Свет проклятых звёзд

Два молодых дракона взмыли в пыльное горячее небо, захлопали чёрные перепончатые крылья, раздался свистящий крик, вырывающийся из клювоподобных пастей. Короткие сильные лапы подняли что-то с земли, разорвали и швырнули вниз. «Веселятся чудовища», — то ли с завистью, то ли с ненавистью подумал Фанглиндур, смотря со ступеней золотой башни-храма на начинающуюся бурю. Пустыня раскалилась, марево задрожало в неподвижном воздухе, замершем перед новым ураганом, который уже виднелся вдали, приближался сплошной оранжевой стеной. Река, окружавшая цветущий холм, сейчас казалась беззащитным тихим ручейком, который вот-вот засыпет песком. Источник живительной влаги навсегда исчезнет. Одиночество и страх сдавили грудь. Эльф чувствовал себя таким же беспомощным перед мощью стихии потоком. Ему суждено засохнуть среди раскалённой пустыни, и от таких мыслей становилось невыносимо. Зайдя внутрь храма, Фанглиндур посмотрел на исчезающий в полумраке потолок. «Зажги в себе огонь стремления стать лучшим среди первых, — вспомнилось наставление Майя Фанкиля, когда принималось решение о строительстве очередной башни. — Никто и никогда не делал ничего подобного, и ты можешь быть моим наместником, если приложишь достаточно усилий». Фанглиндур прислушался. Буря уже ревела совсем близко, и сердце сжалось от давно забытого чувства, рождённого простым пониманием: когда здесь зеленели леса, не было такой страшной непогоды. Может, стоит посадить деревья и прекратить травлю племён Авари? Они всё равно не смогут свергнуть власть Айну, так зачем… Ответ прозвучал в голове медным колоколом, память возродила перед глазами образы тех, кто был прав, но кого пленник Фанкиля так старался ненавидеть и презирать. Понимая, что не сможет жить, признав ошибки, эльф заставил себя взяться за кнут. Надо приказать слугам работать, иначе порог снова заметёт песком. И пусть хоть все ручьи и реки Арды пересохнут в пустынях! Майя Фанкиль создаст новые русла и наполнит их водой. А те, кому такое не под силу, пусть примут участь рабов или… Или погибнут. И это правильно. А слёзы… Слёзы — это от счастья. Счастья служить лучшему из хозяев. Я могу лететь, как те мерзкие драконы, только моё небо — потолок храма, и так безопаснее, а значит — иначе быть не должно. *** Запертые покои с каждым днём казались всё меньше. Пространство словно сжималось, сужая кольцо вокруг кровати. Сначала исчезли дальние окна и шкафы, потом — бассейн, следом пропали кабинет, библиотека и трапезная, оставив лишь крошечное жилое помещение с одним окном, столом, постелью и сложенными на полу забытыми записями. Как же хотелось поговорить хоть с кем-нибудь! Карнифинвэ порой казалось — он уже готов умолять на коленях выпустить его просто пройтись по улице, однако слабость быстро уступала место желанию не сдаться. Только каждый раз возникало ощущение, будто пропасть всё ближе. «Ради Вирессэ, — повторял себе принц, — ради моей любимой Вирессэ я обязан держаться! Она стольким пожертвовала из-за моей глупости! Я не имею права опустить руки!» Отметая навязчивые мысли о том, что может больше никогда не увидеть супругу, сын нолдорана Питьяфинвэ через силу встал с постели и заставил себя начать тренировку, чтобы не забыть, как это — уметь дать отпор врагу и защитить тех, кто дорог. Непонятно, что лучше — чтобы навык пригодился или чтобы нет. Но пусть будет. *** В доме Белемира снова стало многолюдно. Идея обучать детей в обход эльфийских школ с одной стороны казалась удачной, однако с другой выглядела сомнительно. Несмотря на более чем благосклонное отношение самого библиотекаря к учению Пойтара Светлого, книжник не мог не замечать, что слишком во многих вопросах мудрому автору не хватало опыта веков, который в достатке имелся у Старшего Народа. Да, порой знания не подходили для эдайн, ведь эльфы и люди слишком разные, но Звёздные готовы были учиться ради своих подопечных! Они спрашивали совета у гномов — тоже смертной, знающей старость расы, внимательно наблюдали за беорингами и выслушивали каждого, кому было, что сказать. Эльфы стремились к знаниям гораздо охотнее людей, и поэтому Белемир не мог относиться к ним плохо, несмотря ни на какие обиды. Зато Брегор… Хотя, в последнее время он тоже изменил мнение, либо делал вид. Брегор… Не обсуждая с женой других мужчин, поскольку это не женское дело, книжник много думал о случившемся после возвращения родича-вождя из Таргелиона. Возможно, и правда стоило взять власть в Фиримаре в свои руки, тогда и бунты прекратились бы. Только Брегор вряд ли на это согласится. Осень за окном закружила листья вязов, ив, клёнов, ясеней, постучала в стекло каплями унылого дождя. — Папа! Папа! — Берен снова забыл о правиле стучаться перед тем, как войти. Войти! Не вбежать, распахнув дверь. — А когда сестра вернётся? «Может, сказать ему правду?» *** Тот день был совершенно обычным, пока в коридоре не послышался короткий вскрик, сменившийся причитаниями. Женщина, приносившая для Аданель-младшей еду не выронила поднос, потому что больше жизни ценила посуду и приготовленные блюда. Осторожно поставив обед к стене, служанка поспешила за помощью. Убеждённый, что жене не следует видеть страшное, Белемир протолкнулся сквозь охрану и слуг и увидел кровь. Много крови. — Нашла швейные ножницы, — сказал кто-то в толпе. — Всю шею изрезала, и вот. — И никто нечего не слышал? — вопрос повис в воздухе. Конечно, девушка была немой, однако от боли она бы всё равно издавала какие-нибудь звуки, ведь смерть не произошла моментально. Да, так проще для всех, не нужно многолетних судов, выяснений, да и сама Аданель не страдает больше, но… Но Аданель-старшая так и не смирилась, ничего не сказала сыну, заявив, что большая сестра просто уехала из города, а после замкнулась в себе, отказывалась обсуждать случившееся даже с Мельдир, Андрет и Бериль. Преступницу похоронили на краю кладбища, и, Белемир знал, Брегор приказал незаметно следить за могилой, однако, разумеется, тот, кого несчастная девушка любила, так и не появился. *** — Берен, — библиотекарь поднялся от записей, достал книгу и чистые листы, перо, чернила, поставил на низкий столик и указал сыну садиться, — о женских делах спрашивай маму, но помни — нас они не касаются. Садись и пиши: сегодняшнее число, месяц, год от восхода Солнца, а дальше опиши как можно более длинными фразами погоду за окном. По глазам мальчика было видно: он уже пожалел, что зашёл к отцу, но пути назад нет. Нехотя занявшись делом, Берен надул губы, стал недовольно фырчать, однако родитель демонстративно не замечал недовольства наследника. Перед Белемиром возникла гораздо более сложная задача, нежели принуждение мальчишки к учёбе: составление жизнеописания вождей эдайн Дортониона давно стало непростым, поскольку решить, что следует знать потомкам, а что нет, каждый раз оказывалось крайне непросто. С одной стороны, хотелось бы, чтобы дети, внуки, правнуки и их правнуки читали о предках только лучшее, но как тогда учить будущие поколения мудрости, если не рассказывать правду об ошибках? «Пиши, как есть, дядя, — отмахивался каждый раз Брегор, если речь заходила про летопись. — Пусть новые беоринги знают, что их предок Борон был горьким пьяницей, потерял авторитет в глазах народа, споил сына и едва не стал причиной гибели внука, тем самым чуть не обезглавив род Беора Старого. Пусть знают, каким тяжёлым становится путь потомков с такими ничтожными предками!» «Конечно, — ухмыльнулся про себя Белемир, — Брегор хочет выглядеть героем на фоне опустившейся родни». Брегор. Мальчик-неожиданность. Его имя означало «Внезапный», потому что матушка не знала о беременности, пока в животе что-то не зашевелилось. Говорят, и кровоточила, как обычно, и чувствовала себя хорошо. А потом вдруг родила. Но теперь слово «брегор» приобрело совсем иное значение. «Да ты брегор!» — то и дело слышались укоры в адрес слишком злых людей. «Это брегор, а не медведь!» «Внезапный» стал «Свирепым». Наверное, могло быть иначе, если бы Белемир взял власть в свои руки, но из-за эльфов заболела мать… — Папа! Я написал! Посмотрев на исписанный крупными тенгвами лист, книжник подумал, что назвал сына Защитником не просто так и не хочет, чтобы значение имени поменялось. Видимо, для этого необходимо оставаться хорошим отцом. Но как рассказать в летописи о том, что вождь мирного племени носил имя Свирепый? «Как есть, дядя. Пиши, как есть». *** Мельдир напилась. Впервые супруга вождя была не в состоянии встать из-за стола и только плакала, закрывшись в комнате. Женщине не с кем было поделиться, да и не хотелось открывать сердце, но сдерживать эмоции больше не осталось сил. В дверь долбили, кричали, угрожали выломать, спрашивали, жива ли Мельдир, одна ли в спальне, что случилось, требовали впустить… Муж был в тот момент страшен, потому что боялся сам, но аданет не хотела открывать ни ему, ни его сестре. Дверь всё-таки не выдержала, с грохотом отлетела к стене. — Да что с тобой?! — оглушил вопрос встряхнувшего за плечи супруга. — Ты мне изменила?! — Убийца, — севшим голосом произнесла Мельдир, — ты — убийца. Я всё понимаю, знаю, что иначе нельзя, но мне надо это пережить. Прошу, уйди. Пожа… И вдруг её вырвало прямо на пол. Брегор позвал слуг и отступил за дверь. Похоже, Белемир прав — не стоит посвящать жену в дела. Пусть живёт спокойно. А то, говорят, от чрезмерных тревог тоже можно стать бесплодной. Погрузившись в тяжёлые мысли, вождь пошёл в свою комнату. Возникло желание прогуляться до строящегося приюта или посмотреть на новое крыло собственного дома, всё больше напоминавшего крепость, но что-то заставило отложить прогулки. Чутьё? Или новые страхи? — Господин Брегор! — оклик слуги заставил вздрогнуть. — К тебе пришла госпожа Андрет. Отчаянно надеясь, что сестра не пьяна и не собирается сообщить, что бросила Фаранора, вождь поспешил в комнату для важных бесед. *** — Ты даже представить не можешь, что я сейчас тебе скажу! — Андрет сидела в кресле, где когда-то любил отдыхать за книгой Беор. Обивка, конечно, была уже другой, покрывало тоже, однако все знали, чьё это место и относились с нежностью и трепетом. — Мне уже страшно, — вздохнув, Брегор устроился за столом, стал рассматривать пустые конверты, которые уже не помнил, для чего приготовил. — Подозреваю, бояться нужно другим. Ко мне знаешь, кто приходил сегодня утром? — аданет сделала выжидающую паузу, однако игру не поддержали. — Жена старшего брата Фаранора. Ты не поверишь, что она сказала! Она сказала… *** — Андрет! Умоляю, помоги! — женщина упала на колени, обхватила сродницу за ноги. — Пожалуйста! Не губи моих детей! Они не знали, во что ввязались! Они ещё совсем юные! Что я могу для тебя сделать? Скажи! Я на всё согласна! — Дир, подожди, — сестра вождя попыталась отстраниться, только ничего не вышло, — успокойся. Пойдём в беседку, поговорим вдвоём. — Да, да, конечно, конечно, — это повторялось на всём пути к уединённому месту в саду, — Конечно, да, да-да, конечно, — а потом начался рассказ: — Это всё Талан! Он моему мужу давно нехорошие вещи про вашу семью говорил, но я не придавала значения. Говорит и говорит! А кто не ругает на кухне соседей, родню и вождей, а? Ну все же так делают! Но это ж не значит… — Что не значит? — Когда ты Фаранора бросила, он запил совсем, и Талан к нам пришёл и сказал, что твой брат должен был убить лорда Ангрода. Ну, ты же понимаешь, раз Брегор тебя сосватал, ему и отвечать, что невесту увели. — Ангрода? — Андрет подняла брови. — Ой, ну не Ангрода, а этого, ну, Арахера. Арафинда! — Айканаро. — Да, его! Тебе лучше знать. А я путаю вечно, они все на одно лицо. — Талан? Тот самый плотник, которому по приказу лорда Айканаро дом новый эльфы построили, лучше прежнего? — Угу. Так вот! Дело в том, что Фаранор твой и мой муж этого Талана осадили, мол, нельзя на владык эльфьих руку поднимать. А Талан не унимался, мол, как нельзя, если они такое себе позволяют. И, мол, надо нам такого вождя, который подобное не допустит. Ну наши мужики-дураки покивали, да на том дело и закончилось! А потом оказалось, что этот Талан наших детей к себе в гости зовёт, а там есть такой мерзкий тип, сам старый, а до молодых охоч… *** — Спасибо, Андрет, — Брегор, стремительно бледнея, встал. — Я должен убедиться, что это правда. И что брат Фаранора ни при чём. — Ты понимаешь, что лучше не настраивать против себя ещё одну семью? Вождь промолчал, но посмотрел на сестру так, что стало ясно — он и без того считает новых родственников врагами, а виновата в этом Андрет, поэтому не ей спорить и мешать устанавливать порядки. *** Белемир посмотрел на сына, снова пытавшегося увиливать от выполнения заданий. Не понимает, глупый, что с его болезненностью в холод и дождь всё равно гулять нельзя, так что нечего в окно смотреть и грустить. — Па-а-ап! — Берен заискивающе заулыбался. — А па-ап! А что ты-ы пишешь? — Вырастешь — узнаешь. Строго ответив, книжник посмотрел на свои тексты. Да уж, рассказы о правосудии Свирепого, больше похожие на слухи, впечатляли. Может, в летописи подать эту историю как легенду? А то несчастная Бериль одиночкой останется — мужчины побоятся стать роднёй вождю. Мало ли, что ему взбредёт в голову? Он ведь Брегор. Свирепый! *** Айканаро и Ангарато переглянулись. — Инголдо должен знать, — старший из близнецов посмотрел в окно. — Эльдалотэ может написать в книгах, что угодно, но лучше, если король будет чётко понимать, чью власть столь рьяно защищает. — Да, поступок почти орочий, — согласился младший близнец, — ещё бы трупы поимел, и точно морготов раб. — Наши смотрители леса были потрясены! Они, конечно, не вмешались, но говорят, теперь будут вдвойне осторожны с Фирьяр. — Я их понимаю, — Айканаро прошёлся по кабинету, тоже взглянул в окно, — и мне следовало. Но уже поздно сожалеть, увы. — Скажи спасибо, что за тобой, как за каждым из вероятных заговорщиков целая армия не приехала! — хмыкнул Ангарато. — Они побоятся, брат. Не переоценивай отвагу смертных. — А ты не принижай. — Хорошо, не буду. Оба лорда одновременно посмотрели на осенний лес, пылающий в последних лучах холодного заката. Вечнозелёные вековые сосны гордо возвышались над лиственными деревьями, лишая их солнечного света, но одновременно защищая от ураганных ветров. Только от неизбежного сезонного увядания спасти никто не был способен. *** Связанных по рукам и ногам людей сбросили с телеги прямо на дорогу, по которой обычно ездили торговцы. Трое юношей тоже были заложниками, однако их не связывали — только держали за плечи и демонстративно не убирали оружие. Восемь взрослых мужчин, некоторые серьёзно избитые, неловко скорчились на влажной земле, стражники Фиримара подошли к ним и, пиная, развязали верёвки. Остальные верные вождя Брегора держали наготове луки. — Пошли! Топкий мох скользил под ногами, чем дальше становилась дорога, тем чаще попадались коварные кочки или гнилые брёвна, но упасть никому из преступников не позволили. — Вперёд! Не останавливаться! Кроны почти сомкнулись над головами, просвет между деревьями скрылся из вида. — Копайте могилы! — Брегор вышел чуть вперёд, но так, чтобы не мешать лучникам. В руках вождя находилось нечто длинное, завёрнутое в мешок. — Берите лопаты! Ройте! Грубая ткань развернулась, к ногам мятежников упали инструменты. И лес содрогнулся от криков. *** — Одни о пощаде молили, — по секрету говорила подругам всезнающая сплетница, муж которой был вхож в дом Фаранора, — другие проклинали, третьи плакали, но копать всем пришлось! А дети бедные смотрели! И когда каждый себе могилу вырыл, перестреляли их, а детей заставили закопать трупы, да приговаривали, мол, с вами то же будет, коли против вождя пойдёте. А Талан, он, поговаривают, под пытками признался, что девку белемирову сношал, так его избили до полусмерти! Сам вождь избивал! Дубиной! Да так жестоко! Племяшки Фаранора теперь спать не могут, плачут ночами. Но ваще правильно, лучше пущай поревут! Впредь подумают, с кем связываться, зная, что тоже в могилах в лесу можно оказаться! А вождь наш крут! Жесток! Брегор Свирепый! *** Берен посмотрел на отца с фальшивым интересом. Карие глаза мальчика выражали скуку и желание сбежать, скрытые за попыткой добиться свободы лестью. — Читай, что написал, — настойчиво произнёс Белемир, и вдруг в кабинет зашёл Брегор: — Пусть Берен погуляет, его друзья и девочки влюблённые ждут. — Что-о?! — возмутился, вскакивая ребёнок. — Какие ещё девочки?! — Влюблённые. Иди давай. Белемир всем сердцем хотел возмутиться и заявить, что не племяннику указывать мальчику, чем заниматься, однако догадывался — родича привело серьёзное дело, поэтому промолчал. Удивительно легко одетый Брегор, глаза которого выглядели по-настоящему страшно, хотя лицо улыбалось, сел напротив дяди и наклонился над столом. — Я поеду в Барад Эйтель, — сказал вождь, посерьёзнев. — Без Мельдир. Присмотри за ней, чтобы у меня потом дома неожиданностей не появилось. Белемир согласно кивнул — правильно, зачем женщине мужские дела? — Я должен разобраться, что это за крепость, откуда наши братья на войну уходят, — жестокие глаза сощурились. — Уверен, однажды нам придётся посылать кого-то на подмогу, и я обязан знать всё, что связано с этой проклятой войной. Если Моргот — действительно общая беда, мы не имеем права отсиживаться за чьими-то спинами. А если это блажь эльфийского короля, у меня состоится серьёзный разговор с Номом и его лордами. Думаю, ты поддержишь мою идею, останешься в Фиримаре за главного и не допустишь предательств ни с чьей стороны. Снова кивнув, книжник пожал племяннику руку и указал на летопись, где уже красовались записи с новым значением имени беоринга. Брегор взглянул, беззаботно рассмеялся и спешно вышел из кабинета, что-то приказывая ожидавшей охране. — Свирепый, — поджал губы Белемир. — А ведь был таким хорошим добрым мальчиком.