одиночестве читаешь моё письмо, чтобы никто не мог неверно истолковать мои слова. Я желаю, чтобы ты справилась с этой задачей сама». «Конечно, мой лорд, я обучена грамоте, поэтому читаю и пишу письма в одиночестве. Как ты мог усомниться?» «Ты даже не спросишь, почему я до сих пор пишу тебе, ведь вокруг столько прекрасных Эльдиэр?» «Потому что превыше красоты лорд Гвиндор ценит доброе любящее сердце?» «Я даже хотел приехать на остров-тюрьму, но подумал, что нет смысла спасать принцессу из заточения, если она сама стремится быть пленницей. Говорят, Эру Илуватар подарил своим Детям волю к свободе. Только, похоже, дары достались не всем. Или некоторые Эльдиэр оказались слишком рассеянными и потеряли даже самое ценное». «Самое ценное — это любовь, лорд Гвиндор». «Любовь без свободы — мучение, леди Фаэливрин». Да, мучение. А жизнь — просто куча бумаги. Чистой и исписанной, выброшенной, сожжённой, аккуратно сложенной в конверт или свёрнутой в свиток. Листы, листы, листы. И чернила. Тенгвы и рисунки. Слёзы и усталость. Ради чего, мама? У тебя ведь было не так! — Ты тоже хочешь лишиться самого прекрасного в супружестве?! — воскликнула на осторожный вопрос Толлунэль. — Тебе тоже нужно швырнуть к ногам кучу даров и приказать: «Выбирай!»? «Лучше уж так, мама». Ветер с реки стал холодным. Дописав очередную бессмыслицу для отправки в Нарготронд и дождавшись, когда родительница вспомнит, что у неё есть не только дочь, но и сын, а главное — муж, Финдуилас пошла погулять по крепостной стене. Осень подступала незаметно, однако уже чувствовалась в воздухе, и первые пожелтевшие листья давно опали. — Моя жизнь — игра для всех, кроме меня, — вздохнула принцесса, посмотрев на сереющие волны. Прыгнуть бы и поплавать в холодной воде, ощутить страх и веселье! Но нет, платье же намокнет. Вдруг запели рога. Кто-то приехал? Судя по сигналу, не торговцы. Но кто тогда? Финдуилас не была уверена, что ей на самом деле интересно, кто скачет по противоположному берегу к переправе, но всё-таки обернулась, присмотрелась и ахнула. — В Нарготронде закончились чернила! — крикнул эльф с гербом Дома Гуилина на груди. — Приветствую, прекраснейшая принцесса! Меня прислал лорд Гвиндор. За тобой. Сказал не возвращаться без лучшей эльфийки Арды. Растерявшись из-за нахлынувших эмоций и вопросов: «А почему лорд Гвиндор не приехал сам?», «Мне надо к нему бежать?», «Может, отказаться?», «Брать с собой слуг и воинов?», «Мама должна ехать со мной?», Финдуилас застыла на месте, представляя, как бежит собираться в дорогу. Нет, идёт. Медленно. Вдруг закружилась голова, и принцесса расплакалась. *** Лес увядал. Но это не было обычное осеннее изменение природы — в воздухе чувствовалась тоска по прошлому без желания вернуться назад. Вспоминались стихи из дортонионской летописи: «Вроде каждому ясно на этой земле, Что за осенью время настанет зиме, А за вешними днями и лето пройдёт, И всему обозначен свой срок и черёд. Что-то было, сияло, пылало и жгло. Только всё отболело, остыло, прошло И ушло, и уже не появится впредь, Бесполезно скорбеть и не стоит жалеть. Но всё равно в душе твоей Живая память прежних дней Всё возвращает, как назло, И вновь волнует и тревожит. Всё, что давно уже прошло, Вновь возвращает, как назло, Живая память прежних дней, Хотя ничем помочь не может». Под ногами бежали ручьи, прыгали непуганные зверушки, то и дело щебетали птахи, предупреждая о чужаках. Ауриэль, привычная к магии родного леса, шла твёрдо и уверенно, а Гвиндор едва сохранял равновесие и чёткость зрения, поэтому пропустил момент появления троих Энтиц. Эльфийка сразу сказала, что пришла с сыном, у которого есть любимая, поэтому не стоит с ним заигрывать, однако, даже не поборов головокружение, лорд видел — великанши любуются им. — Это не Гуилин, — рассмеялась Ауриэль, — я вас не обманываю. Это мой Гвиндор. И у него действительно есть возлюбленная. — Пусть привезёт свою любимую сюда, — появившийся, словно из-под земли сероволосый эльф в коричневой одежде крепко обнял сестру. — Я правильно понял, что она ещё не невеста моему племяннику? Пусть обручатся здесь. В глазах Ауриэль полыхнула ревность, Тавариль натянуто улыбнулась, обернулась на сына, однако согласно кивнув. — Я не поеду, — гордо выпрямился Гвиндор. — Пошлю письмо в Нарготронд. Пусть кто-нибудь из слуг привезёт принцессу сюда. Брат матери переглянулся с Энтицами, одна из них наклонилась к молодому лорду, и сейчас стала заметна печаль в светящихся глазах, звучащая в унисон со скорбью увядающего леса. — В окне зимы костёр так светел, — медленно заурчала великанша, кладя на плечо эльфа нежную тяжёлую руку, — что сквозь него мерцают сны. А снег — всего лишь белый пепел, не долетевший до весны. От прозвучавших слов стало холодно. — И эта огненная вьюга — всего лишь глупая игра. Мы в наших снах сожгли друг друга, чтоб греться пламенем костра. Гвиндор внутренне содрогнулся. — Я — лорд Нарготронда! — выдавил он слова. — И не стану носиться, будто мальчишка за бабочкой, даже за королевой! — Цени любовь и ту, что готова её дарить, — проурчала Энтица, отворачиваясь. — Я. Не. Поеду! Ещё не придумав, какую реакцию ожидает, эльф посмотрел на мать и дядю и неожиданно для себя осознал: его никто не слушал, обсуждая уход из Белерианда части Энтов и предположительное местонахождение остатков дикарей, которых можно было бы забрать в лесную крепость-страж. — Не поеду! — повторил Гвиндор. Энтица проницательно взглянула на него и гортанно рассмеялась. *** Гельмир отложил письмо, посмотрел на супругу и сына. За окном усилился холодный осенний ветер, безжалостно срывавший умирающую листву с потемневших ветвей. Печальное зрелище, ещё более трагичное на фоне вечнозелёных неувядающих сосен. — Я должен помочь, Лайталиэль, — произнёс эльф извиняющимся тоном. — Ормир, если ты не согласен со мной, увези маму в Нарготронд. — Снова расставаться? — вздохнула Эльдиэ, покачав головой. — Зачем? — Потому что я не уверен в безопасности крепости, — Гельмир напрягся. — Понимаешь, моя душа, там и так не слишком занимались обучением смертных, а теперь появятся новые, совсем… — Дикие? — сын усмехнулся попыткам отца смягчить слова. — Неучёные, Ормир. Это новое поколение тех, кого уже нельзя обучить. Поздно. Но их детям я помочь смогу. И я должен… — Это будет шедевр в твоём исполнении, — улыбнулась Солмелиэ. — Я знаю. — Лайталиэль, — эльф смутился, — не надо. Слова о шедевре — просто глупые мечты. Мне пора повзрослеть, ты права. И мой долг — учить тех, кого другие наделять знаниями отказываются. — Надеюсь, ты поедешь не один? — Эльдиэ посерьёзнела. — Нет, со мной будет Ненарион. Я стану обучать счёту и строительству, а он — истории, музыке. Посмотрим, что ещё потребуется. Мы оба учтём прежние ошибки, не допустим повторения оплошностей. Я сделаю всё, чтобы не услышать от учеников, что чему-то их не научил! Сделаю всё, чтобы мои ученики не гибли в огне из-за пьянства и не становились причиной трагедий! Я никогда себе не прощу тот пожар! Гельмир замолчал так внезапно, что жена и сын удивлённо посмотрели на него, однако говорить эльф не продолжил. Ветер за окном подул сильнее, на стекле косыми стрелами заблестели первые капли дождя. А вдали полыхало зарево заката. *** Холодное влажное утро в зачарованном лесу внезапно запело голосами рогов, флейт и эльфийских менестрелей, между деревьев замелькали синие с золотом знамёна. — Наше слово — закон! — словно раскат грома, донеслась музыка. — Ослабеет дракон И осмелится биться едва ли. Словно муха он влип! И отныне в пыли Станет ползать, как прочие твари. Раньше сила была! Но чужая земля Для врага непокорна вовеки! И узнает дракон, Что беспомощен он, И себя ощутит человеком! И сквозь рассветный туман проступили силуэты всадников.