Свет проклятых звёзд

«Почему ты это допустил? Я ведь доверяла тебе! Я доверила тебе наших детей!» Сон был слишком реальным, и Нолофинвэ почти поверил, что жена рядом и в чём-то упрекает его. — Я всё исправлю, — прошептал король, не открывая глаз. — Политика Морифинвэ вредит ему самому, он настроил против себя всех, а значит, скоро разорится, и тогда Хитлум вновь воспрянет. Я снова стану великим правителем, Анайрэ! Моя слава затмит Феанаро! Ты знаешь, Аклариквет умеет воспевать своего владыку. Ты будешь гордиться мной! Все будут! Лицо супруги приблизилось, словно для поцелуя, однако губы к губам не прикоснулись. «Наши дети, Нолофинвэ! Дети! Финьо, Турьо, малышка Ириссэ. Я доверила их тебе». Король почувствовал тревогу и пустоту, из рук будто выскользнула шёлковая лента. «По лазоревой степи Ходит ветер молодой, С белой гривой до копыт, С позолоченной уздой. Монистовый звон Эльфийских стремян — Сияньем рождён И сумраком прян. Из кувшина через край Льётся в небо молоко. Спи, мой милый, засыпай, Скоро ехать далеко. Рассвета искал — Ушёл невредим, Меня целовал Не ты ли один? Там, у двери нолдорана выросла трава. Я ли не твоя стрела, я ль тебе не тетива? Ты — сердце огня,  Ты — песня знамен, Покинешь меня,  Ветрами пленён. Рыданием струн — В дорожный туман, Небесный табун, Тяжелый колчан. Чужая стрела, Исиль — пополам, Полынь да зола — Тебе, нолдоран. Тревожить ковыль тебе в других берегах, И золотом стыть тебе в далёких горах. А мне — вышивать  Оливковый лён, Слезами ронять Монистовый звон. Обручью костра Навеки верна — Уже не сестра, Уже не жена». В двери постучали, распахнулось окно, и в покои влетел конверт с чёрной лентой. В небе закричал орёл. Сон рассеялся, и не осталось ни образа жены, ни песни, ни письма, ни птицы. Только тишина. И одиночество. *** Лучи летнего солнца танцевали на ласковых волнах реки, после ночного дождя пышная зелень благоухала свежестью. Со стороны моста донеслось бодрое ржание, стук копыт и жутковатый смех. Куруфинвэ-младший Атаринкэ выглянул в окно кабинета. Неужели брат всё-таки соизволил подумать о делах королевства? Или просто так в гости прибыл? Планируя в ближайшее время снова отправиться в лес, третий и пятый Феаноринги хотели быстрее завершить неотложные дела, только никак не могли прийти к единому мнению ни по одному пункту длинного списка. Влетев в кабинет Куруфинвэ-младшего бело-красно-золотым вихрем, Туркафинвэ навис над столом и схватил верхние листы из внушительной стопки. — Эти проходимцы всё-таки подсунули тебе свои рецепты кислоты? — тоном обвинителя заявил он. — Нет, — спокойно поднял глаза на брата Атаринкэ. — Я сказал, что у них нет доказательств правдивости слов. Кинжал, подаренный мне той девой, тоже сделан Телхаром, поэтому у меня есть причины сомневаться в исключительности стали этого кузнеца. Хотя, не спорю, для гномьего изделия, Ангрист красив. — И почему тогда эти белегостцы до сих пор у тебя гостят? — Пусть. Мне тоже есть, что им продать. Повисла неприятная тишина, Туркафинвэ нашёл глазами вино, взял, выпил прямо из горлышка. — Финдарато снова пытается меня вразумлять, — нехотя произнёс третий сын Феанаро, — похоже, наш не в меру милосердный родственник не может смириться с тем, что никто не поддержал его благих начинаний со спасением несчастных дикарей от злого угнетателя. — Подойдя к окну и облокотившись на узорчатый мрамор, беловолосый Феаноринг скривился. — Как я понял, Финдэ не устроила забота Мелиан о дикарях. По всему выходит, что племя предоставили само себе, никому нет дела до его судьбы и развития. Как были неграмотные, так и остались. Внимательно посмотрев на брата, небесно-голубые глаза которого светились на пугающе бледном лице каким-то нездоровым блеском, Куруфинвэ покачал головой. — Я не за тем шёл в Эндорэ, чтобы нянчить дикарей! — выпалил Туркафинвэ. — Мы шли на родину предков, данную нам самим Илуватаром землю, чтобы править здесь! Но править равными! Быть первыми среди равных! — Я знаю, о чём говорил Финдарато, — Атаринкэ кивнул. — Он имел в виду строительство разветвлённого тракта от Химринга в Дортонион и к нам, который напрямую свяжет торговый путь и все основные горные разработки. Финдарато хочет отправить на стройку купленных у Морьо дикарей, поскольку своих ему, видимо, жаль. Дороги также требуют поддержания в хорошем состоянии, и наш родич верит, будто дикари способны с этим справиться при незначительном контроле. — Слушай, Курво, — едкая ухмылка Тьелко скривилась, словно он сдерживал плач, — в Валиноре, где прошла большая часть нашей жизни, мы доверяли и принимали помощь лучших или равных. Если кто-то из тех, кому я перепоручал часть своих дел, был хуже меня, то далеко не во всём! И не настолько! — До появления Моргота, в Валиноре у нас была спокойная безопасная вечность, — напомнил Атаринкэ, — даже несмотря на необычные проявления братской любви со стороны Морьо. Даже несмотря на отца. Нам не приходилось искать, договариваться, продавать и покупать ради выживания и войны. Мы могли попросить Майяр о чём угодно, и получали это. Но сейчас нам необходимо всегда иметь под рукой подготовленную сытую армию, и лично я не хочу считать каждый белегостский мириан и скудные хитлумские подачки, как Майтимо. — Маэдрос, — зло поправил брата Туркафинвэ. — Его здесь нет, можем называть, как угодно. — Значит, за глаза ты готов говорить о других даже то, что они просили не произносить? Как мило! Куруфинвэ посмотрел на брата осуждающе, мол, с каких пор ты начал отстаивать интересы Нельяфинвэ Руссандола? Всё поняв по взгляду, Тьелкормо усмехнулся. — Не уходи от темы, — Атаринкэ полистал бумаги, достал схему предполагаемого тракта: как расположены пути сейчас, и как планируется. — Нам некогда рассуждать о достоинстве помощников, нам нужна дорога. — Ты не понимаешь? Дорога, — Туркафинвэ вдруг осёкся, словно у него перехватило дыхание, — дорога — это не яма для отходов, которую, кстати, тоже можно выкопать так, что всё обвалится после первого же ливня! И она не должна находиться на площади перед дворцом! Дорога же должна быть надёжная, долговечная! А что могут построить эти недоделки? Расползающуюся кучу булыжников? Ты действительно хочешь пользоваться плодами их трудов? Тебе не кажется, что это то же самое, как и доверить младенцу ковать броню для армии? Чему смертные могут научиться за свою ничтожно короткую жизнь? А если их допустить до добычи ценных ресурсов, они примутся воровать! Вспомни, о чём говорил Айканаро! Ты хочешь лично копаться в карманах каждого рабочего алмазного прииска?! Или в его испражнениях?! — Да успокойся ты, — отмахнулся Атаринкэ. — Я тоже до сих пор не чувствую себя в Белерианде, как дома, но у нас нет выбора — мы должны принимать действительность такой, какая она есть. Такой, как есть… А какая она? Пронзив младшего брата убийственным взглядом нездорово блестящих глаз, третий Феанарион не сказал вслух о том, как устал от борьбы, не прекращающейся в глубине сердца. Борьбы, которая казалась тяжелее далёкой, скрытой за неприступными горами, войны с Морготом. Ириссэ… Ненавистная любимая женщина, что день за днём выпивала жизнь из отвергнутого, брошенного в тяжёлый момент изгнания «просто друга». Тьелко ни за что не поделился бы с не желающим уважать чужое мнение братом опустошённостью, ощущением, будто Ириссэ черпает по капле душу влюблённого эльфа, живёт за счёт его боли и тоски. Ириссэ! Она знает — «просто друг» не осмелится оборвать связь между ними. Не хватит сил. Ему слишком дорога эта ниточка в счастливое прошлое. — А какая она, эта действительность? — с трудом выдавил из себя слова Туркафинвэ. — Какая? Что я должен принять? Смертных? Факт, что эти нелепые существа живут со мной на одной земле? Что я должен делить с ними Арду? Это принять, да? — Да, — просто ответил Куруфинвэ. — Не знаю, как ты, но я выбора не вижу. — А я вижу, — беловолосый Феаноринг отпил вина, взгляд стал менее пугающий. — Если Маэдрос и Ном не брезгуют использовать труд больных и убогих, пусть на их территории хоть орки строят. А в Химладе работать будут только мои… Наши подданные. — Полагаю, есть смысл спросить подданных, — начал осторожничать, однако не уступал Атаринкэ. — И ты неправильно понимаешь ситуацию. Лишая смертных работы, мы обрекаем их на крайне жалкое, в сравнении с нами, существование. Если, как ты говоришь, они поголовно воры и лжецы, значит, от нечего делать займутся воровством и разбоем. — Не на нашей территории, Курво. — Ладно, я понял. — Вот и славно. Туркафинвэ вдруг сморщил лоб, снова выпил, отмахнулся. — Курво, когда казначеи закончат расчёты и оценят, за счёт чего идёт прирост, а из-за каких недочётов убытки, предлагаю съездить в гости к Тьелпе. Атаринкэ удивлённо поднял брови. — Что? Тебе достаточно общения с сыном посредством писем? — ядовито поинтересовался беловолосый Феаноринг. — Мне достаточно того, что мы не ссоримся. Но тебе, похоже, именно ругани для счастья и не хватает. — Я хочу отвезти к нему телхаровских торгашей. Пусть нарготрондские гости из Ногрода научат их уму-разуму. — Они не поедут к Фелагунду, — отмахнулся Куруфинвэ. — Не дураки. — Поедут. В кандалах. Не оценив шутку, Атаринкэ посмотрел на брата выжидающе. — Ладно, я всё сказал, — Туркафинвэ внезапно сник, словно превратившись в собственную тень, — поеду прокачусь вдоль берега, а потом вернусь к казначеям. Вместе с ними составим письмо для главы кожевников. Я уверен — наши шкуры лучше, чем дортонионские, но в цене что-то проигрывают. Придётся думать, как это исправить, но, Курво, я не хочу этим заниматься. Просто скажи: возможно ли, что наугрим покупают товары, производимые у Финдарато, дороже и охотнее наших просто по дружбе, желая ему помочь? Куруфинвэ согласно покачал головой, тайком убирая в ящик письмо для сына. Тьелкормо допил остатки вина, поставил бутыль обратно в шкаф, не спеша вышел из кабинета, что-то шипя под нос. Под окном раздалось громкое ржание и удаляющийся стук копыт. — Теперь можно продолжить заниматься делами, — улыбнулся самый похожий на отца Феанарион, берясь за чертежи. — Осадные машины сами себя не построят. *** В пещерах всё ещё пахло гарью. Эол не знал, что ожидал увидеть: то ли труп жены, за которой всё-таки недосмотрели, то ли намеренно испортившего всё, что можно, сына, то ли… Не все слуги встретили хозяина, и брат Тингола впервые в жизни понял, что дорожил теми, кто теперь мёртв. Они вместе искали Чёрную Звезду, вместе убегали из Дориата, вместе путешествовали и жили… А теперь их нет, зато живы другие… живы… ненавистные рабы и трусы! Не помня себя от перемешавшихся мыслей и чувств, мастер бросился в кладовку и увидел, что не все ключи на месте. Да, были и запасные, но подтверждались худшие догадки: увы, подлость оказалась спланированной. Едва сдерживаясь, чтобы не взвыть раненым зверем, Эол бросился в комнату жены и, увидев не до конца отмытую гарь на стенах и потолке, всё-таки закричал. Не зная, как добрался до мастерской, кузнец заранее догадывался, чего не досчитается. Да, сын забрал самое дорогое. Что ж, этого и следовало ожидать от мерзкого ублюдка из рода проклятых Голодрим. В руке сам собой вспыхнул факел, Эол понёсся в комнату Ломиона и предал огню всё, до чего дотянулся, пока ещё мог дышать, и глаза жгло более-менее терпимо. Выбежав в коридор, тёмный эльф заметил мечущихся испуганных слуг. «Помощников», которые не смогли выследить беглецов. Не смогли остановить! Не предвидели! Ничтожества! Ненавистные ничтожества! — Молите Эру, — не своим голосом заорал Эол, бросаясь к выходу из дома, — чтобы я не вернулся. И в унисон с Темой Ярости из горящей комнаты, заливаемой водой и засыпаемой песком, повалил горячий смрадный дым.